– Ну… послушай, мне очень жаль, но здесь я вряд ли могу чем-нибудь помочь. А о чем он хочет со мной поговорить?
Пристально глядя на него, девушка открыла было рот, но почти сразу плотно сомкнула губы и нахмурилась.
– Черт побери, Наска! Если тебе нужно, я прыгну в залив и брошусь с голыми руками на акулу, честное слово, но все-таки сначала ты должна сказать мне, насколько она большая и насколько голодная. Понимаешь?
– Да. Просто… будет лучше, если он сам тебе все скажет. Ты, главное, помни, о чем я попросила. Выслушай его, не возражай… а потом мы с тобой как-нибудь все уладим. Если живы будем.
– Что значит «если живы будем»? Наска, ты меня пугаешь.
– Дела наши плохи, Локк. Совсем плохи. Серый король уже вплотную подобрался к папе. У Тессо было шестьдесят бойцов, десять из них находились при нем неотлучно. Тессо пользовался особой милостью, у папы были на него большие планы. Но папа настолько привык держать все в своих руках, что сейчас… мне кажется, он просто растерялся и не знает, что делать. А потому решил свернуть все дела и укрыться здесь вместе с нами. Перейти на осадное положение, так сказать.
– Хм… – Локк вздохнул. – Знаешь, Наска, уж в чем в чем, а в неблагоразумии твоего отца трудно упрекнуть. Он всегда…
– Да он просто сумасшедший, если собирается вечно прятаться в своей крепости! Раньше папа половину вечеров проводил в «Последней ошибке». В любой час дня и ночи свободно разгуливал по портовым кварталам, по Мара-Каморрацца, по Скопищу. Бросал медяки в толпу во время Шествия Теней! Это герцог Каморрский может править городом, не выходя из своей башни, а каморрский капа – не может. Он должен постоянно показываться на люди.
– Рискуя погибнуть от руки Серого короля?
– Локк, я уже два месяца безвылазно сижу на этом поганом деревянном корыте и могу точно сказать: здесь мы не в большей безопасности, чем если бы купались нагишом в самом грязном фонтане в самом темном дворе Котлища. – Наска сложила руки на груди так крепко, что кожаная кираса скрипнула. – Кто такой этот Серый король? Где скрывается? Кто его люди? Мы ни малейшего понятия не имеем – а он преспокойно убивает наших гаррист, когда захочет. Что-то здесь не так. У него явно есть средства и возможности, нам неизвестные.
– Он умен и везуч. Но рано или поздно допустит ошибку, поверь мне.
– Не просто умен и везуч, Локк. Ты прав, и ум, и удача когда-нибудь да подводят. Но какие козыри у него припасены? Что он знает? Или кого? Если среди нас не завелся предатель, значит Серый король во всем превосходит нас. А я вполне уверена, что пока еще нас никто не предал.
– Пока еще?
– Не прикидывайся дурачком, Локк! До сих пор дела худо-бедно шли своим чередом, даром что мы с папой уже долго не кажем носа из Плавучей Могилы. Но если он перестанет выпускать и Аньяиса с Пакеро, в последнее время заправлявших в городе вместо нас, вся его власть полетит к черту. Гарристы могут полагать разумным, что кто-то из Барсави укрывается от опасности; но если мы все спрячемся, они посчитают нас трусами. И они не станут просто перешептываться у нас за спиной, а живо выберут нового капу… а то и сразу нескольких. Возможно, самого Серого короля.
– Вот потому-то твои братья и не согласятся безвылазно торчать здесь.
– Все зависит от того, насколько далеко старик зайдет в своем отчаянии и безумии. Но даже если он не запретит Пакеро с Аньяисом выходить в город, положение наше не намного улучшится. Повторяю, Серый король во всем нас превосходит. У нас в подчинении три тысячи ножей, а этот чертов призрак все равно творит что хочет.
– И что ты здесь подозреваешь? Колдовство?
– Да все сразу! Говорят, Серый король может убить одним прикосновением. Говорят, его не берет ни один клинок. Я подозреваю, сами боги с ним заодно. А братья считают, что я спятила. Сами они видят в происходящем лишь обычную войну за власть. Думают, что сумеют взять верх, если спрячут старика-отца с крохой-сестренкой и выждут время, чтобы точно нанести ответный удар. Но я смотрю на дело совсем иначе. Я вижу кота, лапой прижавшего хвост мышке. Если он еще не выпустил когти, то вовсе не потому, что опасается мышки. Разве не понятно?
– Наска, я понимаю, ты взволнована. Я буду тебя слушать сколько понадобится и молчать как камень. Кричи на меня, если хочешь. Но что еще я могу для тебя сделать? Я простой вор, самый ничтожный из воров твоего отца. Я готов сыграть в карты в акульей пасти, если в Каморре найдется шайка меньше, чем моя.
– Мне нужно, чтобы ты помог мне успокоить папу, Локк. Если он станет хоть немного похож на себя прежнего, то сможет меня выслушать и отнестись к моим доводам серьезно. Вот почему я прошу тебя угодить ему. Угодить во что бы то ни стало. Показать себя верным и преданным гарристой, беспрекословно выполняющим любые приказы. Как только папа снова начнет строить разумные планы на будущее, я пойму, что к нему вернулась способность внимать голосу здравого смысла.
– Задача интересная, – заметил Локк. – И чрезвычайно трудная.
– В детстве папа говорил мне, что когда-нибудь я научусь ценить в своих подчиненных любезную учтивость. Поверь, Локк, я научилась… Ну вот мы и пришли.
В конце коридора находились еще одни широкие толстые двери – похожие на те, что вели обратно в приемный зал, только запертые на несколько прочных железных засовов, которые приводились в движение хитроумным веррарским замком, врезанным в створки посередине. В замке была добрая дюжина скважин, и Наска, сняв с шеи два ключа, встала так, чтобы Локк не видел, в какие отверстия она их вставляет. Послышались частые щелчки и скрежет замкового механизма. Скрытые задвижки одна за другой выскочили из своих гнезд, блестящие засовы отодвинулись, и тяжелые створки приоткрылись.
Из-за двери раздался очередной душераздирающий вопль, теперь прозвучавший до жути громко и отчетливо.
– Выглядит все еще хуже, – предупредила Наска.
– Я знаю, какие услуги оказывает Доброхот твоему отцу.
– Одно дело – знать, и совсем другое – видеть своими глазами. Обычно Доброхот занимается одним-двумя одновременно, но сегодня отец приказал этому скоту работать со всеми сразу.
6
– Я совершенно ясно дал понять, что не получаю от этого никакого удовольствия, – прорычал капа Барсави, – так почему же ты принуждаешь меня продолжать?
Темноволосый молодой человек висел головой вниз на дыбе, с зажатыми в железных кольцах ногами и привязанными за запястья руками, вытянутыми до предела. Тяжелый кулак капы обрушился на ребра бедняги около подмышки со звуком, похожим на удар молота по мясной туше. Брызнули капельки пота, и узник заорал, дергаясь и извиваясь в своих путах.
– Зачем ты меня так оскорбляешь, Федерико? – Увесистый кулак с двумя выставленными костяшками ударил еще раз, в то же место. – Почему не считаешь нужным хотя бы врать поубедительнее из вежливости?
Капа Барсави хлестанул ладонью Федерико по горлу; узник задохнулся и захрипел, пуская кровавые пузыри.
Огромное помещение в сердце Плавучей Могилы напоминало великолепную бальную залу с выгнутыми стенами. Стеклянные шары на длинных серебряных цепях источали теплый янтарный свет. Широкие лестницы вели на галереи, а с галерей на палубу под шелковым навесом. На возвышении у дальней стены стояло массивное деревянное кресло – в нем восседал капа, принимая посетителей. Зал был убран с изысканной роскошью, и сегодня здесь висел густой запах страха, крови и испражнений.
Деревянная рама с несчастным Федерико была одной из восьми, обычно висевших полукругом под потолком и при необходимости спускавшихся вниз на канатах: время от времени капа проводил дознания с размахом, требующим использования всех пыточных приспособлений сразу. Сейчас шесть окровавленных дыб уже пустовали, а на двух все еще висели узники.
Бросив взгляд на вошедших Локка с Наской, капа коротко кивнул и знаком велел подождать у стены. Старый Барсави по прежнему был здоровенным как бык, но с возрастом расплылся и обрюзг. Три седые косицы его бороды теперь покоились на трех рыхлых подбородках, под глазами темнели круги, а на щеках горел нездоровый румянец, свидетельствующий о пристрастии к бутылке. Вспотев от усилий, он скинул камзол и работал в одной шелковой рубашке.
Поблизости от него, со сложенными на груди руками, стояли Аньяис и Пакеро, старшие братья Наски. Аньяис был уменьшенной копией отца, за вычетом тридцати лет и двух бород, а Пакеро больше походил на сестру – высокий и стройный, с вьющимися темными волосами. Оба брата тоже носили очки, ибо покойная госпожа Барсави, страдавшая слабым зрением, передала сей физический изъян всем троим своим выжившим детям.
Поодаль, прислонясь спиной к стене, стояли две женщины крепкого телосложения, с загорелыми мускулистыми руками, покрытыми рубцами и шрамами. Хотя они давно вышли из юного возраста, все в них дышало животным здоровьем. Черина и Райза Беранджа, сестры-близнецы, похожие друга на друга как две капли воды, и величайшие в истории Каморра контрареквиаллы. Всегда выступая в паре, сестры уже свыше сотни раз выходили на арену Плавучего цирка, где сражались с акулами, морскими дьяволами, гигантскими рыбами-фонарями и прочими хищниками Железного моря.
