– Лина, – начал он, усевшись рядом с ней на землю. – Я знаю, что выглядит все довольно некрасиво. Поверь, и мне это больно, не только тебе.
– Приятно, что у тебя хватило мозгов додуматься до столь замечательного вывода.
Лина рассердилась. А это уже лучше, чем слезы. Слезы были просто выше его сил.
– На кону стояла моя жизнь. Малейший намек, что я не тот, за кого себя выдаю, и я был бы мертв.
Она повернула к нему голову:
– И ты считал, что я стану рисковать твоей жизнью? Да я сама была не в лучшем положении, чем ты.
Ее глаза расширились, когда она заметила мелькнувшее в его глазах чувство вины.
– Ты все это время считал, что я вру! Ты никогда не доверял мне!
– Это не так, Лина. Поначалу я действительно очень сомневался в тебе. Уж больно твоя история была... дикой. Можешь ли ты винить меня за это? Я вляпался в гнусную историю около года назад именно по причине наивности и доверчивости. Я доверился человеку Уоткинса, ни на секунду не сомневаясь, что он – официальный представитель банка. Не проверил все как положено. Я практически вручил ему деньги, за охрану которых нес полную ответственность. Кроме того, я доверял женщине, которую он использовал как приманку, чтобы в нужное время я оказался там, где никто не смог бы подтвердить мое алиби. Так что я просто не имел права сразу довериться тебе. Я уже однажды едва не погиб таким образом. И решил больше не рисковать своей жизнью, своим именем.
Его объяснение, конечно, выглядело разумно. Однако оно объясняло его недоверие вообще. Но сама-то она не совершила ничего, что бы вызвало его подозрения, ничего, что бы оправдало его скрытность именно перед ней. Не так-то просто все это проглотить.
– И даже после того, как мы занимались любовью, ты по-прежнему боялся, что я воткну тебе нож в спину?
Он завладел ее маленькими ладошками.
– Не выдумывай лишнего. К тому времени я уже точно знал, что ты именно та, за кого себя выдаешь.
– Да ну? Странно. Что-то не припоминаю, чтобы ты стал откровенничать и решился открыть мне свое настоящее имя. Нет, ты все еще не доверял мне!
– Я молчал вовсе не от отсутствия доверия к тебе или из трусости. Я знал, что должен рассказать тебе все, но боялся именно такой вот сцены. Уж лучше позже, когда завершу начатое дело. Я просто отложил наше трудное объяснение на потом. Хотел пока избежать его. Ведь единственная моя ложь, которую я не спешил развеять, – это то, что я вовсе не преступник, каковым ты меня считала.
Выдернув ладони из его рук, она взорвалась негодованием:
– О, это же такая мелочь! Просто пустячок, из-за которого не стоит волноваться. С чего это мне было сходить с ума, что я лежу рядом с уголовником? Подумаешь, принцесса! Разве меня должно волновать, что связалась с человеком, будущее которого – годы за решеткой, пуля или виселица! С какой стати меня должно бросать в дрожь от мысли, что я все глубже проваливаюсь в бездну беззакония, если не бегу от этого бандита так, что пятки сверкают. Я просто наслаждаюсь, деля с ним его непутевую жизнь и тревоги! Это же расчудесно, что мой первый в жизни мужчина, мой любовник, не счел меня достойной того, чтобы открыться, кто же он есть на самом деле.
Хантера захлестнуло чувство вины. Он понял, что действительно не дал себе труда подумать, каково ей, что чувствует она сама в столь сложной жизненной ситуации. Да-а, пожалуй, ему придется приложить немало усилий, чтобы заслужить ее прощение не только за ложь, но и за свою черствость. Она начисто лишилась душевного покоя по его вине. Он даже сомневался, что она высказала все, что мучило ее так долго.
– Мне очень жаль, милая.
– Как чудесно! Я рада. – Ей самой был неприятен этот ехидный тон, но изменить свою интонацию она не смогла бы, даже если бы очень захотела.
– Плохо с моей стороны. Но я как-то не задумывался, каково тебе связаться с преступником, А должен был. В ту же минуту, когда понял, что все, что ты говоришь – правда. Женщины твоего склада ума и характера обычно не связываются с такими типами.
– Особенно в том случае, когда это означает навсегда распрощаться с шансом отмыть свое имя от клеветы и полностью доказать свою невиновность.
– Единственным оправданием служит то, что сам я никогда не считал себя тем, кем должен был казаться окружающим.
Он снова стиснул ее ладони.
– Особенно когда был с тобой. С тобой я должен был постоянно напоминать себе, как надо вести себя, чтобы соответствовать своей легенде преступника.
Его искреннее огорчение из-за того, что ей довелось пережить, поубавило ее злость, и обида начала понемногу отступать.
– А все эти разговоры насчет того, что я должна все это время находиться при тебе, чтобы случайно не начала болтать? Это тоже было ложью?
– Нет, лишь следствием того, что я говорил и делал раньше. Не мог же я выйти из роли! Разумнее всего было никого не впускать в мою личную жизнь, в мою игру. Случись самое худшее и попади я в руки закона, Такмен наверняка сумел бы вытащить меня из тюрьмы. Он ведь не просто шериф, а федеральный маршал с огромными полномочиями. Но это означало бы, что месяцы работы пошли насмарку. Внедриться в банду Уоткинса не так-то просто.
– Конечно. То, что тебе удалось бы освободиться, само по себе подозрительно.
Она вновь задумалась над словами Хантера и нахмурилась.
– Подожди минутку. Ты все время упоминаешь Литл-Крик, Техас и этого Такмена. А разве мы не встречались с ним в самом начале поездки сюда – на противоположном конце штата Нью-Мексико?
– Эту встречу нам устроили сразу же, как только я узнал, с каким заданием меня посылает Уоткинс. В этом местечке можно было увидеться, не вызывая подозрений. Во-первых, недалеко от нашего маршрута, всего несколько миль в сторону. Во-вторых, в таком захолустье шансы встретить кого-либо из людей Уоткинса были почти равны нулю.
– Том не вызвал у тебя подозрений? Я имею в виду Себастьяна.
– Нет. Я, как и ты, ни о чем подобном не догадывался, пока он сам все потом нам не рассказал. Полагаю, Такмен считал, что так будет лучше для нас обоих, меньше шансов ненароком выдать себя.
Он не отрывал от нее напряженного взгляда, а она, опустив глаза, рассматривала свои сцепленные пальцы. Злость ее в общем-то растаяла бесследно, но боль и обида остались где-то глубоко внутри, в потаенном уголке сердца, чтобы в какой-то момент напомнить о себе. Как бы он хотел стереть напрочь ее боль, снять тяжелый груз с ее души, но только вот как это сделать? Она доверилась ему, а он отплатил ей ложью. Ему так понятны ее настороженность, ее сомнение – не сваляла ли она дурака, связавшись с таким типом. В такой ситуации он бы чувствовал себя именно так.
Лина не знала, что же ей делать дальше. Она чувствовала, что вконец запуталась и растерялась. Ведь все последнее время она жила обманутой. Да тот ли это человек, в которого она так слепо и безоглядно влюбилась, потеряв голову, из-за которого так рисковала? Возможно, что у него, как и у Тома, еще тысячи секретов. А не скрывал ли он от нее не только свое имя, но и свою истинную натуру?
