ЖАЛЯЖЪ
СЕРГЕЙ КУНЯЕВ"ТЫ,ЖГУЧИЙ ОТПРЫСК АВВАКУМА…"
3. "Несчастное дитя казармы и тюрьмы"
Свои странствия по Северу Александр Добролюбов начал весной 1898 года, расставшись с университетом, уже будучи автором книги стихов "Natura naturans. Natura naturata" ("Природа порождающая. Природа порождённая"). Отдельные вехи его биографии буквально смыкаются с клюевскими. С конца 1898-го до весны 1899 года он пребывает в Соловецком монастыре, готовится принять послушание, носит вериги, но, как и Клюев, уходит из монастыря. Перебирается в Поволжье, где основывает собственную секту. Дважды подвергается аресту, причём второй арест был связан с обвинениями в иконоборчестве, как писал в своём дневнике Валерий Брюсов, "оскорблении святыни и величества". Подобно клюевскому "наставнику", снявшему со своего "ученика" крест, отрекался от православия, о чём писал Льву Толстому — "слово вера разбилось для меня". Современники вспоминали, что на вопросы о Христе Добролюбов отвечал им: "О ком ты говоришь? Если о сыне Мариам, то я о нём ничего не знаю"…
Брюсов вспоминал, что в 1890-е годы, ещё до своего ухода, Добролюбов "был пропитан самим духом декадентства". Считал искусство единственной самодовлеющей ценностью, курил гашиш, проповедовал красоту смерти, писал поэму о каннибализме… Истерический декаданс сменился не менее истерическим "покаянием", во всяком случае, спорадический отказ от творчества, которое было ранее единственным, что заслуживало внимания и преклонения, свидетельствует не просто о переломе в мировоззрении, но и о серьёзных колебаниях психики.
Он прошёл и тюремное заключение, и сумасшедший дом. Основал в Поволжье секту добролюбовцев — своих последователей и учеников. Изредка появляясь в Москве, он поражал своим видом прежних друзей. Тот же Брюсов записал в дневнике впечатление от очередной встречи: "Он был в крестьянском платье, сермяге, красной рубахе, в больших сапогах… Теперь он стал прост, теперь он умел говорить со всеми… И все невольно радостно улыбались на его слова. Даже животные шли к нему доверчиво, ласкались" (как тут не вспомнить рассказ Клюева о Соловках!). Свой собственный духовный переворот он мыслил не иначе как предшествие грядущего духовного преображения всей России.
Переворот был на самом деле глубоким и всесторонним, полностью преобразившим личность бывшего декадента. Он странствует по Уралу, Сибири, Пермской, Рязанской, Оренбургской губерниям, где создаёт общины своих
Журнальный вариант. Продолжение. Начало в N 1-2 за 2009 г.
последователей — "добролюбовцев", чьим жизненным принципом становится принцип "невидимого делания", в основе которого лежит исключительно ручной труд. Нетрудно предположить, что на своём странническом пути он встречался и с "молчальниками", от которых многое усвоил — во всяком случае, иные современники вспоминали, как Добролюбов прерывал разговор и, произнеся: "Помолчим, брат!", — углублялся в безмолвие. (В "Гагарьей судьбине", в рассказе о скитаниях Клюева по Кавказу после бегства от скопцов есть упоминание и о секте молчальников: "…По рассказам старцев, виделся с разными тайными людьми; одни из них живут в горах, по году и больше не бывают в миру, питаются от трудов рук своих. Ясны они и мало говорливы, больше кланяются, а весь разговор: "Помолчим, брат!" И молчать так сладко с ними, как будто ты век жил и жить будешь вечно".) "Человеку нужно только очиститься, и тогда для него будут возможны и откровение, и непосредственное общение с духовным, невидимым миром, и чудеса… Только телом и разумом занимаетесь все вы, а духа не знаете. Даже своего духа не знаете вы, а Дух Божий сокровенен от вас". Это не просто строки "Из книги невидимой", вышедшей в 1905 году стараниями сестры и жены Валерия Брюсова. Это своего рода правило жизни Добролюбова, которое он внушал каждому, согласному его слушать. Послушав его, записал в своём дневнике Лев Толстой: "Нельзя проповедовать учение, живя противно этому учению, как живу я. Единственное доказательство того, что учение это даёт благо, это — то, чтобы жить по нём, как живёт Добролюбов". Эта запись относится к 1907 году, а четырьмя годами ранее Александр Блок написал свой стихотворный портрет того, о ком позже заговорили: "…Среди современных религиозных творцов личность Александра Добролюбова — единственная живая, яркая, необычная личность, и в ней загадка России, и в ней — её святыня". Стихотворение так и называлось: "А. М. Добролюбов".
Голос и дерзок и тонок, Замысел — детски-высок. Слабый и хилый ребёнок В ручке несёт стебелёк. Стебель вселенского дела Гладит и кличет: "Молись!" Вкруг исхудалого тела Стебли цветов завились… Вот поднимаются выше — Скоро уйдут в небосвод… Голос всё тише, всё тише… Скоро заплачет — поймёт.
Травы и стебли обвивают и поглощают того, кто пришёл к ним "из городского тумана", подобно тому, как по велению богов в деревья и цветы превращались смертные в древнегреческих мифах… Стихи самого Добролюбова — больше пантеистические гимны, предназначенные для пения от души благословенному миру, чем нечто собственно литературное, обречённое на книжную страницу. Таково его "Примирение с землёй и зверями".
Мир и мир горам, мир и мир лесам,
Всякой твари мир объявляю я.
И идут уже зайцы робкие,
Песня им люба, вразумительна.
Загорелись огнём все былиночки,
Струи чистые в родниках подымаются,
За рекой песня чистая разглашается:
То горят в лучах камни дикие
И поют свою песню древнюю,
Ту ли думушку вековечную,
Испокон веков необъявленную.
Песню братскую принимаю я…
Вот у ног моих козы горные,
Лижут руки мои лоси глупые…
Ай вы, звери мои, вы свободные!
Путь у каждого неизведанный,
Вы идите своим ли одним путём.
Только мирную человечью речь принимайте!
И далее следует увещевание медведям, змеям, волкам не трогать живого вокруг и былиночку "не обидеть", дабы весь тварный и человечий мир начал "работу совместную и вселенскую… животворную… " Отзвук добролю-бовской нежности ко всему живому отзовётся потом в клюевских "Скрытном стихе" и "Мирской думе"… А мотив приятия мира во всей первозданности узником, взирающим на белый свет через тюремное окошко ("Вы деньки ли мои — деньки тихие, неприметные, Вы деньки мои — братцы милые, други верные, Каждый день ровно голуби над тюремным окошком моим подымаетесь, волю Божию исполняете…"), целиком перенесётся в стихи, написанные Клюевым уже совсем в другую эпоху, когда мир Божий был охвачен войной, и эсхатологический настрой невозможно было заглушить в душе и произнесённом слове.
Вы, деньки мои — голуби белые, А часы — запоздалые зяблики, Вы почто отлетать собираетесь, Оставляете сад мой пустынею?
Аль осыпалось красное вишенье, Виноградье моё приувянуло, Али дубы матёрые, вечные Буреломом, как зверем, обглоданы,
Аль иссякла криница сердечная, Али веры ограда разрушилась, Али сам я — садовник испытанный, Не возмог прикормить вас молитвою?
Проворкуйте, всевышние голуби, И прожубруйте, дольние зяблики, Что без вас с моим вишеньем станется: Воронью оно в пищу достанется…
Словно незримая нить соединяет это печальное песнопение с последним стихотворным посвящением Николая Клюева Александру Добролюбову, написанным ещё через несколько лет, во время тяжкого вытегорского голода и гражданской бойни — между 1919-м и 1921 годами.
Пули в солнце, в росинке и в цветике маковом, У пеструшки яичко с кровавым белком, И любимую полку с Минеей, Аксаковым Посребрило, как луг, паутинным снежком.
Сиротеет церквушка… Микола с Егорием Обернулися тучкой — слезинкой небес, Над израненной нивой, родимым Поморием Пулемётом стрекочет и каркает бес.
На лежанке две тени — зловещие саваны Делят кус мертвечины не в час и не впрок. Пулемётного беса не выкурят ладаны — Обронила Россия моленный платок.
Александр Добролюбов — берёзынька белая Плачет травной росою, лесным родником: Ты катися, слеза, роковая, горелая, Побратайся с былинкой, с ночным светляком!
Схоронись в буреломе с дремучим валежником, Обернися алмазом, подземной струёй, Чтоб на братской могиле прозябнуть подснежником, Сочетая поэзию с тайной живой.
