У него была своя комната в коммуналке, в другом районе, куда он наведывался раз в месяц – оплатить услуги и заодно показаться соседу-сантехнику, дабы у того, недавно женившегося, не возникало соблазна «прихватизировать» пустующие пятнадцать квадратов. А сам жил в подвале, боясь оставлять на длительное время без присмотра своё детище, на создание которого он ухлопал тридцать лет своего аскетического, полуголодного существования, отказавшись от радостей семейной жизни и от сомнительных почестей в мире науки. Нельзя было допустить, чтобы какая-то непредвиденная случайность свела все его труды на нет. Лишиться теперь своего аппарата было для профессора равносильно самоубийству. Сейчас он смотрел на него и, вспоминая долгую дорогу к сегодняшнему дню, безмолвно благодарил и своих друзей, которых можно было по пальцам пересчитать, и врагов, которых в итоге оказалось больше, чем звёзд на небе…
Профессор Ангел Горбин начинал свою карьеру младшим научным сотрудником института Мозга. Первые месяцы молодой учёный занимался, что называется, лаборантской подёнщиной и участвовал в незначительных экспериментах. Однако и на этом скромном поприще он сумел приобрести немалый позитивный опыт и даже ухитрился высказать ряд ценных для науки предположений. И талантливого лаборанта стали привлекать к более существенным научным разработкам. В двадцать пять лет он защитил кандидатскую, в тридцать – докторскую и получил звание профессора.
Институт занимался проблемами мозга сразу в нескольких направлениях. Но вскоре профессор Горбин провозгласил своё, обозначив его, как «Репродуктивная функция мозга» (с подзаголовком: «генеральная регенерация органов»), и потребовал под свой проект небывалых по тем временам денежных средств. Инициативу профессора начальство отвергло с порога и в средствах ему отказали. Но он продолжал негласно работать в своём направлении параллельно навязанным ему темам.
Ангела Горбина интересовала проблема самовосстановления человеческого организма, и не частичное обновление, а полная регенерации отдельных утраченных органов. Коллеги посмеивались над «сумасбродными амбициями» профессора, называли его русским Франкенштейном. Некоторые всерьёз вступали в ним в полемику, дабы истребить на корню его завиральные идеи. Находились и такие, которые открыто саботировали совместно проводимые опыты – делали заведомо неверные записи, нарочно путали важные технологические детали, то есть, практически вставляли учёному палки в колёса. Кончилось тем, что руководство института объявило его методы антинаучными и поставило вопрос о целесообразности пребывания Ангела Горбина в своём коллективе. Но тут грянула перестройка и о неугодном профессоре на время забыли.
Дальнейшие события вынудили Ангела Горбина добровольно покинуть стены института. Впрочем, и сам институт Мозга вскоре свернул большую часть своих работ, поскольку государство отказало в финансировании, видимо, признавая этим отсутствие в стране самого предмета исследования. Эпидемия «прихватизации» сделала своё подлое дело.
За довольно короткий срок профессор поменял несколько клиник. Но всюду не приживался, ибо нарождающийся отечественный бизнес нацеливал на доходы, а профессор Горбин требовал всё новых и новых расходов. Он даже пытался организовать собственную клинику, но и это ему не удалось. Предложивший свои услуги спонсор вскоре внезапно исчез. В постперестроечной России для людей неожиданно разбогатевших существовало три пути для исчезновения: тюрьма, могила и заграница. На каком из них в результате оказался снизошедший до него меценат, история до поры умалчивала.
И Горбин перешёл на полное самообслуживание. Устроился дворником в одном из центральных ЖЭКов столицы. Сославшись на отдалённость своего основного жилища, выбил себе подвал, не столько для проживания сколько для лаборатории, естественно, не афишируя своей научной деятельности в дворницкой. В свободное от метлы и лопаты время он копался на больших технических свалках, где во времена передела государственной собственности и в начальный период развала социалистической промышленности оказалось много чего для него полезного.
Правда, в один прекрасный день ему, наконец, сказочно повезло: он встретил сына своего лучшего друга, рано погибшего в автомобильной катастрофе. Сына звали Альберт, и он был электронщиком-программистом. Благодаря Альберту и, разумеется, бесконечной преданности идее регенерации, Ангел Горбин к своему пятидесятилетию, наперекор многочисленным препонам судьбы, смог, наконец, подойти очень близко к осуществлению своей мечты.
3
Профессор поднялся со стула, ещё раз вытер влажной салфеткой лицо, руки, приблизился к нише, положил жилистую ладонь на саркофаг Био-Нейро-Регенератора (БНР), округлый и гладкий, как торпеда, погладил его.
В подвале ощутимо посвежело, стало легче дышать. Профессор нажал на красную кнопку – гуденье свернулось, дракон испустил дух. Он взглянул на часы, обе стрелки покоились на цифре один.
В кармане запиликал мобильник. Профессор вздрогнул от неожиданности. Звонил Альберт, или просто Алик – «компьютерный гений», ближайший друг и молодой помощник профессора Горбина.
– Слушаю, – сдержанно ответил профессор. – Дела? Замечательно. Только что вернулся. Нет, нет! Ничего не надо приносить! Я сыт. И сам сегодня не приходи. Благодарю за помощь, видел, всё убрано. Завтра моя очередь. Опять твоя? Не возражаю. «Штучка»? – профессор сделал паузу, повернул голову к аппарату. – Готова. Будь здоров! – он отключился.
Лет десять назад Альберт, потрясённый замыслом профессора, проронил мечтательно: «Это будет ещё та штучка!» С тех пор оба называли создаваемый аппарат «штучкой». Сегодня прибор прошёл все контрольные тесты без какого-либо намека на сбой. Система подтвердила свою готовность к испытаниям.
Профессор задёрнул штору в нише, скрывавшую саркофаг Био-Нейро-Регенератора, и бросил обессиленное тело в мягкое кресло, добротное, в хорошем состоянии, но лишённое благосклонности своих хозяев за отставание от моды и потому выброшенное на помойку, где его и подобрал на прошлой неделе Альберт.
Сквозь полудрёму профессор услышал условный стук. Явился Альберт с огромной сумкой через плечо.
– Алик! Я же просил сегодня не приходить! – досадовал профессор.
– Разбудил? Извините, док. Я с ночёвкой.
– И ещё я просил не называть меня «доком». В доке суда ремонтируют. А я, слава богу, живой человек.
– Так в американском кино называют учёных…
– Мы не в Америке. Извини, что встречаю нелюбезно, но…
– Что-нибудь случилось?
– Пока нет. Ничего подозрительного не заметил?
– В смысле?
– Может быть, за тобой кто-то шёл?
– За мной? Да нет вроде…
– Может быть, кто-то крутился здесь, возле сараев?
– Не заметил. Вы думаете, за вами следят?
– Теперь всего надо опасаться. У нас в руках научно-информационная бомба. Не забывай об этом.
Профессор устало опустился в кресло. Альберт заглянул за занавеску, вскользь коснулся рукой аппарата.
– Хороша штучка! – блаженно улыбаясь, Альберт плюхнулся в другое кресло, точно таким же образом найденное среди выброшенных вещей. Но тут же вскочил, вытащил из сумки коробку конфет, два бокала, бутылку «Шампанского» и принялся её открывать.
– Поздравляю! Поздравляю! Поздравляю!
– Праздновать рано, – хмурился профессор.
Альберт разливал «Шампанское» и сверлил весёлыми глазами бледное лицо профессора.
– И что она может?
Профессор был скуп на информацию.
– Опыты покажут.
– Жаль, что я не могу выразить вам своё восхищение на каком-нибудь представительном собрании, в присутствии высоких учёных мужей, в Академии Наук, например!
Профессор поморщился.
– Именно это и обнадёживает. Люди пока не готовы…
– К чему, док? Ох, простите… А как же вас теперь называть?
– У меня, между прочим, есть имя.
– Но вы же знаете, – засмущался Альберт, – я не могу без улыбки произносить ваше имя… Ангел Серафимович.
– К сожалению, людям более близки дьявольские имена. И они пользуются ими без тени смущения.
– Вы сказали, что люди пока не готовы… К чему?
– К бессмертию, разумеется.
– Вы хотите сказать, что…
– Да, мой друг, – голос профессора Горбина дрогнул и стал предельно жёстким. – Человек существо мерзопакостное. Ему обязательно нужна хорошая узда. Он всегда должен иметь в виду, что его гнусным игрищам когда-нибудь придёт конец. Именно это отрезвляет, не дает распоясаться окончательно. А теперь представь, что какой-нибудь негодяй узнает, что конца может и не быть. Что без риска потерять свою драгоценную жизнь, ему позволено вытворять всё, что вздумается…
