Профессор брезгливо отстранился – от безлицего удущающе несло одеколоном.
– Ну, знаете! Надо выбирать женщин. Думаю, не все настолько привередливы…
– Всё бабьё из одной норы.
Безлицый полез во внутренний карман кожаной куртки, извлёк оттуда одну за другой пять пачек зелёных и бросил на тумбочку.
Профессор задумался.
– Не знаю, не знаю… Может не получиться… Такого я не предвидел…
Но что-то подсказывало ему, что следует рискнуть. Нет, не надо думать, что на решимость профессора хоть в какой-то мере повлияли пять пачек зеленых, небрежно брошенных безлицым на тумбочку. Отнюдь не сребролюбие заставило его решиться на подобную авантюру – хотя деньги в данной ситуации ему не помешали бы, слишком долго он нищенствовал во имя науки – нет, его интересовал, прежде всего, потенциал изобретённого им аппарата. В конце концов, не надо выискивать подопытных кроликов, не надо никого уговаривать – сами напрашиваются. К тому же и ответственности меньше.
– Что ж, попробовать не грех, – сказал профессор и тут же предупредил: – Однако возможны непредвиденные осложнения. И я не могу гарантировать…
Безлицый сжал пальцы в кулак.
– Даже если вы меня распылите на молекулы, – закончил профессор.
Безлицый припечатал кулаком в плечо профессора. И тот едва устоял на ногах.
– Пробуй, профессор! Не уйду, пока не получу согласия.
– Я могу подумать?
– Сутки. У меня давно свербит.
Безлицый удалился, а профессор снова лёг на диван, но заснуть в эту ночь он уже не смог – грандиозные мысли одолевали. Да и плечо побаливало.
5
Альберта не пробудил даже запах утреннего кофе. Профессор растолкал коллегу.
– Поднимайся! Шестой час.
– Вы уже встали, док… – произнёс Альберт, сладко потягиваясь, и тут же исправился: – Ангел Серафимович!
– Усвоил, наконец, – профессор поставил перед Альбертом дымящуюся чашку. – А тебя, я вижу, и пушкой не разбудишь. Что значит, молодость.
Альберт смутился, стал оправдываться:
– Да я прошлую ночь почти не спал… Пришлось добирать.
– И проспал самое интересное.
– Что-нибудь случилось?
Профессор сделал из чашки два глотка и поведал Альберту о ночном визитёре, о том, что у них теперь есть крыша и что её надо отрабатывать.
– И что вы ему ответили? – забеспокоился Альберт.
– У меня сутки на размышление.
– Говорите, он угрожал? Может, заявить, куда следует?
Профессор тряхнул руками категорически.
– Никаких заявлений! И тебе наказываю: держи язык за зубами. Ещё не хватало попасть на первую страницу криминальных новостей. Тогда пиши всё пропало. Будем работать.
Упрямство профессора объяснялось отнюдь не страхом перед бандитом. Хотя и страх тоже присутствовал, лишив его комфортного самочувствия – то, чего он боялся больше всего, случилось. Однако судьба предоставляла ему грандиозный случай выявить дополнительные возможности аппарата. И упускать его он не хотел.
На следующий день, а, вернее, ночь, безлицый пожаловал в сопровождении двух амбалов сходной наружности, видимо, тех, что топтались в первый визит у контейнеров. Альберт ночевал дома. А профессор как раз закончил необходимую подготовку, чтобы обслужить клиента в заданных параметрах. Амбалы скатились в подвал каменными валунами и не отходили от безлицего ни на шаг.
Некоторая заминка произошла на начальном этапе: безлицый не сразу поместился в саркофаг, был слишком широк. Пришлось раздеть его догола. Затем амбалы безжалостными движениями, не проронив ни слова, утрамбовали тело безлицего в ложе для эксперимента. Профессор натянул на голову пациента «шлем», прикрепил особую форму с контактами к причинному месту, закрыл крышку и стал наблюдать за показаниями приборов. Как ни странно, чтобы запрограммировать мозг безлицего на отращивание искомого органа, аппарату понадобилось не более пятнадцати минут. Видимо, первый и без того пребывал только там и нигде более, оставалось дать команду: «расти!» Профессор отключил систему. Безлицый храпел, как жеребец.
– Сеанс окончен. Будите его и вытаскивайте! – скомандовал он амбалам. – Только осторожно, не сломайте мне аппаратуру!
Высвободившись из тесноты саркофага, безлицый, подобно Альберту, первым делом ощупал интересующий его орган. Но не найдя изменений, набычился.
– Ну и где он?
– Кто? – не понял поначалу профессор, он в это время делал какие-то пометки в своей тетради.
– Где мой деторг?
– Простите? – опять не понял профессор и теперь уже взглянул на голую глыбу безлицего.
– Мой детородный орган… он где?
– Там же, где и всегда. Ищите и обрящете.
Безлицый сплюнул, стал одеваться, а два амбала по слоновьи двинулись на профессора, готовые по первому сигналу затоптать его, как безлицый затоптал вчерашнюю мышку.
Вовремя сообразив, что шутка не удалась, профессор поспешил заверить безлицего, что всё не так плохо и следует только набраться терпения.
– Не так быстро, уважаемый. Через месяц, максимум, полтора, ваши ожидания с лихвой оправдаются.
Безлицый пребывал в крайнем недоумении, хотя его отсутствующее лицо никак этого не выражало.
– Это чо и вся любовь?
– На данном этапе вся. Никаких аномалий мой аппарат не выявил. Ваш «деторг» обещает исправиться. Желаю удачи!
– Ну, гляди, профессор, – безлицый дал амбалам отмашку, угрюмо процедив напоследок: – Если чо, готовь гроб. Положу рядом с Коротышом.
После этого удовлетворённая троица, покачивая каменными торсами, гордо удалилась.
Месяц прошёл в напряжённом ожидании для всех участников эксперимента. Альберт без особой надобности снимал ботинок, чтобы полюбоваться на отрастающий мизинец. Безлицый, находясь где-то на черноморском побережье, на отдыхе, который он сам себе обеспечил, беспрерывно ощупывал свой неполноценный деторг, каждый раз с удовлетворением ощущая в руке всё большее наполнение. А профессор решил отдохнуть от учёных забот и отдался дворницкому труду с особым энтузиазмом. Своему молодому ассистенту, а теперь и пациенту, он наказал месяц и даже больше не показываться на глаза, так что пришлось вкалывать в одиночку. А вечерами обдумывал, как ему себя повести в случае безусловной удачи – обнародовать ли своё изобретение или пока сохранять его в строжайшей тайне, до лучших, как говорится, времён, когда его аппаратом смогут воспользоваться все истинно страждущие и, что немаловажно, именно на родине, а не где-нибудь за океаном, и на вполне законных основаниях. Только вот с безлицым может быть проблема…
Размышления профессора прервал условный стук. Альберт ворвался в лабораторию ураганом, тут же скинул ботинок с правой ноги и, исполнив ритуальный танец немыслимого восторга, кинулся обнимать профессора.
– Вы гений, док! Гений всех времён и народов! Вы не Ангел Серафимович, вы – Архангел Серафимович! Вы Бог! Я буду молиться на вас до конца своей жизни! Он вырос! Вырос!!!
Альберт упал на колени и принялся целовать профессору руки.
– Что, что… ты с ума сошёл! Прекрати сейчас же! – протестовал профессор, и в то же время на его страшно побледневшем лице неумолимо проклёвывалась улыбка торжества.
– Стало быть интуиция меня не подвела, – на глазах профессора навернулись слёзы. – Мы это сделали, Алик, дорогой друг!
Теперь следовало подумать, как поступить с аппаратом. Оставлять его здесь ни в коем случае нельзя. Он обязательно попадёт в руки безлицего и его команды. И тогда все благие намерения, которые послужили профессору отправной точкой в его изобретении, пойдут прахом. Потому что хозяином аппарата наверняка захочет стать безлицый, а профессор, в лучшем случае, будет при нём рабом на галере. Надо что-то предпринимать. И тут профессор вспомнил о своём давнем институтском соратнике, Иване Сабурове. Он был тогда единственным, кто поддерживал идею Ангела Горбина и негласно помогал ему проводить запрещённые руководством института опыты. По сведениям профессора, Иван Сабуров занимал ныне важную должность в какой-то организации при Академии Наук. И теперь, когда результаты налицо, он, несомненно, мог бы способствовать обнародованию важного открытия профессора Горбина и – как закономерное продолжение – аттестации его изобретения и возвращению учёного в лоно официальной науки.
Эта мысль настолько воодушевила профессора, что он немедленно принялся готовиться к «эвакуации». Ибо ситуация была им квалифицирована, как чрезвычайная. Первая удача поставила профессора на уши. Если ранее у него и были кое-какие сомнения по поводу успешности эксперимента, и он пребывал в относительном спокойствии, то теперь они исчезли окончательно. И это не могло не вызывать тревогу.
Прежде всего он скопировал на сканере все свои записи, затем тщательно перевязал листы подлинника, положил в полиэтиленовый пакет и сунул в портфель. Демонтаж аппарата назначили на завтрашнее утро. Надо было для начала приискать подходящую тару, чтобы, не дай бог, чего-то не повредить, и составить тщательную опись, чтобы любая мелочь была под контролем и ничего не пропало. И главное, надо было дозвониться до Ивана Сабурова. И это оставили до утра.
