– Но также возможно, что Мария Федоровна Попова еще полгода назад была в буквальном смысле другим человеком! – закончила за меня подружка.
Мы переглянулись и дружно грянули:
– Это не та Машенька!
32
– Понимаешь, как четко картинка выстраивается?
– Кусочки мозаики встали на свои места!
Мы с Трошкиной наперебой взывали к Зяме, который, в отличие от кусочков мозаики, никак не желал вставать и, в отличие от нас с Алкой, ничего не понимал. Он сидел на кровати, тряс головой, как собака, поймавшая ухом шмеля, хлопал глазами и тщетно пытался вернуться из сладких снов в суровую реальность.
– Одну минутку, девочки! – братец зажал уши ладонями.
При этом досаждавший ему шмель, очевидно, погиб в результате сильной компрессии – Зяма наконец перестал дергаться.
– Мужчины! – кивнув на любимого, который в этот момент не мог ее слышать, пренебрежительно сказала Трошкина. – Сильный пол, всегда готовый к испытаниям!
– Так. Я готов! – сообщил Зяма, открыв уши. – Говорите, я слушаю.
Говорила в основном я, а Трошкина дополняла мою речь уточняющими вводными предложениями. Зяма, надо отдать ему должное, суть высказанного нами вскладчину уловил правильно и даже попытался добавить кое-что от себя:
– Получается, что этот мужик, Попов, оставил настоящую Машеньку сидеть в деревне, а в городе под ее именем завел себе другую подругу?
– Нет, не так все просто, – возразила Трошкина. – Настоящая Машенька наверняка тоже побывала в городе. Как иначе она стала бы клиенткой Сигуркиной? Причем мастерица Ниночка успела Машеньке понравиться, так что та даже оговорила в своем завещании особое условие – чтобы ее в последний путь причесала именно Сигуркина. А потом местный бомонд предал парикмахершу Ниночку анафеме, и именно тогда Попов произвел замену на площадке. Махнул настоящую Машеньку на фальшивую!
– Знать бы, зачем? – задумался Зяма.
– Прошу заметить, у нас получается, что именно полгода назад Машенька вдруг засобиралась на тот свет? – заинтересовалась я. – Обычно люди ее возраста не пишут завещания просто так, ни с того, ни с сего.
– Значит, был повод, – сказала Алка.
– Знать бы, какой? – повторил Зяма.
– Любознательный ты наш! – накинулась на него Трошкина. – Не поздновато ли возник твой интерес? Да прежде чем улечься в постель, нормальные люди встречаются, общаются, рассказывают друг другу всю свою жизнь, знакомятся с родственниками!
– Правда? – искренне удивился братец. – Это кто же, например?
Трошкина вопросительно посмотрела на меня, но я затруднилась привести кого-либо в пример, потому что среди моих знакомых таких ортодоксальных личностей просто нет. Я неуверенно сказала:
– Родственники – это да... Это хорошо, – и вернулась к основной теме:
– Интересно, куда же подевалась настоящая Мария Федоровна?
– Да убил ее муженек! – не задумываясь, ответил Зяма, непроизвольно почесав едва затянувшуюся ссадину на скуле. – Эти Поповы – это ж не люди, это звери какие-то! Видели бы вы, какая у Машенькиного муженька мамаша психованная, как она дерется! Приличная с виду пожилая женщина, а набросилась на меня, как Терминатор! С такой наследственностью ее сынку прямая дорога в серийные убийцы.
– Это всего лишь твои предположения, – холодно сказала Алка. – Наверняка мы ничего не знаем.
– Так давайте узнаем! – предложила я и протянула руку к настенному календарю с изображением голой девицы, привольно раскинувшейся на мшистой кочке на радость развратникам, комарам и мошкам. – Сегодня у нас какой день? Пятница. А по пятницам бывает что?
– Короткий день? – с надеждой предположил Зяма, покосившись на примятую подушку.
– Это точно не наш случай, – я помотала головой. – По пятницам бывают собрания в литературном салоне, который, по твоим же, Зямочка, словам, держит не кто-нибудь, а маменька того самого господина Попова!
– А наша собственная маменька туда вхожа! – обрадовался он. – И она сможет представить нас хозяйке!
– Какой литературный салон, вы что? Вы не на календарь, вы на часы посмотрите: первый час ночи! – вмешалась Трошкина. – Все маменьки давно спят!
– Э-э-э, нет! – Зяма не внял призыву отвратить взор от календаря, а, наоборот, постучал по нужной клеточке пальцем. – Сегодня же тринадцатое число! В пятницу, тринадцатого, в литературном салоне собираются любители ужастиков, и наша мамуля там самый почетный гость! Сегодня наверняка будет премьера нового рассказа Баси Кузнецовой, и можешь не сомневаться, после этого долго-долго никто не захочет спать!
Идти на литературный шабаш всем табором мы не рискнули – такой наплыв новых любителей литературных кошмаров мог удивить хозяйку салона.
– Тебе идти, Дюха! – решил Зяма. – Мне к драчливой маменьке Поповой соваться нельзя, она наверняка меня хорошо запомнила. А ты у нас дипломированный филолог, сможешь вполне естественно внедриться в литературные круги. Иди, май систер, а мы тут останемся, будем держать оборону.
Я была уверена, что обороняться будет исключительно Трошкина, да и то недолго, но промолчала – отчасти из великодушия, отчасти потому, что подумала: в самом деле, пусть мой братец остается в гостинице. Я уж лучше одна, без него, похожу. С ним вместе в последнее время ходить мало радости, попадаешь то на кладбище, то на поминки, то в гости к покойнице! Очень хотелось поломать складывающуюся систему.
Не получилось! Увы, я недооценила бурную фантазию участников литературного кружка и не приняла в расчет их радостную готовность ужасаться.
Где гнездятся любители более или менее изящной словесности, я знала, потому что как-то раз в дождливую погоду мы с папулей подвозили туда нашу мамулю: мадам, хозяйка салона, арендовала для литературных посиделок симпатичный подвальчик, в котором прежде была художественная мастерская. В ней я когда-то бывала, хотя вспоминать тот период не люблю, и к художникам теперь отношусь без прежнего душевного и физического трепета. Тем не менее должна признать, что в бытность свою художественной мастерской подвальчик выглядел благороднее. Он был живописно захламлен и полностью соответствовал своему назначению пристанища нетрезвых и веселых художников, а также их многочисленных подруг и муз. Теперь бывшая мастерская была чистенькой, но сильно смахивала на провинциальную чайную застойных времен. На полукруглых окошках появились батистовые занавесочки в мелкую бело-голубую клеточку, отполированную до глянца старенькую терракотовую плиточку закрыл синий офисный ковролин, на него встали аккуратные столики и стульчики, а уж на них сели ухоженные дядечки и тетечки. Тетечек было намного больше, и я потратила несколько минут, чтобы высмотреть среди них мамулю.
Пока я вытягивала и кривила шею, выметая внимательным взглядом многочисленные закоулки и ниши геометрически неправильного помещения, с тыла ко мне незаметно подкрались два индивидуума. Один из них неожиданно ткнул меня пальцем под ребро и громко сказал:
– Пиф-паф!
– Ой-ей-ей! – с готовностью ответила я, оглянувшись и с изумлением оглядев странную парочку.
Индивидуум мужского пола был облачен в старомодное трико, некогда черное, а теперь порыжевшее от старости и вытянувшееся на коленях и локтях. На черно-бурой трикотажной груди параллельными рядами тянулись продольные полосы белого цвета, символически тяготеющие к изображению берцовых костей. Лицо принаряженного гражданина было густо набелено, глаза скрыты за черными очками, а вот рот, напротив, не закрывался, ибо содержал постороннее вложение в виде вставной челюсти с гипертрофированными глазными клыками. Особь женского пола подметала ковролин подолом длинного белого платья, на живую нитку сшитого из тюлевой занавески. Сквозь дырчатую ткань просматривались ноги в джинсах и торс в голубой футболке с надписью «I am sexbamb». С последним я бы поспорила, хотя тот факт, что тюлевая секс-бомба явилась в сопровождении спутника, говорил в ее пользу.
– Вы не член клуба? – оглядев меня не менее внимательно, чем я ее, ревниво спросила дама.
Ее физиономию скрывала красная венецианская маска с таким большим клювом, словно его пересадили от тукана. Клюв хорошо резонировал, и голос замаскированной дамы звучал весьма музыкально.
– И костюма у вас нет?
Только тут я заметила на стене рядом с дверью небольшой плакатик, выполненный в старомодной технике школьной стенгазеты – цветной тушью и широким пером. Плакатик сообщал, что сегодня вход в собрание разрешен только по клубным карточкам или в карнавальном костюме.
– Так кто же вы? – настойчиво вопросила дама в тюле.
– Вот я, например, граф Дракула! – по собственной инициативе сообщил тип в трико, вовремя придержав выпадающую челюсть и шаркнув по коврику ножкой в стоптанном башмаке.
