– Во-первых, еще не известно, дойдет ли до этого дело. Но если однажды подобное все-таки случится, то можешь не сомневаться: я смиренно преклоню перед ним колено, поскольку тогда он будет иметь на это полное право. – Фульк мрачно глянул на Жана. – Ты не обязан был следовать моему примеру. Мог бы выразить Иоанну почтение по собственной воле.
– Увы, похоже, я столь же безрассуден, как и ты, – сказал Жан и снова сел на коня.
Пока Фульк забирался в седло, его друг всматривался в оседающее на дороге облачко пыли.
– Кажется, до Иоанна дошло известие о скором освобождении Ричарда.
– Ни за что не поверю, что он мчится на юг собирать выкуп, – мрачно сказал Фульк. – Помешать сбору денег – вот это вполне может быть.
И с этими словами он пришпорил гнедого.
Мод повернулась на другой бок и подсунула руку под мягкую перьевую подушку, не желая отпускать от себя глубокий сон, что еще несколько секунд назад окутывал ее. Приглушенные звуки проникли в затуманенное сознание. Они становились все громче, и темный покой сна отступил, хотя она и не открывала глаз.
Ее обнаженное плечо тронула рука. Ладонь была теплая, широкая, мужская.
– С добрым утром, моя милая жена. Там пришли твои женщины, чтобы помочь тебе.
Мод подняла веки и увидела, что над ней склонился Теобальд. Он был полностью одет, а за защитной стеной прикроватного полога сияло в полном разгаре великолепное утро.
– Доброе утро, милорд.
Звук получился сухим и хриплым, а во рту стоял привкус прокисшего вина. В висках пульсировало, голова нестерпимо болела, не говоря уж о том, что между ног ощущение было не из приятных.
– Который час?
– Уже почти два пополудни, – сказал Теобальд и с тревогой взглянул на нее. – Я дал тебе поспать, сколько мог, но все гости уже собрались в зале. Ты хорошо себя чувствуешь?
Мод хотелось закрыть голову подушкой, застонать и велеть ему уйти. Однако пришлось ответить:
– Да, милорд.
Она с трудом села в постели. Свет ударил ей в глаза и заставил сощуриться.
– Твои женщины пришли, чтобы помочь тебе, – вновь повторил он, показав через плечо в направлении, откуда раздавался приглушенный шепоток, и кашлянул. – Извини, если вчера ночью сделал тебе больно.
– Только немного, мило… Тео.
Она вспомнила его слова о том, что дома следует называть супруга по имени, и увидела, как лицо его смягчилось от нежности.
– И все равно, я бы предпочел вообще не делать тебе больно, – проговорил Теобальд и погладил ее по щеке. – Боюсь, милая, что тебе придется поторопиться. Простыню с брачного ложа ждут в зале, чтобы гости могли ее освидетельствовать.
Мод поморщилась, представив себе, как доказательство ее невинности будет вывешено на всеобщее обозрение.
– Ладно, не буду мешать тебе одеваться.
Теобальд, неловко пятясь, отошел от кровати, что-то сказал служанке и удалился.
Бабушка Мод и прислуга сразу окружили кровать. Одна из женщин протянула ей горячий травяной отвар. Мод сжала в ладонях дымящуюся кружку и с наслаждением отхлебнула.
– Ты хорошо себя вела, – сказала Матильда де Шоз, коротко кивнув, что могло считаться похвалой. – Твой муж, кажется, остался очень доволен.
Мод молча пила отвар. Хотя акт консумации и не оказался удовольствием, о котором говорила Хависа Фицуорин, однако он не стал и жестоким испытанием, как намекала бабушка. Мод почувствовала боль, за которую, задыхаясь, извинился Теобальд, пока еще был в состоянии говорить. Боль осталась и сейчас, но вовсе не такая уж невыносимая, и после прошедшей ночи Мод понимала, что теперь обладает силой и влиянием, которые не идут просто ни в какое сравнение с ее положением в доме отца. Теперь она была леди Уолтер, и Теобальд поверял ей свои мысли. Да одно лишь это с лихвой возмещало физическое неудобство, которое он ей причинил.
– Вот вода, леди Мод, умойтесь, – сказала Барбетта, одна из служанок, которых приставили к ней в Ланкастере. – И еще успокаивающий бальзам, если надо.
Мод покачала головой:
– Не надо. Лорд Уолтер хорошо со мной обращался.
Бабушка сразу насторожилась:
– Но он консумировал ваш брак?
Отбросив покрывала, она жестом велела Мод сойти с кровати и вздохнула с облегчением, увидев пятна крови на простынях и красные полосы, испачкавшие внучке внутреннюю сторону бедер.
– Я горжусь твоей храбростью, – сказала Матильда.
Повернувшись к служанкам, она приказала им снять простыню и отнести ее в большой зал.
– Я вовсе не была храброй, – призналась Мод. – Я столько выпила, что едва понимала, что происходит, а теперь у меня болит голова.
– Вам нужно принять порошок из ивовой коры, миледи, – встрепенулась Барбетта. – Сейчас принесу.
Она выскочила за дверь, а две оставшиеся служанки принялись снимать с кровати окровавленную простыню – доказательство девственности Мод. Если через девять месяцев она родит, то это будет ребенок Теобальда, и никого другого.
Мод омыла кровь с бедер. Когда муж впервые вошел в нее, она стиснула зубы, чтобы сдержать крик. Теобальд извинился, но продвинулся еще глубже, прерывисто шепча, что нужно потерпеть, что в первый раз всегда трудно. Потом станет легче, она должна ему довериться. И она доверилась, обхватив Тео за шею, прижавшись к нему изо всех сил, а он еще дважды сделал ей больно, а затем забился в ее руках, словно умирающий. В эти мгновения, омытые липкой кровью, Мод утратила беспомощность и уязвимость, и ей было даровано первое смутное представление о власти, которую женщина может иметь над мужчиной.
Бабушка помогла Мод надеть нижнюю котту и платье из темно-зеленого льна. Потом Матильда заплела тяжелые светлые волосы внучки в две толстые косы и покрыла их накидкой из легкого шелка. От туго заплетенных кос и тесного серебряного обруча, придерживающего покрывало, головная боль разыгралась еще сильнее. Вернулась Барбетта, неся еще одну дымящуюся чашку, на сей раз – с отваром молотой ивовой коры.
Мод выпила, порадовавшись, что в напиток добавлен мед, который убрал горькое послевкусие. Потом отважилась бросить взгляд на свое отражение в зеркале. Бурная ночь оставила под глазами темные круги, но более ничего в лице не изменилось. Взглянув на Мод, никто бы не догадался, какую пропасть она пересекла прошлой ночью.
В зале новобрачную ждали. Некоторые молодые люди, до сих пор еще не протрезвевшие после свадебного пира, приветствовали ее появление радостными возгласами, ибо прибытию Мод предшествовало торжественное внесение свадебной простыни. Она упорно делала вид, что не обращает на гостей внимания, но лицо ее залил предательский румянец. Мод знала, что мужчины смотрят на испачканный пятнами крови лен и воображают себе ее дефлорацию – не обязательно с участием Теобальда.
