сестра была больна, но болезнь — это не повод отказываться от родного человека.
Я сидела на лавочке у подъезда, пытаясь справиться тошнотой и раздражением, Тимур курил и нервно поглядывал на окна, должно быть, опасаясь, что Шнырь, решив сбежать, выберет именно этот путь. Зачем ему бегать, здесь же его квартира, не сегодня — завтра найдем.
Вместо Шныря из подъезда выпорхнула светловолосая девушка, та самая, с глазами, в который прятался целый мир. Она двигалась так, словно пыталась взлететь, а земля не отпускала. Я залюбовалась. Это воздушное существо, похожее на сказочную фею, не имеет права быть наркоманкой, она оказалась здесь случайно, она особенная.
— Вам Шнырь просил передать. — Девушка-фея протянула Тимуру кассету. Она смотрела только на него, а я задыхалась от ревности и зависти: никто никогда не смотрел на меня вот такими безумно-влюбленными глазищами.
— А сам?
— Он не придет. Он… — Девушка сделала неопределенный жест рукой. — Он ушел, ваш визит его расстроил. Шнырь сказал, чтобы вы помалкивали, ему дорога его шкура и умирать раньше срока он не желает. Ты Ларин друг?
— Да.
— Я знаю. Она рассказывала о тебе. И о ней. Ты сестра?
— Сестра. — Внезапно я поняла, что не могу отвести взгляд. У феи нежно-голубые глаза, прозрачные, точно зимнее небо, холодное, как речной лед, и внимательные. У наркоманки не может быть таки глаз, это ошибка.
— Я знаю. Лара говорила, что у нее некрасивая сестра. — Меня захлестнула обида, возможно, я и не фотомодель, но какое право критиковать мою внешность имеет она?
— Она ошибалась, — сказала девушка, — ты красивая. Не такая, как она, но красивая.
— Ты знала Лару. — Тимур схватил незнакомку за руку, та кивнула. Похоже, совершенно Салаватова не боится, похоже, она вообще никого не боится.
— Поговорим?
— Поговорим. — Стряхнув невидимую крошку с короткой джинсовой юбчонки, она заявила. — Я есть хочу.
В кафе было не так много народу, но достаточно, чтобы на нашу разношерстную компанию не обращали внимания. Со стороны забавно выглядим: мужчина бандитского вида с тяжелым взглядом, тяжелым подбородком и тяжелой же татуировкой на левом плече: кельтские узоры черными змеями обвивают руку; и две девицы, причем одна из них похожа блеклая и обычная, а вторая нереально-прекрасна. Рядом со Светланкой — нашу знакомую звали Светланой — я чувствовала себя толстой и неуклюжей, точно ледокол рядом со спортивной яхтой.
Тимур заказал много всякой всячины, и для меня, и для Васи, которая принялась за еду с жадностью оголодалой кошки. Ела она аккуратно, как и надлежало сказочному существу, а мы ждали. Тимур тот вообще любовался Светланкой, словно картиной работы великого мастера. Влюбился. Наверное, мужчинам нравятся такие, как Света, хрупкие и нежные. Мне стало обидно — будь у меня такая внешность я ни за что в жизни не стала бы наркотики принимать, я бы нашла себе мужа, который любил бы меня сильно-сильно, как любят книжные герои книжных же героинь. Только внешность у меня не Светланкина, у меня своя, а, значит, с принцем, рыцарем и иже с ними, придется обождать, хотя… Я и сама пробьюсь. Я взрослая и самостоятельная.
— Лара хорошая была. Мы дружили. — Света, наконец, соизволила заговорить. — Она меня от Шныря защищала.
— С кем еще она дружила?
— С разными людьми… У нее много друзей было. Я огорчилась, когда она умерла. А Шнырь испугался.
— Почему? — Салаватов буравил Светланку взглядом. От былой влюбленности не осталось и следа.
— Точно не знаю. — На этот инквизиторский взгляд Света ответила рассеянной улыбкой. — Он не обсуждает со мной свои проблемы. Он ни с кем ничего не обсуждает. Шнырь злой, а Лара добрая была, Лара меня любила. А Шнырь… Он как-то обмолвился, что Лара отвесила пинка одному серьезному человеку, за то и поплатилась. И что воровки должны понимать, на что идут.
— Воровки? — Похоже, Тимур удивился. Я благоразумно помалкивала.
— Он так сказал. Вам лучше у Алика спросить, Лара ему принадлежала.
— Как это принадлежала? — Теперь я окончательно потеряла ориентацию, как это Лара могла кому-то принадлежать, она была сама по себе, она всегда говорила, что человек свободен от рождения, а рабство — это выдумка. Того, кто хочет быть свободным, невозможно сделать рабом. Но Свету вопрос не смутил, похоже, ей вообще такое чувство, как смущение, было неизвестно.
— Обыкновенно. Я работаю на Шныря, а Лара на Алика. Это классно, Алик своих девочек бережет, а Лара настоящей звездой была. Когда она умерла, я хотела попроситься к Алику. Чтобы он выкупил мои долги у Шныря и к себе взял, я бы классно работала, но Алик куда-то пропал.
— И Алик пропал. — Тимур задумчиво потер ладонью щеку.
— Кто такой Алик? — Мне надоел этот разговор, в котором я играю роль дурака, точнее дуры, они понимают, о чем говорят, я же сижу и ушами хлопаю.
— Алик — это Алик. — Логично ответила Света.
— А фамилия?
— Не спрашивала. — Она взяла с тарелочки пирожное и, откусив небольшой кусочек — феям не пристало откусывать огромные куски, это удел невоспитанных хомо сапиенсов — аккуратно промокнула губы салфеткой.
— Но кто он такой?
— Хозяин. Но мне кажется, что Алика больше нет.
— Почему?
— Предчувствие такое. — И, уставившись стеклянными голубыми глазами в Тимура, фея попросила. — Дай на дозу, пожалуйста. Я заработала!
Тимур
С некоторой натяжкой визит можно было считать успешным, Шнырь был дома, Шнырь соизволил помочь — правда, пока не совсем ясно, что на кассете и поможет ли она разобраться в хитросплетениях Лариной жизни.
Кассету Тимур решил посмотреть один, кто знает, что на ней, а Ника и так из последних сил держится. Тает прямо на глазах, того и гляди станет как эта беловолосая наркоманка.
— А тебе какое дело?
— Да так. — От Сущности Тимур отмахнулся, она, вернее, оно не обидится, поймет.
— У тебя видик есть? — Деловито осведомилась Ника.
— Нет.
— Я видела.
— Он сломан. — Соврал Салаватов.
— А вдруг…
— Вдруг только кошки родятся. Помолчи.
Она засопела и уставилась в окно, будет теперь игнорировать до самого дома, делать вид, будто бы до Салаватова и кассеты ей нет никакого дела, а у самой от любопытства щеки горят. Ничего, перетерпится — перехочется, от любопытства не умирают, кассету Тимур посмотрит в другом месте, а там уж и решит, что с ней делать.
Машина остановилась у подъезда, но Ника сделала вид, будто намека не понимает.
— Иди домой. — Велел Салаватов.
— А ты?
— А я попозже. У меня дела. Свои дела. — На всякий случай уточнил он. — И вообще, либо ты слушаешься и делаешь, что говорю, либо сегодня же выметаешься из моей
