– А что сам думаешь? – спросила Клеопатра после того, как сделала несколько глотков.
– Я с тобой, что бы ни случилось. – Аполлодор взял маленькую руку царицы в свою. Ощущая тепло и силу советника, Клеопатра думала о том, что если ее жизнь будет долгой, она обязательно все потеряет.
– Мама! Мама! – В комнату вбежал радостный Цезарион. – Мама, ты поправилась!
Забравшись на кровать, он крепко обнял царицу.
– Только не досаждай маме сильно, – предупредил его Аполлодор, отходя к окну, – она очень слаба.
Клеопатра ласково гладила сына по голове.
– Скучал?
– Очень! А еще я за тебя волновался!
– Все прошло, мой мальчик.
Крепко обняв царицу, Цезарион поцеловал ее в щеку.
– Чем же ты занимался?
– Ждал, когда ты проснешься, играл, учился.
– Что ж, дела достойные маленького царя. А наше упражнение ты помнишь?
– Да, мама.
– Давай повторим.
Опустившись с кровати на пол, высоко подняв голову, пятилетний мальчик важно произнес:
– Я, Птолемей Цезарь. Царь земли египетской.
– Кто твой отец?
– Юлий Цезарь.
– Что ты должен сделать?
– Отомстить его убийцам и вернуть наследство! Мама, а что такое наследство? А за что убили папу?
Клеопатра грустно улыбнулась. Это упражнение она придумала сама, и для нее оно было подобно целительному бальзаму, врачующему ее больную душу.
– Расскажу, когда совсем поправлюсь.
– Ну все, Цезарион, дай маме отдохнуть, – властно произнес Аполлодор.
– Не хочу, не хочу! – заупрямился мальчик. – Я хочу быть с мамой!
– Цезарион, – тихо позвала его Клеопатра, – твой отец послушался бы.
Цезарион недовольно насупился. Он плохо помнил отца, в его уме сохранились лишь обрывочные неясные воспоминания, но авторитет отца был для мальчика нерушим.
Послушно подойдя к матери, он поцеловал ее.
– Хорошо, мама. Пусть боги пошлют тебе крепкое здоровье, – наученный Харминон, произнес он серьезно.
– Наверное, и я пойду с Цезарионом.
– Нет, Аполлодор, – остановила его Клеопатра, – ты еще не рассказал мне, что с Кассием и как обстоят дела в Риме?
– Но ты очень слаба! Моя речь утомит тебя!
– Я требую!
– Хармион, – позвал Аполлодор служанку, хлопнув в ладоши, – уведи Божественного в комнату.
Взяв табурет из красного дерева, инкрустированного серебром, Аполлодор поставил его возле царицыной кровати и сел.
– Нефтида и ее родители терпят большую нужду, – неожиданно начал он.
Клеопатра тяжело сглотнула.
– Это как-то касается наших дел?
– Я сказал это просто так.
Наступило молчание. Царица смотрела в окно. Как же тяжело владыкам прощать простых смертных, они почему-то уверены, что каждый их поступок и решение должны восторженно приниматься, даже если речь идет об оскорблении человеческого достоинства. Клеопатра никогда не была в роли простого смертного, но очень хорошо знала, что такое зависимость и оскорбление.
– Мне кажется, она откажется от денег. Помоги ей, не знаю как, но помоги.
Аполлодор облегченно вздохнул.
– Достойный ответ. Я что-нибудь придумаю.
– А чем она занимается?
– Красит волосы знатным дамам, готовит и продает косметику.
Клеопатра еле кивнула головой.
– Что с Кассием? – слабо прошептала она.
– Кассий потерпел поражение у города Филиппы в Македонии, после чего покончил с собой. Затем поражение потерпел и Брут, и тоже покончил с собой.
Клеопатра смотрела на расписанный потолок, небо на нем было пронзительно голубым, а огромный орел – герб рода Птолемеев – простирал над ней свои золотые крылья. Странная гримаса исказила лицо царицы, сделав его уродливым и отталкивающим.
– Убийцы наказаны, остались враги: Октавиан и Марк Антоний.
– Есть еще одна хорошая весть, триумвират признал Цезариона твоим законным соправителем.
Царица кивнула. Первый шаг сделан. Он был тяжелым и трудным, но необходимым.
– Быть может, тебе и об этом будет приятно услышать, – продолжил Аполлодор. – Подлый и ничтожный Цицерон, распускавший в Риме грязные сплетни о тебе, о чем ты мне подробно писала, – подтверждая, Клеопатра кивнула, – так вот, по приказу Антония его убили. Правда, убивали долго и мучительно. Голову отрубили только с третьей попытки.
Царица злорадно усмехнулась.
– А теперь говори дурные вести.
– Триумвират заключил союз, при котором западная часть империи досталась Октавиану, восточная – Антонию, ну а Марк Лепид довольствуется Северной Африкой.
– Поганый выродок! – прошептала царица. – Я уничтожу его!
– Кого? – учтиво спросил Аполлодор.
Но Клеопатра молчала.
8
Здесь черный мраморный пол, такие же мраморные стены и потолок. Посредине мавзолея стоит урна. Движимая чувством любопытства, я подхожу к нему и читаю надпись: «Первый Римский император Август».
– Это я сам придумал, – хвастливо говорит Октавиан.
Мне становится завидно.
– Я тоже построю себе такой мавзолей.
– Но мой все равно будет лучше! – не унимается он.
Это уже посложнее. Я задумываюсь и хмурю брови.
– Я могу похоронить тебя вместе с Антонием, – вежливо предлагает мне Октавиан.
– С Антонием? – ужасаюсь я. – Но зачем он мне нужен? Я хочу с Цезарем!
– Нет, это невозможно!
– Почему? – не унимаюсь я. – Мы будем любить друг друга!
– Ха! Любить! Тоже мне причина! Здесь император – я!
Мы выходим из величественного мавзолея и медленно идем по садовой аллее. Вдоль нее стоят бюсты великих римлян и египтян.
– Почему ты? Я тоже хочу быть императрицей!
Октавиан недовольно осматривается по сторонам, будто кого-то ищет. Наконец, находит:
– Афродита, можно задать тебе вопрос?
– Можно.
К нам подходит молодая белокурая женщина в простом белом платье и с любопытством нас рассматривает.
– Кто из нас станет императором? – серьезно спрашивает Октавиан, но я чувствую, как он переживает. Мне и самой страшно.
Афродита удивленно вскидывает брови вверх и почему-то насмешливо смотрит именно на меня. Мне становится неуютно под этим холодным и колким взглядом. Боги умеют читать сердца, а ведь мне есть что скрывать.
– Ах, дети, дети, – медленно говорит она, растягивая слова, – тот, кто дольше проживет, тот и станет императором.
– А кто дольше проживет? – робко спрашиваю я.
Надменно улыбаясь, Афродита указывает пальцем на Октавиана.
– Ты, мальчик, проживешь семьдесят шесть лет. А ты, девочка, – тридцать девять.
– Как? – в ужасе восклицаем мы оба.
Октавиан смотрит на меня с сочувствием, затем крепко обнимает. Наше шутовское соперничество закончилось. То, что мы услышали, слишком серьезно. Тем более, боги редко ошибаются.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
