Перед рядами готов разъезжал на низкорослой лошадке предводитель, размахивая огромным двулезвийным топором. Наверное, это и есть Спанторих. Готы, как этого и опасался Лар Элий, решили дать бой дакам на открытом месте, вне крепости – а потом уже заняться осадой каструма. Или же просто разграбить Патависсу и уйти восвояси.
Значит, тот разведывательный отряд у озера был не единственным.
Титания видела, что готы втрое превосходят ее людей численностью. Эта битва станет последней для даков, станет роковой – потому что Титания опять опоздала. Опоздала, оттого что была слишком счастлива. Как она вообще могла так спокойно думать о том, чтобы покинуть свой народ, стать женой римлянина… Это казалось сейчас затмением разума. Пусть она не выполнила долг перед своим народом, но она все еще может умереть вместе со своими людьми. Во главе своих людей.
Титания ударила лошадь пятками, пуская коня сразу в галоп. Она не оглянулась, не взглянула на Лара Элия, боясь, что тогда не сможет сделать то, что должна.
– Титания! – Его крик едва донесся до нее, потому что войско готов, вопя и потрясая оружием, двинулось вперед.
Лишь доехав до средней манипулы даков, где она заметила Туллия, девушка оглянулась: Лара Элия не было у входа в ущелье. Что же, у него нет причин жертвовать своей жизнью в этом безнадежном сражении. Мертвые даки не могут стать союзниками, так что римлянин принял правильное решение: запереться в долине и подождать, пока готы уйдут.
Так будет лучше для всех. Даже если Титания умрет сегодня, Лар Элий останется жив – наверное, так и нужно, пусть он живет. Она не желала ему смерти и понимала, почему он уехал. Глупо тут погибать. Он ничего не сможет сделать, а сейчас даки вряд ли его примут. Слишком поздно, переговоры не состоятся.
Выбросив из головы бесплодные сожаления, Титания обменялась взглядами с Туллием, спешилась и встала по правую руку от него. Старый воин окинул ее внимательным взглядом, ничего не сказал, просто молча кивнул. Клева нигде не было видно, он, скорее всего, возглавлял одну из двух фланговых манипул.
Мужество есть презрение страха. Оно пренебрегает опасностями, грозящими нам, вызывает их на бой и сокрушает. Смерть – разрешение и конец всех скорбей, предел, за который не преступают наши горести.
Даки сомкнули ряды, ожидая удара первой шеренги готов.
___
Оказавшись впервые в жизни в настоящем сражении, не просто в схватке с несколькими противниками, а именно в сражении, где сталкиваются сотни людей, Титания поняла, что единственное, что она может сделать, – это отражать сыплющиеся со всех сторон удары. Лар Элий был прав, когда сказал однажды во время разговора в строящемся каструме: ничто на свете не может подготовить к настоящему бою. Ничто – только сам бой.
Вскоре рука отчаянно болела, а меч стал весить, кажется, раз в десять больше. Если вначале готы пытались сохранить хоть какое–то построение, то сейчас, когда ярость боя захватила варваров, они смешали ряды и просто давили своей массой. Титания не различала их лиц, казалось, она сражается с многорукой и многоголовой чудовищной химерой, а не с живыми людьми.
Дочь вождя сильно жалела, что, убегая, оставила шлем в шатре, теперь ей постоянно приходилось поднимать меч, парируя удары в голову. Рука уже гудела, хотелось просто выронить оружие и бежать, но девушка не могла позволить себе этого: рядом с ней бой кипел сильнее всего, потому что даки сплотились вокруг дочери вождя и притягивали к себе все больше и больше варваров, наседавших плотной толпой. Кажется, Спанторих сообразил, что за женщина бьется в сердце войска. Готы бывали в Патависсе, они прекрасно знают о дочери вождя, Аларих ее видел. Даже если Спанторих не ведает о смерти Тита Патулуса (откуда бы ему знать?), Титания все равно является лакомой добычей, призом, который лучше уничтожить – так будет правильно, так диктуют звериные законы войны. Придется сражаться и умереть, даже если больше всего на свете хочется сбежать.
Дакам удалось отразить первый напор готов, но потом превосходящие силы сломили сопротивление: манипулы дрогнули, сближаясь и сливаясь в один неровный квадрат, а фланги варваров стали вытягиваться, охватывая, окружая даков. Еще немного – кольцо замкнется, и тогда отступать будет некуда, придется биться, ступая по телам павших товарищей.
Титания краем глаза увидела, что Туллий упал, оступившись, и прыгнула вперед, прикрывая советника и давая ему возможность подняться на ноги. На нее набросились сразу трое, а она слишком устала, чтобы легко отразить их удары или парировать их. Она беспорядочно замахала мечом, пытаясь хоть как–то удержать врагов на расстоянии. Туллий с трудом поднялся, и они с Титанией отступили еще на два шага назад, ровняя ряд манипулы.
Кровь стекала по щеке Титании, попадая в рот. От сладкого металлического привкуса начало подташнивать.
И тут готы отступили, перестали наседать и теснить.
– Мы окружены, – прохрипел Туллий.
Титания встала на цыпочки, пытаясь рассмотреть, правду ли сказал советник. Правду. Кольцо замкнулось. Неужели готы предложат сдаться? Иначе зачем они отступили? Долго гадать не пришлось. Из задних рядов выступили воины с короткими дротиками и лучники.
У даков не было таких больших, в рост, щитов, как у римлян, чтобы переждать обстрел, так что оставалось или броситься вперед – или ждать, пока их перебьют. Титания оглянулась на Туллия. Тот молча кивнул. Значит, попытаемся прорвать окружение. Приказ прошелестел дальше по шеренгам, даки перестраивались в плотный клин. Мгновение – и полетят стрелы. Титания несколько раз вздохнула, пытаясь восстановить дыхание: сейчас придется вложить все силы в решающий рывок: если удастся прорвать кольцо окружения, то появится шанс рассеяться по лесу и пробраться в каструм, под прикрытие несокрушимых стен. Возможность прорыва призрачна, скорее это будет всего лишь способ умереть, сражаясь, и прихватить с собой как можно больше врагов.
Значит, такова воля богов. Боги устроили так, что всякий может отнять у нас жизнь, но никто не в состоянии избавить нас от смерти.
Голова стала пустой и звонкой, и осталась лишь яростная решимость утащить с собою на тот свет как можно больше готов.
И тут шум битвы перекрыл рев: труба римского легиона давала сигнал к наступлению. Все, и даки, и готы, на мгновение опустили оружие и, как по команде, посмотрели в сторону ущелья. Этот звук двести лет повергал в трепет всех, кто осмеливался противостоять Риму.
Три римские манипулы вышли из ущелья и развернулись в линию, смыкая ряды в сплошной строй. Над средней манипулой возвышался личный штандарт префекта лагеря. Алые щиты лязгнули медной оковкой, сцепляясь в непробиваемую стену. Барабаны… Титания ни разу не видела легион в бою, поэтому никогда не слышала этого звука. Мерные удары огромных барабанов, гулкие, вязкие, рокочущие басом, заполняющие все вокруг и заставляющие сердце сначала замереть, а потом следовать их ритму.
