Круглое лицо, ослепительные сияющие зеленые деревенские глаза, прямой нос, сверкающая улыбка, золотистые две косы, – веселье, задор, лукавство, – Ева!
И безумная, бессмысленная, безудержная – первородная – ложь.
Обокрав весной весь дом и оставленная мной в кормилицах, она, приехав в Коктебель – было очень холодно, безумные ветра, начало весны, – она писала домой родителям:
«Дорогие мои родители! И куда меня завезли! Кормлю ребенка, а сама нож держу. Здесь все с ножами. На берегу моря сидят разные народы: турки, татары, магры» (очевидно, смесь негра и мавра!).
– Барыня, какие еще народы бывают?
– Французы, Груша!
«…турки, татары, магры и французы и пьют кофий. А сами нож держат. Виноград поспел, – сладкий. Вчера я была в Старом Иерусалиме, поклонялась гробу Господню…»
– Груша, зачем вы все это пишете?
– А чтобы жалели, барыня, и завидовали!
В Коктебеле ее все любили. Она работала, как вол, веселилась, как целый табун. Знала все старинные песни, – свадебные, хороводные, заупокойные. Чудно танцевала русскую. По вечерам она – без стыда и совести – врывалась на длинную террасу, где все сидели за чаем – человек тридцать – и всплескивая руками, притоптывая ногами, визжа, причитая, кланяясь в пояс, «величала» – кого ей вздумается.
– И Максимилиана – свет – Александровича и невесту его – которую не знаю…
И еще:
Розан мой алый,
Виноград зеленый!
Алю она страшно любила и так как была подла и ревнива, писала домой: «А девочка барыню совсем не признает, отворачивается, меня зовет «мама». – Явная ложь, ибо Аля меня знала и любила.
Аля в то время была Wunderkind’ом по уму, красоте глаз и весу. Все восхищались и завидовали. Один господин, увидев нас вместе: прекрасного Сережу, молодую меня, похожую на мальчика, красавицу Грушу и красавицу Алю, воскликнул:
– Целый цветник! —
Мне, когда родилась Аля, не было 20-ти, Сереже – 19-ти. С Алей вместе подрастал котенок – серый, дымчатый – Кусака. Рос он у меня за матроской и в Алиной кровати. Груша отцеживала ему своего молока, и вырос он почти человеком. Это была моя великая кошачья любовь.
Его шкурка до сих пор висит у меня на стене – ковриком.
Макс Волошин о Груше и Але сказал однажды так:
– У нее пьяное молоко, и Аля навсегда будет пьяной.
Груша ушла от меня, когда Але был год. Ее выслала из Ялты полиция – ждали Царя и очищали Ялту от подозрительных личностей, а у Груши оказался подчищенный паспорт. Она вместо фамилии мужа, которого ненавидела, поставила свою, девичью.
Приехав в Москву, она заходила ко всем моим коктебельским знакомым и выпрашивала – от моего имени – деньги.
Потом я потеряла ее след.
* * *
Написано мая 1918 г., Москва
ВЫПИСКИ ИЗ ДНЕВНИКА
Москва, 4-го декабря 1912 г., вторник.
Завтра Але 3 месяца. У нее огромные светло-голубые глаза, темно-русые ресницы и светлые брови, маленький нос, – большое расстояние между ртом и носом, – рот, опущенный книзу, очень вырезанный; четырехугольный, крутой, нависающий лоб, большие, слегка оттопыренные уши; длинная шея (у таких маленьких это – редкость); очень большие руки с длинными пальцами, длинные и узкие ноги. Вся она длинная и скорей худенькая, – tiree en longueur.
Живая, подвижная, ненавидит лежать, все время сама приподнимается, замечает присутствие человека, спит мало.
Родилась она 9-ти без четверти – фунта. 12-ти недель она весила – 13 1/2 ф<унтов>.
Москва, 11-го декабря 1912 г., вторник.
Вчера Л<еня> Ц<ирес>, впервые видевший Алю, воскликнул; «Господи, да какие у нее огромные глаза! Я никогда не видел таких у маленьких детей!»
– Ура, Аля! Значит глаза – Сережины.
Москва, 12-го декабря 1912 г., среда.
Пра сегодня в первый раз видела Ариадну. «Верно, огромные у нее будут глаза!»
– Конечно, огромные!
Говорю заранее: у нее будут серые глаза и черные волосы.
Москва, 19-го дек<абря>
У Али за последнее время очень выросли волосы. На голове уже целая легкая шерстка.
Завтра у нас крестины.
Крестной матерью Али была Елена Оттобальдовна Волошина – Пра. Крестным отцом – мой отец, И. В. Цветаев.
Пра по случаю крестин оделась по-женски, т. е. заменила шаровары – юбкой. Но шитый золотом белый кафтан остался, осталась и великолепная, напоминающая Гёте, огромная голова. Мой отец был явно смущен. Пра – как всегда – сияла решимостью, я – как всегда – безумно боялась предстоящего торжества и благословляла небо за то, что матери на крестинах не присутствуют. Священник говорил потом Вере:
– Мать по лестницам бегает, волосa короткие, – как мальчик, а крестная мать и вовсе мужчина…
Я забыла сказать, что Аля первый год своей жизни провела на Б<ольшой> Полянке, в М<алом> Екатерининском пер<еулке>, в собственном доме, – купеческом, с мезонином, залой с аркой, садиком, мохнатым-лохматым двором и таким же мохнатым-лохматым дворовым псом, похожим на льва – Османом. Дом мы с С<ережей> купили за 18 1/2 тысяч. Османа – в придачу – за 3 р<убля>.
Эта пометка относится к маю 1918 г.
Феодосия, 12-го ноября 1913 г., вторник.
Але 5-го исполнилось 1 г<од> 2 мес<яца>.
Ее слова:
ко – кот (раньше – ки)
тетя Вава – Ваня
куда – куда
где, Лоля
мама
няня
папа
пa – упала
кa – каша
кука – кукла
нам, нa – нa
Аля
мням-ням
ми-и – милый.
Всего пока 16 сознательных слов. Изредка говорит еще «yва» – лёва.
У нее сейчас 11 зубов.
Она ходит одна. Побаивается, прижимает к груди обе руки. Ходит быстро, но не твердо.
В Сережиной комнате есть арка с выступами, на одном из которых сидит большой – синий с желтым – лев.
Аля проходит, держа в руке другого льва – из целлулоида.
– Аля, положи лёву к лёве! —
Она кладет маленького между лап большого и на обратном пути вновь берет его.
– Аля, дай лёву папе.
Она подходит к С<ереже> и протягивает ему льва.
– Папа! Папа! Нa!
– Аля, куку!
– Куку!
– Кто это сделал? Аля?
– Аля!
– Аля, дай ручку!
Дает, лукаво спрятав ее сначала за спину. Это у нее старая привычка, – еще с Коктебеля.
Она прекрасно узнает голоса и очаровательно произносит: «мама», – то ласково, то требовательно до оглушительности. При слове «нельзя» свирепеет мгновенно, испуская злобный, довольно отвратительный звук, – нечто среднее между «э» и «а» – вроде французского «in».
Уже произносит букву «р», – не в словах, а в отдельных звуках.
Еще одна милая недавняя привычка.
С<ережа> все гладит меня по голове, повторяя:
– Мама, это мама! Милая мама, милая, милая. Аля, погладь!
И вот недавно Аля сама начала гладить меня по волосам, приговаривая:
– Ми! Ми! – т. е. «милая, милая».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
