В глаза ей Акимка все же заглянул, потому что не понимал, чем он ей не угодил, чем обидел. И увидел в них и разбитый аул, и пострелянных чеченцев, и даже оброненное какой-то татаркой монисто. Всю душу Айшат он увидел. Увидав, повернулся и вышел во двор.
Светлое небо уже завалилось за горизонт. У домов, плетней и под деревьями сгущался синий вечер. Из хаты выскочила Айшат и, как ни в чем не бывало, побежала за коровой, что-то напевая себе под нос. Акимка вышел со двора и пошел по станичным улицам, ожидая темноты и успокоения чувств.
Скоро пошла скотина, девки покрикивали на нее, торопя свою ночную гулянку. Акимке казалось, что среди всех голосов он слышит голос Айшат, гонящей их коровку. Вот сейчас приберут девки скотину на скорую руку и выйдут за ворота. Займут свои рты семечками, песнями да задорными прибаутками. Хотел Акимка пройти мимо хаты деда Епишки, чтобы тот окликнул, чихиря налил или просто поговорил, тишину эту душевную нарушил. Как назло, ставни его низенькой хаты были прикрыты — видать, старый ушел на охоту. Когда мимо идешь, хоронишься, он тут как тут — трясет из окна бородой. А как нужен до зарезу — свищи его над Тереком.
Так и ходил себе Акимка туда сюда станичным сторожем, только без колотушки, пока вдруг не донеслась до него, должно, с площади девичья частушка. Слов он не разобрал, да первая частушка всегда пустяшная — не для слушателя, а для певческого куражу. Не хотел идти на площадь Акимка, знал, что девки обязательно приложат его, не помилуют. Но ноги сами несли его туда, где народ, смех, веселье. Следующую частушку он уже расслышал, хотя и не узнал певунью.
Закатилось красно солнышкоДо самой до земли,Мой милой ушел за ТерекДо самой до зимы.
Частушка эта была обычной, часто повторяемой, но сегодня звучала по новому. Кто же это? Может, Агашка Рудых? Голос сильный, грудной, берущий за душу казака сильно и властно. Ага, Агашка, дочка хорунжего. По Фомке Ивашкову поет, знамо дело. Вот жизнь казацкая! Ведь потому казачьи песни так за душу берут, что все, о чем в них поется, так на самом деле и выходит. Жизнь на линии проста, смерть обычна. Все уже спето, народом придумано на много лет вперед. Так все и будет. Ушел за Терек казак в песне, ушел и Фомка. Только до зимы ли?
Одна только Глашка Типунова любила что-нибудь новенькое изобразить. Подсмотрит что, подслушает, а потом и запоет своим ехидным голосом про девку какую или казака. Про волка речь, а он — навстречь. Это ее голос — задорный с хрипотцой.
Ничего нет на уме —Только про Акимушку:Отчего милого нет?Трет татарке спинушку.
До него добралась! А пускай потешаются. Не жалко! Думают, казак Акимка на дворе своем сидит, прислушивается. Нет, он прямо к гулянке идет, не сворачивает. Чай, Глашкин язык не страшнее чеченской сабли?
А Глашка уже издали завидела любимую подушечку, в которую любила втыкать шпильки и иголки своего злого красноречия. Притоптывая, она двинулась навстречу Акимке и вместо приветствия задорно пропела:
Мой казак ушел за ТерекБасурманку кинул тут.А чего с ней убиваться,Может, люди подберут.
Вдарил бы ей Акимка, была б она парнем. Хорошо бы вдарил, с плеча да с притопом. Враз бы вылечил и язык ее, и передок. Но не бил Акимка девок, может, и правда пужался их, окаянных?
Глашка Типунова не была бы собой, если б не прочитала в глазах парня все его чувства к ней.
— Ударить хочешь, Акимушка? Сокол мой ясный! Что же? Бей, от тебя приму такую муку. Бей, только позволь спросить сначала.
— Не бреши, Глашка, не буду я тебя бить. Чего надо — спрашивай, отвечу.
— Скажи, Акимушка, — прислонясь к нему плечом и закатывая на него глаза, спросила Глашка, — правда, что татарок под одеялом всю ночь ищут, только под утро находят, да и то не всегда? Ну, отвечай. Что остолбенел, казак? Али еще не довелось, не случилось? Так опоздал, сегодня уже не найдешь, не успеешь. Гуляй лучше со мной. И искать ничего не надо — сама все тебе достану, как на тарелочке.
Акимка понял, что в очередной раз влип, но помощь пришла совершенно неожиданно.
— Уймись, Глашка! — Акимка узнал статную фигуру Агафьи Рудых. — Впрямь, уж совестно всем тебя слушать. Такого языком наплетет, руками не расплетешь. Ступай-ка ты к Еремке. Ему бреши. С него все, как с гуся вода. Он тебя и ел у хает да не разумеет. Иди себе, дай нам потолковать.
— Была охота! — фыркнула Глашка, но подчинилась, приговаривая: — Что я, татарка что ли? Сдался мне он! Еще спужается, нянчиться с ним потом, как с младенчиком. Могу и Еремку в придачу отдать. Нет, девки, упустила я того чечена раненого! Вот был мой жених по всему! Ну ничего, мне Фомка за Тереком другого найдет, тоже с красной бородой…
— Давай, Акимушка, присядем здесь, от этих горлопанов подале, — сказала Агашка. — Ужас, как надоели! Что же ты на гулянки перестал ходить? Неужто из-за чеченки твоей?
— Да нет, — буркнул казак, — служба вот…
— Знаю твою службу. А ведь чеченка эта — не твоя. Фомкина она. Я-то уж знаю. Это Глашка дура брешет что ни попадя, а я-то знаю, что для дружка ее ты бережешь, его из-за Терека поджидаешь. Добро его стережешь. Так я говорю?
— Да не совсем так.
— Конечно, не совсем так. Велико ли добро! Тут Глашка брехливая права.
Агашка пододвинулась к нему вплотную. Бедро ее было такое горячее, хоть прикуривай. Акимка хотел отодвинуться, но не смог. Тепло ее передалось и ему, побежало по ногам, перехватило дыханье.
— Помнишь, Глашка тебе предлагала погулять с ней? Смеялась али нет, не знаю. А хочешь, я тебе что скажу?
— Говори, — осипшим голосом ответил Акимка.
— Погуляй со мной. Что передо мной Глашка? Да все девки станичные! Про татарку твою… Фомкину и говорить совестно. Али я не права?
Девка повернулась к Акимке лицом, не отодвигаясь от него, а наоборот прижимаясь.
— Что же ты молчишь, казак? Права я?
— Права…
— А раз права, так поцелуй меня крепко-крепко… Стой! Погоди! Сначала давай одну вещь порешим, а потом уж так гулять будем, Акимушка, как никто еще не гулял… Слушай меня, сокол мой. Пойди сей час и выгони татарку эту прочь. Беду она принесла в нашу станицу. Не место здесь ей. Пусть идет, куда хочет. А после приходи за околицу…
Акимка так быстро вскочил на ноги, что даже плечом девку ударил.
— Вот оно что! Вот что ты замыслила! Вот что тебе надобно! Айшат ведьмой кличете, а сами ведьмы и есть. Что же она вам сделала всем? За что вы ей зла желаете?
— За что? Что она сделала? — Агафья вскочила на ноги и уперла руки в бока. — Да она жениха моего отбила! А отбив, погубила, оставила без роду, без племени! Может, нет уже моего сокола-Фомушки на белом свете? Ведь чечены тело его мертвое хоронить не будут! Надругаются и выкинут собакам… Никого мне, кроме Фомушки, не надобно… Слышишь? Никого…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
