Танфии стало трудно дышать.
– К слову сказать, я ничего не имею против простых мужчин, или против Излучинки. Эта мысль сейчас кажется мне весьма соблазнительной.
– Мысль о чем? О доме, или о мужчинах?
Его дыхание грело ей щеку. Уголком глаза она видела, как играет отблеск костра на его волосах, и отражается в зрачках.
– Э… – выдавила Танфия. Ей-то казалось, что она говорит о доме, но воспоминания об элире произвели странное действие на обоих путешественников.
– Танфия, – хрипловато проговорил Руфрид. Рука его скользнула по бедру вверх, и от прикосновения его ладони все тело девушки сладко заныло. – Признаюсь – я ревную тебя к твоему элиру-любовнику.
– Он мне не любовник. И я не думала, что нравлюсь тебе.
Девушка обнаружила, что жмется к Руфриду, что руки ее сами собой скользят по плечу, по груди, заключая юношу в полуобъятья. От него исходил жар, и естественный запах тела, здоровый и приземленный, возбуждающий своей привычностью.
– Ты мне не нравишься, – с улыбкой прошептал он ей в шею. – Я тебя не переношу. Просто я отчаянно, дико хочу тебя. С того дня, как увидел тебя за купаньем, и задолго до того…
– Ты подглядывал?
Рассудок подсказывал Танфии огреть наглеца чем потяжелее, а тело не слушало. Смешение веселья и страсти в его голосе только притягивало. Она едва могла перевести дух.
– Я не хотел. Так получилось. Только не говори, что ты за мной не подглядывала – я видел.
Он был прав – подглядывала. Но сейчас… сейчас его глаза сияли из-под густой темной челки, и юноша казался ей желаннее элира.
– Мы не можем, – прошептала она. – Линден…
– Ничего не услышит.
Свободной рукой Руфрид коснулся ее щеки, и поцеловал. Его губы, его язык, каждое его прикосновение рассылало по телу огненные волны. Жар растекался, потоки его сходились в паху, требуя облегчения. Рушились все ее планы, все мечты – это должно было случиться в Парионе, с каким-нибудь великим поэтом, а не в сыром лесу, и с кем – с Руфридом! – но ей уже было все равно. Она отворила ему уста, и услыхала его сдавленный вздох. Пальцы юноши дергали завязки, искали нежной плоти, и неожиданно-ласково скользили по ее груди, по животу. Она и вообразить не могла, что грубый Руфрид способен на такую нежность. Прижимаясь к нему, сплетаясь ногами, она ощущала его возбуждение. Девушка поспешно сбросила ботинки, покуда Руфрид расшнуровывал вначале свои штаны, потом – ее. Выпутываясь из рубахи, она нашарила что-то в кармане.
Старинный вечный дар матерей дочерям. Как им пользоваться, Танфия знала, но применять знание на опыте ей еще не доводилось. То был предохраняющие от зачатия упругий колпачок из дерева арх. С помощью Руфрида девушка разоблачилась, и, покуда юноша, оторвавшись от нее, раздевался сам, улучила момент, чтобы вставить колпачок на место.
– Что ты делаешь? – прошептал Руфрид.
– А ты как думаешь? – возмутилась Танфия.
– О!.. – Он улыбнулся ей, и, нагие, они упали на расстеленный плащ.
Все было так странно. Возбуждение изменило Руфрида, переплавило. Ладони Танфии наслаждались грубой силой его тела, шелковой лаской густых волосков на бедрах, гордо воздвигшимся из черной шерсти членом. Лесному богу, Антару, был подобен ее любовник. Пальцы его скользнули в ее потаенные места, и жаркая похоть, тлевшая в ней, вспыхнула ярко.
– Ты прекрасна, – прошептал Руфрид.
– Ты тоже. А с чего ты вдруг передумал?
– Я всегда думал так.
Он опустился на нее, его напряженный ствол настойчиво и нежно стучался в ее двери. Возбуждение их нарастало, и Танфия торопливо направила его уд вглубь. В миг слияния любовники замерли, будто не в силах поверить случившемуся; а затем начался священный ритм, в котором с потом, с борьбою, с ласковым шепотом сочетались полузвери-полубоги. И когда страсть их разрешилась вспышкою алого пламени, Руфрид вскричал, погружаясь в тело своей возлюбленной, а Танфию сотрясла судорога наслаждения глубокого, как мука, и глаза ей застил кровавый проблеск, словно взлетевшая к небесам огненная стрела, коснувшаяся экстаза, породившего вселенную.
Покуда Танфия и Руфрид продолжали свою вечную свару, Линден пытался заснуть. Голову он замотал капюшоном, но голоса все равно сочились. Наконец, юноша задремал, и тут же открыл глаза, разбуженный некоей переменой. Линден прислушался, приподнялся – и замер, глядя сквозь пляшущее пламя неверящими глазами. Эти двое начали целоваться… хуже того – ох, нет, только не это! – любиться.
Смущенный и пристыженный до безъязычия, Линден снова лег и сделал вид, что дрыхнет. Спутники его даже не пытались сдерживать себя: каждый смешок, стон и вздох разносились в тихом вечернем воздухе и били Линдена по ушам. Заслышав их восторженные вскрики, юноша повернулся на спину и, стиснув ладонями виски, впился взглядом в холодные звезды. Его переполняла боль, и стыд – оттого, что звуки из-за костра возбуждали его.
Разве ж это честно? Все жизнь эти двое друг друга не переносили на дух, а теперь с такой легкостью забыли об этом, лишь бы утолить вспыхнувшую похоть А он и Изомира, любившие друг друга больше жизни – разделены.
Глаза Линдена защипало. Он так хотел увидеть Имми, обнять, погладить ее косы… любиться с ней. В принципе, поскольку она была на царской службе, под царской рукой, ей ничто не грозило, но сердце подсказывал юноше – это ложь. Страх раздирал ему грудь. Им бы следовало идти вперед, невзирая на темноту, а не выжидать, покуда эта парочка успеет насладиться друг другом.
«А что, если я больше ее не увижу? – подумалось Линдену. – Что, если мы не сможем больше полюбиться, если бы не будем обручены? Как я это переживу?»
Некоторое время стояла тишина, прерываемая только пересвистом неясыти и похрапыванием Зырки. Потом голоса, звуки… боги, эти двое опять за свое!
Боль в душе Линдена обернулась слепящим гневом. Все, хватит с него! Юноша резко поднялся, зашвырнул в мешок свои нехитрые пожитки – танцующее пламя скрывало его, но парочка по ту сторону костра все равно даже голов не подняла. Огонька юноше оставлять очень не хотелось, но делать было нечего.
– Чтоб вам обоим провалиться! – процедил Линден тихонько. – Толку от вас никакого. Я сам найду Имми!
Он закинул мешок на плечо с такой силой, что сам себе поставил синяк, и ринулся в темноту.
Глава восьмая.
Синий жеребец
– Я тебе так и не дорассказала про элира, – сонно пробормотала Танфия. – В моем сне нож был новый, изумительной работы, весь самоцветами усыпанный. Элир мог со мной говорить, только если я видела его в отражении, вроде тихого пруда, и даже так его почти не было слышно. – Девушка нахмурилась. – Он сказал, что нож защитит меня. Что он заперт, пытается до меня докричаться… Он был в полном расстройстве, а я ничего не могла поделать. Узнать бы, кто он такой…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
