— Какого хрена ты тут гонишь, Ричард? — поинтересовалась она. — Нельзя отстранять Декстера только за то, что он знает, какой ты урод.
— Ну, об этом не беспокойся, — ответил Худ. — У меня есть веская причина.
Детектив произнес это тоном счастливейшего человека на свете… но вы бы видели того, кто вошел в мой кабинет в следующую секунду.
Он словно всю жизнь ждал нужной реплики, предвещающей его появление на сцене. Я услышал ритмическое постукивание в коридоре, когда последние слова Худа еще не отзвучали в воздухе, и передо мной предстал по-настоящему счастливый человек.
Я сказал «человек», хотя на самом деле увидел лишь три четверти homo sapiens. Странное постукивание на ходу свидетельствовало об отсутствии ног, а вместо рук поблескивали одинаковые металлические клешни. Но зубы были чисто человеческие, и все они обнажились в улыбке, когда сержант Доукс, войдя, протянул Худу огромный коричневый конверт.
— Спасибо, — поблагодарил Худ. Сержант Доукс кивнул, не сводя с меня глаз. Его неестественно счастливая улыбка растянулась до ушей, и я исполнился ужаса.
— Это что такое? — спросила Дебора, но Худ просто покачал головой и открыл конверт. Он вытащил глянцевую фотографию, примерно восемь дюймов на десять, и швырнул на стол.
— Лучше ты мне скажи, что это такое, — предложил он.
Я взял снимок. Сначала я не узнал изображенного на
нем человека, потом на мгновение решил, что сошел с ума, так как подумал: «Да этот мужик похож на меня!» Я сделал вдох, чтобы успокоиться, посмотрел еще раз и утвердился во мнении: «Это я». Впрочем, картина не стала яснее.
На фотографии действительно оказался я. Декстер, полуголый, вполоборота к камере, в двух шагах от распростертого на тротуаре трупа. Я немедленно подумал: «Не помню, чтобы я оставлял там тело…» Конечно, это не делает мне чести, но, разглядывая свой обнаженный торс, я решил, что неплохо выгляжу. Прекрасный загар, пресс в отличной форме, никаких признаков жировых отложений, которые в последнее время начали возникать на талии. Значит, снимок сделали год или два назад, но, впрочем, я так и не понял, отчего Доукс так радовался.
Я пресек самолюбование и попытался сосредоточиться на самой фотографии, которая, несомненно, представляла для меня угрозу. Я не обнаружил никаких намеков на то, где и когда ее сделали, и посмотрел на Худа.
— Откуда она у тебя? — поинтересовался я.
— Узнаешь? — спросил тот.
— Никогда раньше не видел. Но, думаю, это я.
Доукс издал бульканье — должно быть, смех, — и Худ
кивнул, точно в его непрошибаемом черепе возникла какая-то мысль.
— Ты так думаешь, — повторил он.
— Да, — сказал я. — Думать — это не больно, можешь и сам попробовать.
Худ вытащил из конверта еще одну фотографию и бросил на стол.
— А как насчет вот этого? Что ты думаешь теперь?
Я посмотрел на снимок. То же место действия, что и на предыдущем, но теперь я стоял чуть дальше от тела и натягивал рубашку. В объектив попал какой-то посторонний объект, и после недолгого изучения я догадался, что это затылок Эйнджела Батисты. Он наклонялся над лежащим на земле трупом. И тут наконец у меня в голове зажегся свет.
— А! — с облегчением вздохнул я. На фотографии был не Декстер в момент бегства от чьей-то бренной оболочки, а Декстер, выполняющий свой долг, обычные будничные пустяки. Я с легкостью мог объяснить и даже доказать происходящее. Крючок сорвался. — Я помню. Два года назад, убийство в Либерти-Сити. Стреляли из автомобиля, на ходу, три трупа, было очень грязно. Я запачкал кровью рубашку.
— Ага, — подтвердил Худ, и Доукс закивал, продолжая радостно улыбаться.
— Ну что ж, бывает, — объяснил я. — Именно на такой случай я держу в сумке чистую рубашку.
Худ продолжал глазеть на меня, а я пожал плечами.
— Вот я ее и надел, — закончил я, надеясь, что он наконец поймет.
— Прекрасно, — сказал он и кивнул, точно признавая мой несомненный здравый смысл, а потом достал третью фотографию.
Я взял ее. Опять я, бесспорно я. Мое лицо в профиль. Я смотрел вдаль с выражением благородной тоски, которое, возможно, возникало незадолго до обеда. На лице виднелась легкая тень щетины, которой не было на первых снимках, а значит, третью фотографию сделали в другое время. Но поскольку все пространство снимка занимало преимущественно мое лицо, я не мог почерпнуть больше никакой информации. С другой стороны, фотографию никоим образом нельзя было использовать против меня.
Поэтому я покачал головой и положил фотографию обратно на стол.
— Красивая фотка. Скажи, детектив, ты считаешь, что некоторые бывают слишком красивы?
— Ага, — ответил Худ. — Я считаю, что некоторые бывают слишком остроумны.
И он бросил на стол последнюю фотографию.
— Ну-ка посмейся вот над этим, шутник.
Я взял снимок. Снова я, но на сей раз рядом с Камиллой Фигг. На ее лице застыло такое выражение испуганного обожания, нежности и тоски, что даже дурак вроде Худа разгадал бы его без посторонней помощи. Я рассматривал фотографию в поисках подсказок и наконец определил место действия. Снимок сделали возле Факела, где мы нашли офицера Гюнтера. Ну и что? Зачем этот тупой верзила показывает мне мои же фотографии, как бы хороши они ни были?
Я вернул снимок на стол.
— Ая и не знал, что такой фотогеничный. Можно взять их на память?
— Нет, — сказал Худ. Он склонился над столом, и от запаха немытого детектива и дешевого одеколона меня чуть не стошнило. Худ сгреб фотографии и засунул в конверт.
Когда он отстранился на несколько шагов, я снова вздохнул. Поскольку мое любопытство дошло до точки кипения, я употребил дыхание на то, чтобы заговорить.
— Красивые снимки, — подтвердил я. — Ну и что дальше?
— И что? — повторил Худ, и Доукс вновь издал нечленораздельный, но радостный звук. Слов я не разобрал, но искаженные слоги, в которых отчетливо слышалось «я тебя поймал», отнюдь не подняли мне настроение.
— И это все, что ты можешь сказать про коллекцию, которую собрала твоя подружка?
— Я женат, — возразил я. — У меня нет подружки.
— Да, теперь нет, — согласился Худ. — Она мертва. Точно кто-то подключил их с Доуксом к одной сети и
щелкнул рычажком за сценой, оба оскалились в унисон, являя собой блистательное воплощение кровожадной радости.
— Фотографии нашли в квартире Камиллы Фигг, — пояснил Худ. — И их там сотни.
Он наставил толстый, как банан, палец мне прямо между глаз.
— И на всех — ты.
Глава 20
Вполне возможно, где-то в мире дети смеются без забот, и в играх их радость ничем не омрачена. Где-то легкие ветерки колышут траву на лугах, а невинные юные парочки, держась за руки, прогуливаются в лучах солнца. Где-то на нашем грязном маленьком шарике существует хотя бы отдаленная вероятность мира, любви и счастья, обитающая в сердцах и умах добродетельных людей. Но прямо здесь и сейчас Декстер увяз в Дерьме, и любая разновидность счастья кажется издевательской небылицей, если только тебя не зовут Худ или Доукс — тогда ты живешь в лучшем из возможных миров. Посмотри, какой смешной этот Декстер. Посмотри, как он корчится, как на лбу выступает пот. Ха-ха-ха, как смешно. Посмотри, посмотри, губы у него движутся, но он ничего не может произнести, кроме нескольких бессмысленных гласных. Дрожи, Декстер. Бойся и дрожи. Ха-ха-ха, Декстер, ты такой забавный.
Я все еще пытался вспомнить хоть какой-нибудь согласный звук, но тут заговорила сестра.
— Чего ты гонишь, дубина? — спросила она, и я осознал: именно эти слова я искал. Я закрыл рот и кивнул.
Худ поднял брови, но лоб у него оказался таким низким, что они почти слились с волосами.
— Гоню? — с преувеличенным простодушием спросил он. — Я не гоню. Я расследую убийство.
— С помощью двух дурацких фотографий? — с очаровательной насмешкой уточнила Дебора.
Худ подался к ней и переспросил:
— Двух? — Он фыркнул. — Я уже сказал, их сотни. — Детектив снова ткнул в меня гигантским пальцем. — И на всех — этот хохотунчик.
— Ну и что, блин? — уточнила Дебора.
— Фотографии в рамочках висят на стенах, — безжалостно продолжал Худ. — Приклеены к холодильнику. Лежат на ночном столике. В коробках, в шкафу. В папке на крышке унитаза, — произнес он с плотоядной ухмылкой. — Сотни фоток твоего брата, детка.
Он качнулся вперед на полшага и подмигнул.
— Может быть, меня и не снимут в «Сегодня», чтобы я об этом рассказал, в отличие от некоторых неудачников, которые арестовывают не тех, кого надо, — проговорил Худ, — но теперь именно я занимаюсь расследованием. И я думаю, все эти фотки кое-что значат, и, может быть, гораздо больше, чем «кое-что». Я думаю, твой братец прикончил Камиллу, так как она собиралась признаться его очаровательной женушке, ну а он решил ей помешать. Поэтому я спрошу еще раз, вежливо и официально, — произнес он, вновь подавшись ко мне. Вонь его немытых подмышек смешалась с запахом гнилых зубов, и у меня заслезились глаза. — Ты что-нибудь можешь пояснить по поводу этих фотографий, Декстер? А также по поводу твоих отношений с Камиллой Фигт?
