Итогом этого направления исторических исследований Коллонтая явились, с одной стороны, «Критический разбор основ истории начала человеческого рода», а с другой — работы, посвященные истории Польши и Европы в XVIII в. В этой второй области Коллонтаю не удалось реализовать полностью широкие исследовательские замыслы; он оставил лишь планы и фрагменты работ, а также обильную переписку. Но среди этих работ оказалось небольшое сочинение, являющееся бесценным источником и представляющее собой смелую попытку многосторонней зарисовки культуры и нравов в Польше в середине XVIII в. Эта работа — «Состояние просвещения в Польше в последние годы правления Августа III».
Несмотря на физиократические мотивы в творчестве Коллонтая, проблема включения и реализации принципа историзма в исследование человека представлялась ему неизбежностью, которую уже нельзя ни отрицать, ни обходить. Относящаяся к физиократизму философская антропология утверждала, что человек всегда и везде подчинен абсолютно идентичному закону. Однако рассуждения Коллонтая, ведущие свое начало от этого течения антропологии, выдвинули вопросы: почему так различны формы устройства человечества, почему почти ежедневно (что можно было наблюдать в Польше и во всей Европе на примерах драматических событий конца XVIII в.) происходят такие радикальные изменения? В формулировках Коллонтая это звучит так: «…почему одни народы выросли в такой мере, что достигли колоссального роста, в то время как другие остались карликами, хотя они начали расти одновременно?» (15, 427). Именно его «Критический разбор» был прежде всего попыткой ответа на этот вопрос.
В самой постановке названного вопроса и в попытке его решения Коллонтай отходит от точки зрения физиократов. Даже его идеал естественного общества оказался помещенным все-таки во времени (перед потопом), хотя это время и было лишено какой бы то ни было конкретности. Более того, исключительное стечение обстоятельств (стихийная катастрофа природы) способствовало тому, что в человеческий мир были введены временные измерения. Таким образом, оказались оправданными и история человечества, и история как наука.
Следовательно, «добавление» историзма в изложении неисторической доктрины «физическо-морального порядка» не было теоретической непоследовательностью Коллонтая. По сути дела это была попытка синтеза закона природы и принципа историзма в области философской антропологии, необходимость чего автор осознал на основе опыта и размышлений в последние два десятилетия своей жизни. Поэтому условием правильной интерпретации философии Коллонтая, по нашему мнению, является структурное соединение этих двух, по-видимому, полностью различных направлений его рефлексии. Воплощением одного из них является его «Физическо-моральный порядок», а другого — «Критический разбор». Этот вывод весьма важен, ибо большинство существующих работ о философии Коллонтая только в малой степени трактуют «Критический разбор» как отражение существенной точки зрения его автора; зачастую же это сочинение истолковывается как некий непонятный внешний придаток к содержанию его философии, изложенному в «Физическо-моральном порядке». Однако философские идеи «Критического разбора» находятся в существенной структурной связи с «Физическо-моральным порядком». Несомненно, эта связь носит некоторую печать парадокса; но также существенным было то, что коллонтаевское видение человека расположено как бы между полюсами естественного порядка и порядка истории. Только при таком взгляде на связь этих двух основных теоретических сочинений Коллонтая можно понять его философию в определенной структурной целостности.
Иногда историзм «Критического разбора» понимается как выражение эволюции взглядов Коллонтая и его отхода от концепции неисторического закона природы, изложенного в «Физическо-моральном порядке». Можно было бы полемизировать по этому вопросу, если бы не обстоятельство, которое уже заранее исключает мысль об эволюции его взглядов в период написания этих сочинений. Речь идет о том, что оба они создавались приблизительно в одни и те же годы (1795–1810), причем значительная часть «Критического разбора» была написана до того, как автор приступил к созданию «Физическо-морального порядка». Следовательно, здесь трудно говорить об эволюции его взглядов. Однако это же обстоятельство подтверждает тезис о структурной связи концепции закона природы и историзма в философской антропологии Коллонтая. Конечно, это не означает, что его философия вообще никак не эволюционировала; речь идет только о том, что «Физическо-моральный порядок» и «Критический разбор» необходимо рассматривать в их взаимосвязи как конечный продукт этой эволюции.
При этом следует отдавать себе отчет в том, что включение историзма в систему естественного закона природы доктрины Коллонтая не было вызвано только лишь изучением им некоторых западных мыслителей, развивавших принцип историзма; в частности, это не было механическим восприятием идей Буланже, сочинения которого часто цитировал Коллонтай, что явилось бы слишком простым объяснением. Ведь диалектика развития взглядов Коллонтая вела его от просвещения и политики к проблематике социальной философии и философской антропологии вообще (идея государства, общества и народа, человек как часть «физическо-морального порядка» и т. д.). Именно здесь чаще всего обнаруживалось, что если социальная философия и философская антропология оторваны от реальной истории, то они не смогут быть на должной высоте при решении тех вопросов, которые выдвигает интенсивно нарастающее развитие событий, а также сопутствующее им развитие самой гуманистической мысли.
Смена столетий в Польше и во всей Европе несла с собой события, которые вводили историю в центр философской мысли. Своеобразие переживаемой эпохи заключалось среди всего прочего и в том, что в нем постоянно проявлялось напряженное ощущение угрозы самому существованию польского государства; наконец, происходит его падение в условиях более или менее осознанного процесса формирования современной нации. Поэтому понятно, что данная ситуация обращала внимание просвещенных умов на историю народа (его начало, времена величия, памятники прошлого и т. д.). Более того, переживание столь критических и быстрых перемен в истории собственного государства и народа не могло не сыграть роль в пробуждении чувствительности к восприятию человеческого мира как своеобразно исторического, т. е. как мира, который создается в истории, качественно дифференцирован во времени и пространстве и отнюдь не является данным в каком-то внеисторическом естественном порядке.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
