Всего у противника, если он вдруг поверит в себя, есть два варианта для атаки: напрямую из ворот, попадая под множественный обстрел или, обойдя стену из повозок, дворами зайти к нам в тыл. В обоих случаях противник вынужден будет спешиваться, потому как ни через телеги, ни через дворы и узкие проулки конница не пройдёт. Только в первом случае враг попадёт под множество залпов, а во втором рассеет свои силы, что многократно облегчит нам задачу. В общем, если воевода решится на атаку, я окончательно разочаруюсь в нём, как в толковом командире. Конечно, лихости ему не занимать, но вот сухого стратегического расчёта я от него пока не видел ни разу.
Наш лагерь упирается в жилые дома с обоих флангов. Между стенами детинца и «крепостью» из телег примерно метров сто пятьдесят, не больше. На такую дистанцию без проблем бьют арбалеты, что производятся на мануфактуре. А вот не особо технологичные луки, которыми были вооружены воины полка предателей едва ли могли хотя бы приблизиться к этой дистанции. А уж о прицельной стрельбе на такое расстояние говорить совершенно точно не приходится. По левому флангу от нас, примерно в сотне метров, протекала река Волхов. Наверное, забравшись на какую-нибудь возвышенность, отсюда даже можно увидеть те самые два корабля, которые причалили к противоположному берегу. Однако сейчас обзор закрывали многочисленные дома, большинство из которых были совсем недавно покинуты местными жителями, которых то и дело донимали набеги грабителей Михаила. Если же взглянуть направо, то можно заметить одни из двух ворот, ведущих в детинец. Одни находятся прямо рядом с мостом через реку, а вторые с другой стороны крепости, сверху напоминающей окружность. По фронту же, за рвом с водой, высились красные неприступные стены.
Отряды налётчиков, один из которых был почти полностью уничтожен пол часа назад, в основном обходились без кровопролития, лишь забирая всё под чистую зерно, драгоценности и немногочисленный скот, который за второй стеной можно было встретить нечасто. Однако иногда всё же горожане оказывали сопротивление, на что настойчивые предатели без тени сомнения отвечали, хладнокровно наказывая тех, кто посмел не повиноваться.
— Интересно, — Задумчиво протянул Генрих, когда мы осматривали выросший на пустом месте палаточный лагерь. Он бесцеремонно осматривал всё, что вызывало у него интерес. Начиная от палаток, выстроенных строго по подразделениям в прямые линии, описывая причудливые кварталы, заканчивая посудой, из которой посменно ела моя небольшая армия. Осматривал отдельные шатры, где под строгой охраной хранился бесценный порох и не менее бесценное зерно. Со всех сторон осмотрел пусковые установки, которые, выгрузив, установили ожидать своего часа под навес. После чего он лишь задорно сверкнул своими зелëными глазами и как-то удивлённо цокнул языком, прислонившись к стене повозок и уставившись в сторону детинца.
— Что скажете, герр Майер? — Улыбнувшись, спросил я.
— Всё это так, — Он вздохнул, оглядываясь по сторонам. — Так необычно. Строго организовано, всё на своём месте. Конечно, твоя гвардия и раньше всë делала с завидной чёткостью, но селяне… Ты и их обучил. — Восхищённо произнёс он.
— Да, Генрих. Я считаю, что так и должна выглядеть армия.
— Это очень… — Он в очередной раз задумался. — Как-то очень не по-русски. — Хохотнул он. — Вся эта чистота, чёткость.
— Эх, дружище, если бы вся Россия жила вот так, весь мир говорил бы по-русски. — Усмехнулся я. Майер в очередной раз с опаской посмотрел на детинец.
— Господи, как же такую махину штурмовать то? — Рассеяно спросил он.
— А мы и не будем его штурмовать. — Одними губами улыбнулся я, положив руку ему на плечо.
— Тогда как? — Спросил он. — Возьмём измором? — В голосе Генриха энтузиазм боролся с искренним непониманием.
— Идей предостаточно. — Протянул я, бросив взгляд на пусковые установки, фугасные и зажигательные ракеты к ним и сложенный в собственную корзину воздушный шар. — В конце концов по ту сторону стен в большинстве своём мародёры и грабители. От былого полка почти ничего не осталось.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Неужели? — С сомнением произнёс он.
— Михаил долго работал над тем, чтобы построить полностью лояльный себе состав. Жертвовал опытными воинами, набирал откровенных бандюганов, ради наживы готовых продать душу дьяволу. Григорий рассказал много интересного. Как воевода копал под самых упорных сотников, обвиняя их в измене, как вовсе не церемонился с десятниками.
— Это так подло. — Вдруг заметил Генрих.
— Кому война, а кому мать родна. — Печально вздохнул я. — Что-то меняется, но что-то остаётся прежним. Границы меняются, но чёртова власть место себе всегда найдёт. Ясно одно — по ту сторону стен в среди командиров вряд-ли много действительно честных людей. А если такие и были, они уже либо сидят в темнице, либо… — Я печально вздохнул.
— Но это же не значит, что воевать они вовсе не умеют. — Заметил Генрих.
— Кой-как умеют, конечно, — Согласился я. — Но всё же ими движет жажда наживы. Они хотят хорошо жить, а смерти многие из них боятся.
— Значит, просто тати? — Усмехнулся Генрих и уже без толики страха посмотрел на детинец.
— Посуди сам: они вынесли из домов горожан все, что посчитали нужным. Сначала просто хлеб брали, а потом стали наглеть. Уводили лошадей, скот, набирали посуду и серебро. И кстати, ты заметил, что на улицах больше никто не лает?
Интерлюдия. Михаил.
Воевода Михаил стоял в башне детинца и наблюдал за тем, как в двух сотнях шагов, буквально на ровном месте, с невероятной скоростью встаёт лагерь. В изрядно поредевшем за последний день полку обстановка с каждой минутой всё больше накалялась. Из полноценной сотни человек, под командованием двух сотников, отправленных в город за добычей, от всего отряда вернулось лишь девять подранков. Но и они все поголовно были побиты, а двое, скорее всего, не доживут до следующего дня. Те же, кто был в сознании, запинаясь, говорили о страшном враге, который чëрный стеной буквально раздавил конницу слитными залпами ручных пушек. Когда же дело наконец дошло до рукопашной, у отряда не было ни шанса. Короткие сабли едва доставали до пехотинцев, умело орудующих необычными копьями.
Воевода и сам стал свидетелем разгромного поражения своих людей. Но, что самое главное, он почти наверняка догадывался и о том, кто привёл сюда всю эту ораву, что сейчас возводила лагерь чуть ли не под стенами детинца. Ему частенько доносили, что Григорий уж очень часто стал выезжать всей своей сотней из Новгорода в вотчину Александра в десяти верстах от города. Того самого Александра, что во время похода взял на себя шефство над армией и вывел её из шведских клещей, пока сам Михаил лежал с тяжёлыми ранами. Того самого, о котором всё чаще Михаил слышал очень необычные вещи. По началу он, конечно, не верил всем этим рассказам, но когда в кабаке по десять раз на дню обсуждают большую кузницу, на которой несколько сот крестьян по найму работают да своему владельцу огромную прибыль приносят, тогда даже самый недоверчивый задумается.
Михаил нервничал. Если каких-то три десятка пехотинцев, пусть даже с ручными пушками, обратили в бегство и почти полностью уничтожили полновесную сотню всадников, то что следует ожидать от трëх сотен таких вот, одетых в тëмные рубахи воинов? А в том, что противостоят ему именно опытные воины, воевода не сомневался. Да и выжившие описывали ему одетых в чëрное солдат исключительно как матëрых вояк, три аршина в высоту и два в ширину. Михаил больше склонялся именно к этому варианту, потому как тот, что доносили ему соглядатаи за Григорием, принимать вовсе не хотелось. Ну не может же сотня конников бежать, поджав хвост, от горстки отроков? Это наверняка какие-то иноземные наёмники. Вот только откуда у Александра деньги на несколько сотен бравых вояк?
Переживал воевода ещё и потому, что в детинце сейчас оставалось лишь четыре сотни человек, способных держать оружие и при этом верных ему. Семь десятков увёл с собой Григорий, а ещё сотня сейчас сидела в темнице, потому как не решилась перейти на сторону Михаила с самого начала. Большая же часть лошадей воинов полка были разбросаны по городу и сëлам, которые им принадлежат. Да и содержать столько лошадей в условиях осады было бы непросто.
