А потом Раду отдали в детский дом. Не находя себе места от горя, Мария Ростиславовна была близка к самоубийству. Но собрав в кулак всю свою силу воли, она попросила лагерную подругу Валентину Ивановну, которая уже выходила на волю, разыскать Раду и быть рядом с нею, пока мать не окажется дома сама. Валентина Ивановна выполнила наказ подруги, нашла ее дочь, познакомилась с ней, а потом разыскала Марию Ростиславовну и успокоила.
Встретиться мать и дочь смогли нескоро. А когда встретились, Рада долго не могла ее признать. Она не понимала, почему почти десять лет ей пришлось жить в ненавистном детдоме, почему рядом не было мамы, а появившись, она оказалась немолодой и некрасивой, истощенной и физически и психически. Лишь спустя несколько лет, уже сама став матерью, Рада во всем разобралась и привязалась к ней уже навсегда.
В марте 53-го умер Сталин. Всех выстроили на лагерном плацу и сообщили эту «скорбную» весть. Кто-то плакал, кто-то кричал, стонал, падал в обморок. Мария Капнист танцевала вальс. Слава Богу, решили, что она сошла с ума. Отпустили, конечно, не всех. Капнист назвали фашисткой и оставили еще на неопределенный срок. Поселенкой.
И вот, наконец, 1958 год. Постановлением Верховного суда РСФСР приговор и все последующие решения по делу Капнист М. Р. были отменены и дело о ней прекращено за отсутствием состава преступления.
Реабилитированная актриса едет в Москву на встречу со своим другом Георгием. В вагоне она зашла в туалет, увидела в зеркале пожилую женщину с короткой стрижкой и чрезвычайно морщинистым лицом. Выскочив в коридор, она позвала проводника:
– Там какая-то бабуся в туалете!
Проводник объяснил, что там никого нет и быть не может. Тут Мария Ростиславовна догадалась, что видела в зеркале свое отражение…
Это было страшное открытие. Каторжанам не разрешалось пользоваться зеркалами. Капнист чувствовала, что сильно похудела, знала, что постарела. Но не до такой же степени!
На перрон она вышла первой, в старой телогрейке, стоптанных башмаках, с узелком в руках. Она сразу увидела Георгия – годы не изменили его, высокого, красивого. Он стоял с букетом цветов и вглядывался в выходящих из вагона пассажиров. Пару раз кинул взгляд и на нее… Когда на перроне их осталось двое, он сказал:
– Вас не встретили, и я не встретил.
И пошел.
У Марии подкосились ноги, пересохло во рту. Ах, если бы не увидела она себя в этом поганом зеркале, может, и посмелее была бы! Все-таки, найдя в себе силы, она кинулась за ним и закричала:
– Юл, Юл!… – как в детстве.
Обернувшись и вглядевшись в ее полные слез глаза, он отшатнулся. Ужас, боль, страдание – все разом отразилось в его облике.
– Боже! Что они с тобой сделали! – простонал он.
А она побежала прочь, не разбирая дороги. Догнав ее, Георгий услышал:
– Спасибо за ту правду, которую я увидела на твоем лице.
Мария Ростиславовна уехала в Киев. С Георгием Евгеньевичем они дружили всю оставшуюся жизнь, ездили друг к другу в гости. Он не раз предлагал ей пожениться, но она не могла забыть той встречи на вокзале и не могла позволить себе сделать несчастным любимого человека.
В Киеве Мария Капнист ночевала на вокзалах, в скверах, телефонных будках. Работала дворником, массажистом. Приходила на киностудию, бродила по павильонам. И однажды встретилась с молодым режиссером Юрием Лысенко. Он предложил ей роль Игуменьи в картине «Таврия».
Поначалу актрисе было несколько жутковато – впервые она стояла перед камерой, а потом дела пошли на лад. Она оказалась довольно покладистой актрисой с оригинальными и внешними, и внутренними данными.
На нее обратили внимание многие режиссеры киностудии имени Довженко, приняли в свой штат. Союз писателей выдал Марии Ростиславовне как потомку выдающегося писателя В. В. Капниста путевку в Дом творчества «Коктебель» на Черном море. Там актриса окрепла, отдохнула, подлечилась и начала активно сниматься в кино.
Радислава показала мне воспоминания режиссера Юрия Лысенко:
«Мы не видели Марию Капнист на экране молодой и красивой. Не сохранилось даже фотографий из ее юности. Зато она принесла в наш кинематограф свою светлую, мудрую, добрую душу, свой таинственный, выразительный облик. Пусть это были роли небольшие, но все же незабываемые. Мудрая Мануйлиха в «Олесе», сердитая дама в комедии «За двумя зайцами», мадам Дуаль в ленте «Вера. Надежда. Любовь», Софья Павловна в «Бронзовой птице», персонажи фильмов «Дорогой ценой», «Мы, двое мужчин», «Иванна», «Циркачонок». Но переломной стала для Капнист роль ведьмы Наины в киносказке Александра Птушко «Руслан и Людмила». Трудно себе представить другую актрису в этом хитром и страшном образе.
О роли Наины Мария Капнист, заполняя присланную ей Госфильмофондом анкету, писала так: «В образе этой страшной колдуньи я была утверждена безоговорочно, после десяти проб народных актрис. Чтобы оправдать доверие, надо было вселить в себя этот образ. В каждую клетку нерва, кровеносного сосуда, разума. Чтобы поразить современного зрителя. Даже маленький зритель нашей эпохи очень взыскателен, приучен к телевизору и киноэкрану».
А ей приходилось работать не только с коллегами, но и с животными. В частности – с огромным тигром. Мария Ростиславовна не побоялась с ним «познакомиться», войти в клетку. После лагерей она не боялась ничего – ходить ночью на кладбище, купаться в ночном море, пресекать хамство и хулиганство. Те годы выбили из нее напрочь страх и слезы. Она даже разучилась плакать».
Александр Птушко хотел и дальше снимать Марию Капнист во всех своих фильмах, но вскоре после премьеры «Руслана и Людмилы» умер.
Радислава вспомнила и другой эпизод из жизни своей матери.
Образ ведьмы надолго «прилип» к образу матери. Как-то, направляясь к своему подъезду мимо лавочки, на которой всегда собирались местные старухи-сплетницы, она услышала вслед: «Ведьма, ведьма…»
«Ах вы считаете меня ведьмой, – подумала Мария Ростиславовна. – Ну что ж, сейчас вы ее получите». Дома она связала в одну длинную веревку простыни, скатерти, половики и спустилась по ней из окна со своего третьего этажа. Обойдя дом, она как ни в чем не бывало вновь вошла в подъезд. Старухи оцепенели и еще долго не могли прийти в себя. Сама же Мария Ростиславовна любила называть себя Бабой Ягой. Она так и подписывала открытки и письма своим друзьям и близким: «Баба Яга. Ха-ха-хи».
Умерла Мария Капнист в 1993 году.
3. Наказной атаман Павел Полуботок – коррупционер?
Лучше других о произошедшей в XVIII веке золотой истории рассказал известный российский историк Николай Костомаров, хотя и другие историки приложили к легенде руки.
В числе родов, возвысившихся над массою казачества во второй половине XVII века на левой стороне Днепра, был род Полуботков. Более ранние корни этого рода Костомаров не разыскал. В своей монографии он объяснил: прозвище Полуботок так:
«Полуботок по-малорусски значит полусапожек; фамильные названия у малорусов чаще всего возникали от насмешливой клички, данной в свое время человеку, который передавал мимо собственной воли эту кличку своим потомкам. «Полусапожек» – такой кличкой обычно награждали на Сечи прибывших новичков, необученных казацким премудростям. Соответственно прозвищу Полуботок были фамильные прозвища Чоботок (сапог), Черевик (башмак), Сиряк (серая суконная одежда).
В Черниговском полку при полковнике Многогрешном был сотник Артемий Полуботок. Его сын Леонтий Артемьевич владел землею в Черниговском полку. Леонтий Полуботок стал родственником Самойловича, женившись на его племяннице. Гетман не остался в долгу перед мужем племянницы, назначил Леонтия Полуботка полковником Переяславского полка и генеральным бунчужным».
После устранения гетмана Самойловича новый гетман Мазепа удалил с глаз вон подальше племянника опального Самойловича гадяцкого полковника Михайло Самойловича в Москву. Но другого родственника бывшего гетмана Самойловича Леонтия Полуботка не тронул. Чем купил Леонтий такую милость Мазепы? Наверное, предал своего отстраненного от дел родственничка?
Интересный исторический эпизод разыгрался в 1691. На Украине объявилась странная личность – чернец Соломон. Тот составил фальшивые письма от Мазепы к польскому королю Яну Собескому такого содержания, за которое со стороны России могло Мазепе угрожать обвинение в государственной измене. Вероятно, чернец Соломон был орудием какой-то враждебной Мазепе партии, желавшей его очернить пред верховною властью в Москве и спихнуть его с гетманства. Были ли это переяславский полковник Леонтий Полуботок и его сын Павел, до сих пор остается загадкой.
Коварная попытка не удалась: Соломон поймался с сочиненным им письмом. Он сознался в собственной вине, был выдан московскому правительству и казнен. Мазепа был рад – доверие к гетману в Москве укрепилось. По делу, производившемуся в Москве об этом Соломоне, повели в застенок племянника бывшего гетмана Михаила Самойловича, потом сослали в Сибирь.
