авторы этих описаний, поражённые картиной всё ещё бьющегося сердца, которое держит над своей головой жрец, возможно, опрометчиво забывают поинтересоваться, что случалось с телом после того, как оно оставалось лежать у подножия ступеней. Прояснением этого момента с небывалой логикой и мужеством занялся Майкл Харнер из Новой школы в Нью-Йорке. В оставшейся части этой главы я буду в значительной степени опираться на его работу, ведь именно Харнеру и никому другому принадлежит заслуга в решении загадки ацтекских жертвоприношений.
В действительности, отмечает Харнер, никакой загадки в том, что происходило с телами жертв, нет, поскольку все свидетельства очевидцев полностью согласуются между собой. Всякий, кто знает, каким образом тупинамба, гуроны и другие деревенские общества избавлялись от своих священных жертв, сможет прийти к одному и тому же выводу: их тела поедались. Описание Бернардино де Саагуна оставляет в этом мало сомнений:
«Вырвав у жертвы сердце и перелив её кровь в тыквенный сосуд, который получал лично хозяин убитого, они стали скатывать тело по ступеням пирамиды. Внизу тело оказалось на небольшой площадке, после чего несколько стариков, которых они называли куакуакуилтин, подхватили его и отнесли в храм своего племени, где тело расчленили и разделили на части, чтобы съесть» [de Sahagún 1950: 24].
В описаниях де Саагуна неоднократно повторяются одни и те же моменты:
«После того, как они зарезали пленников и вырвали им сердца, их тела аккуратно убирали прочь, скатывая по ступеням. Когда тело оказывалось внизу, они отрезали жертвам головы и насаживали их на прут, а тела несли в дома, которые они называли кальпульи, где разделяли их на части, чтобы съесть, и вынимали сердца жертв и отсекали их головы. А затем они делили всё тело между собой и съедали его» [de Sahagún 1950: 29].
Похожее описание приводит Диего Дуран:
«После того, как у жертвы вырывалось сердце, оно преподносилось солнцу, а кровь разбрызгивалась в направлении солнечного божества. Имитируя заход солнца на западе, труп сбрасывали со ступеней пирамиды. После жертвоприношения воины устраивали большой пиршество с танцами, различными церемониями и поеданием человечины» [Duran 1964: 122].
Эти описания проясняют ряд моментов, связанных с комплексом войны, жертвоприношений и каннибализма у ацтеков. Как указывает Харнер, у каждого пленника был хозяин – возможно, это был военачальник, командовавший солдатами, которые непосредственно захватили пленника. Когда пленников приводили в Теночтитлан, их размещали в жилищах их владельцев. О том, как долго их там держали и как с ними обращались, известно мало, однако можно предположить, что пленников кормили тортильями в достаточном количестве для того, чтобы они не исхудали. Кроме того, могущественные военачальники, возможно, даже держали у себя несколько десятков пленников, откармливая их к особым праздничным дням или важным семейным событиям, таким как рождение, смерть или свадьба. Когда приближалось время жертвоприношения, пленников могли подвергать пыткам в назидание и ради развлечения семьи и соседей их хозяина. В сам день жертвоприношения хозяин и его воины, несомненно, сопровождали пленника к подножию пирамиды, чтобы наблюдать за происходящим в компании других высокопоставленных лиц, чьи пленники приносились в жертву в тот же день. После того, как у жертвы извлекалось сердце, тело не просто спускали по ступеням, чтобы оно катилось само – его подталкивали сопровождающие лица, поскольку ступени были недостаточно крутыми, чтобы тело всё время могло двигаться сверху вниз, не застревая. Старики, которых де Саагун называет словом «куакуакуилтин», забирали тело и относили его обратно в жилище хозяина, где разделывали его и готовили конечности для приготовления пищи – излюбленным кушаньем была наваристая похлёбка, приправленная перцем и томатами. В неё, как утверждает де Саагун, ацтеки добавляли «цветки кабачка», а кровь жертвы, как уже говорилось, жрецы собирали в сосуд из тыквы и отдавали владельцу пленника. Известно также, что сердце жертвы помещали в жаровню и сжигали вместе с благовониями из копаловой смолы, но сгорало ли оно дотла, остаётся неясным. Кроме того, имеется ряд вопросов по поводу того, что происходило с туловищем и его органами, и с головой с мозгами. Черепа в конечном итоге выставлялись на всеобщее обозрение на одном из тех «стендов», которые описывают Андрес де Тапиа и Берналь Диас. Но поскольку для большинства каннибалов самым большим лакомством являются мозги, можно предположить, что они удалялись – возможно, жрецами или зрителями жертвоприношения – ещё до того, как черепа оказывались на этих «выставках». Туловища же, по утверждению Диаса, бросали хищным млекопитающим, птицам и змеям, содержавшимся в королевском зоопарке, но и здесь можно предположить, что смотрители зоопарка – де Тапиа сообщает, что их было много, – сначала удаляли с них основную часть плоти.
Выяснение, что ацтеки делали с телами своих жертв, необходимо для доказательства того, что каннибализм ацтеков не был ритуальным съеданием лакомых кусочков человеческой плоти во время церемоний. Все съедобные части человеческих тел использовались способом, строго сопоставимым с потреблением мяса домашних животных. Ацтекских жрецов можно с полным основанием назвать служителями ритуальных боен в системе, которая управлялась государством и была направлена на производство и перераспределение значительных объёмов животного белка в виде человеческого мяса. Разумеется, у жрецов были и другие обязанности, но ни одна из них не имела большего практического значения, чем работа в роли мясников.
Условия, породившие ацтекское царство каннибалов, заслуживают тщательного исследования, поскольку в других местах возникновение государств и империй способствовало ослаблению прежних моделей человеческих жертвоприношений и каннибализма. Например, верховные боги Старого света, в отличие от ацтекских богов, устанавливали табу на поедание человеческой плоти. Почему же только в Мезоамерике боги поощряли каннибализм? Харнер предполагает, что ответ на этот вопрос следует искать как в особом истощении экосистемы Мезоамерики под воздействием многовековой интенсификации и демографического роста, так и в соотношении затрат и выгод от использования человеческого мяса в качестве источника животного белка в условиях, где были доступны более дешёвые варианты.
Как уже говорилось выше, к концу ледникового периода животные ресурсы Мезоамерики были более истощены в сравнении со всеми остальными территориями планеты. Из-за постоянного роста населения и интенсификации производства под принудительным управленческим контролем классических высокогорных империй животная пища практически исчезла из рациона простых людей. Правящий класс и его приближённые, естественно, продолжали наслаждаться такими деликатесами, как мясо собак, индеек, уток, оленей и кроликов, а также рыбой. Однако простолюдины, отмечает Харнер, даже несмотря на расширение чинампов, зачастую были вынуждены питаться водорослями, которые снимались с поверхности озера Тескоко. Хотя все незаменимые аминокислоты в достаточном количестве могли обеспечивать кукуруза и бобы, постоянные производственные кризисы на протяжении всего XV века приводили к
