– Ничего не поделаешь. Вот-вот наступит ночь. Так что пока окончательно не стемнело, нам лучше подыскать какое-нибудь укрытие. Не хочу тебя расстраивать, но я даже не смогу развести костер. Спички и зажигалка были только у Хитера.
Наташа часто заморгала. Тимофей решил, что она сейчас расплачется. Но она сдержалась, обреченно кивнула головой и тихо произнесла:
– Хорошо.
Для ночлега они выбрали огромный выворотень засохшего, накренившегося кедра. Окончательно рухнуть на землю лесному исполину не позволили соседние деревья, и он стоял, уперевшись стволом в их смыкающиеся кроны. В наступивших сумерках выворотень и сам напоминал диковинного монстра, взметнувшего над землей свои корни-щупальца. Яму под корнями Тимофей забросал свежесрубленным лапником, соорудив из него некое подобие постели. Для пущей надежности лучше было бы построить шалаш, но для его каркаса требовались жерди. Тимофей, правда, попытался вырубить их, но, пока возился с одной, в тайге окончательно стемнело, и им пришлось довольствоваться тем, что есть.
Он на ощупь разгреб кучу лапника и велел Наташе забираться туда. Она беспрекословно подчинилась (смирившись с неизбежным, Наташа превратилась в послушную исполнительницу – он говорил, она делала), но когда он остался на краю ямы, спросила:
– А ты?
Тимофей покачал головой.
– Кому-то из нас придется дежурить, здесь наверняка водятся и другие монстры. Спи, позже я тебя разбужу.
Но она не уснула. Хотя Тимофей и не видел в темноте ее лица, чувствовал, что она смотрит на него.
– Чего не спишь? – сердито спросил он.
Наташа завозилась – он услышал, как шуршат под ней набросанные в яму ветки.
– Холодно.
Тимофей вздохнул. Так и не просохшая за день одежда липла к телу, и ночной холод пробирал его до мозга костей. Но что он мог сделать?
– Иди ко мне, – тихо попросила Наташа.
Тимофей снова вздохнул, но не двинулся с места.
– Мы будем следить отсюда: вместе или по очереди, как скажешь, – продолжала Наташа. – Только согрей меня. Ну, пожалуйста!
Она уже не просила, она умоляла. И Тимофей сдался, потому что где-то в глубине души сам этого хотел: хотел хоть на время забыть о рыщущих по тайге монстрах и прочих опасностях и снова почувствовать себя обычным человеком, нормальным парнем, оказавшимся наедине с красивой девушкой, которая, черт возьми, нравится ему! Он снял ружье, которое для надежности перевесил себе на шею, и полез в кучу лапника. Наташа тут же прильнула к нему, как прижимается замерзший котенок к своему хозяину, и шепотом спросила:
– Как думаешь, что с нами будет?
Наверное, следовало сказать, что завтра облака рассеются, снова выглянет солнце, и они обязательно выйдут к реке. Но это было бы обманом – Тимофей сам не знал, что случится завтра. А в такой момент он не хотел лгать. Вместо ответа он подался к девушке, ощутив кожей ее прерывистое дыхание, и припал губами к ее губам. Прошла секунда, а потом ее губы раскрылись – Тимофей почувствовал их солоноватый вкус и нежное прикосновение. И вот уже Наташа неловко ткнулась ему в лицо и обвила руками за плечи. Он потянул вниз «молнию» на ее куртке. Наташа не отстранилась, а, наоборот, принялась помогать ему. Не размыкая поцелуя, он провел ладонью по ее груди – даже сквозь свитер и слой нижнего белья чувствовалось, как налились и затвердели ее соски. У Наташи вырвался приглушенный вздох, и ее рука скользнула вниз, за пояс его брюк. Он тоже опустил руки ниже и, повозившись с ремнем и «молнией», спустил с девушки джинсы. В темноте контрастно обозначились ее бледные ноги с узким треугольником белых трусиков. Вид белеющих в темноте тонких девичьих ног подтолкнул Тимофея. Он больше не мог и не хотел сдерживаться. Грубо сгреб Наташу в охапку и опрокинул на спину.
Вопреки его представлению, ее нагая кожа оказалась горячей, или так казалось из-за проскочившего между ними электрического разряда. Сила взаимного притяжения швырнула их в объятия друг друга. Наташа раздвинула ноги – благо спущенные ниже колен трусики позволили без труда это сделать, и приподняла бедра. И он вошел в нее: грубо и страстно, как никогда этого не делал. Она вскрикнула, но лишь в первый момент, а потом ритмично застонала. Тепло ее лона передалось ему, и он утроил свои усилия (вверх, вперед, в нее!), разгоняя это драгоценное тепло по своему телу. Это было что-то необыкновенное: колющиеся ветки, ворох сырой одежды, но никогда они не любили друг друга так самозабвенно и ни с одной девушкой Тимофей не испытывал ничего подобного. Боль, радость, страх и наслаждение – все смешалось у него в голове. «Пир во время чумы», – всплыла из глубины сознания запоздалая мысль. Ну и пусть, сказал себе Тимофей. Сейчас они принадлежат друг другу, а все остальное, даже то, что случится потом, совершенно не важно…
* * *
Тимофей открыл глаза. Вокруг было так же темно, но над вершинами кедров небо уже начало сереть. Странно, когда он последний раз смотрел на небо, оно было черным, как разлитые по холсту чернила. Рядом, тесно прижавшись к его голой груди, посапывала Наташа и иногда вздрагивала во сне. Они так и уснули в объятиях друг друга и ворохе перекрученной одежды. Уснули!!! Тимофей резко приподнялся на локте, шаря по лапнику рукой в поисках оставленного рядом ружья. Да где же оно, черт побери?! Ружья не было. Тимофей уже собрался разбрасывать лапник, когда случайно наткнулся на холодную сталь. Ружье оказалось под полой его сброшенной куртки. Тимофей судорожно схватил его и осторожно выглянул из ямы.
В лесу стало чуть светлее, и темнота отступила – немного, но отступила. По крайней мере, он смог рассмотреть склонившуюся под тяжестью росы траву вокруг вывороченного корневища, ближайшие кусты, которые, скорее всего, были порослью молодых кедров, и широкие лапы елей, выглядывающие из укрывшего лес тумана. Ни в траве, ни за кустами никого не было – дальше все скрывала плотная молочно-белая пелена. Но Тимофея не покидала необъяснимая тревога, которая крепла в нем с каждой секундой, пока он вглядывался в клубящийся среди деревьев туман. Там что-то происходило, не видимое для его взора. Тимофей протянул руку, чтобы разбудить Наташу, но не успел дотронуться до ее плеча, как среди деревьев, на пределе видимости качнулась еловая лапа, и из тумана вылетел лохматый ком ощетинившейся черной шерсти с огромной оскаленной пастью. Тимофей вздрогнул от ужаса и закричал. Все произошло настолько стремительно, что он даже не успел сообразить, что делает. Ружье словно само собой уперлось прикладом ему в плечо, а стволы оказались направлены прямо в распахнутую пасть зверя, такую же черную, как его шерсть, откуда торчали кривые желтые клыки. В то же мгновение раздался гром сдвоенного выстрела, и морда зверя взорвалась. Во все стороны полетели клочья черной шерсти и осколки выбитых зубов. «Картечь, это была картечь», – отстраненно подумал Тимофей, наблюдая, как зверь на бегу кренится к земле. Вот его короткие лапы подогнулись, и он рухнул на брюхо, пропахав рылом землю. Теперь Тимофей рассмотрел, что это было именно рыло – его атаковал кабан, дикий вепрь, огромный, как пивная бочка. Странная склизкая шерсть зверя липкими сосульками свисала по бокам, а местами вылезла вовсе, обнажив черную, бородавчатую кожу. Взгляд Тимофея скользнул ниже, и он увидел подвернутую ногу. Но это не была нога кабана, скорее лапа хищника. Вместо раздвоенного свиного копыта конечность заканчивалась двумя широко расходящимися когтями.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
