переднее сиденье, молча пристёгиваюсь и смотрю прямо перед собой в ожидании, когда машина тронется. Он смотрит на меня, я вижу это периферическим зрением.
— Что с машиной?
— Не завелась.
— Опаздываешь?
— Да.
- Такси?
- Денег нет.
- Отец?
- Телефон сел, успела позвонить только Ксавье, но он в Манчестере.
- С тобой вечно что-то случается. Если завтра обрушится крыша «Биг Молла», уверен ты будешь там.
- Тогда вы мне позвоните, чтобы убедиться, что я не пострадала, — шепчу я, пытаясь не разреветься. Отчего-то, мне очень горько. Тоскливо.
Начинается очередной дождь. И мне тоже хочется повторить за дождём и разныться тут на сером асфальте. Плак. Плак.
— Позвоню, — кивает мистер Ли и трогается с места.
- Номера моего нет, — говорю я и роюсь в сумке. Достаю бордовый карандаш для губ и без спросу пишу им свой номер прямо на пластиковой панели со значком подушки безопасности. — Теперь есть.
Я сижу уставившись на свои кривые циферки, а он смотрит прямо на дорогу.
— Хорошо, — кивает, очень напряжённо. — Сумасшедшая. Зачем прислала мне обед?
- Захотела, — жму плечами и хмурюсь. — Простите.
- Не извиняйся.
- Нет уж. Простите. И чтобы вы знали, я заказала вам доставку на каждый день.
- Хорошо, — кивает он. — А окулисты, терапевты и хирурги что же?
- Если хотите…
- Х…
Он не договаривает, качает из стороны в сторону головой и тормозит.
— Невыносимая, — цедит он сквозь зубы. — Какая же ты невыносимая. Молчи всю дорогу, сделай милость.
Я киваю, отворачиваюсь к окну и стараюсь игнорировать одну очень странную но волнующую вещь.
Вразрез со всеми словами Мистера Ли, мою руку, лежащую на подлокотнике, всю дорогу сжимает его рука.
***
— Содовую с лимоном, пожалуйста! — прошу я, уставившись в стойку бара. Рука бармена, за которой я наблюдаю, активно водит по стойке тряпкой, потом прячется и через время пододвигает ко мне искрящийся стакан, с долькой лимона, плавающей на поверхности.
— Неужели, в «Би Сойер» больше не чтут культуру подачи? — стервозно усмехаюсь я, пододвигая к себе стакан.
— Простите, я тут первый день, — отвечает такой знакомый голос, и раскалённая волна прошибает меня от пяток до головы, концентрируясь где-то на макушке. Я вздрагиваю, хочу что-то произнести, но язык напрочь к небу прилип, во рту пересохло.
Делаю большой глоток.
— Тогда вам стоило бы знать, что прежде чем обслуживать клиентов, нужно хорошенько изучить правила.
Голос звучит глухо и глупо, но жамкать губешками и заикаться я не собираюсь, потому прогоняю волну наивной тупости и беру себя в руки.
— Хорошо, мисс Ли, буду знать, — кривовато усмехается он.
— Томпсон. Я — мисс Томпсон. Ли — это только мой псевдоним, — устало повторяю я одно и то же в который раз. Он будто издевается. Он игнорирует меня, потом берет мою руку. Он говорит, чтобы я молчала, и вдруг дурачится и встаёт за стойку бара.
— Очень звучный, хороший псевдоним.
Кайд Ли до ужаса хорош, смотрит прямо, уверенно и глаза не опускает. Ксавье ведёт себя так же, но от его взгляда внутри у меня ничего не сжимается и не екает, зато я всегда смеюсь над глупыми лицами его подружек, а сейчас можно смело смеяться надо мной.
Мысленно умываюсь ледяной водой, откидываю волосы с лица и, сдерживая нервную улыбку, обращаюсь к мистеру Ли.
— Вы это уже говорили. Память плоха?
— На такие вещи да, — как ни в чем не бывало отвечает он, и я просто закипаю. Ну не может же он не отвечать…
К черту! Может! И даже должен! И не очень-то нужно!
— Как вам поэзия?
— Не так плохо, как могло быть. По крайней мере всего два стихотворения были нагло украдены у европейских авторов. Один раз даже была песня…
— Хозиера, да, смешно. Ну по крайней мере это была не самая его популярная песня!
— И на том спасибо, — кивает он, и я лихорадочно придумываю, что ещё сказать. Слышать его голос, согласие со мной, как мёд по сердцу, перед этим человеком больше всего на свете хочется держать марку.
Он не уходит, я очень надеюсь, что не просто так.
— Вы разбираетесь в поэзии? — спрашиваю его.
— Не то чтобы. Но я могу отличить Шекспира от Хозиера. Почему ты не читаешь стихи?
— Потому что… не умею, — я жму плечами и обожаю себя за то, что умею быть высокомерной, когда нужно.
— Я думал Соль Ли умеет все, — он опирается о стойку.
— Это Кайд Ли…
Я останавливаюсь на полуслове, потому что осознаю, как тупо это звучит. Я не Соль Ли. И говорить его имя вслед за моим псевдонимом как-то неправильно. Я будто присваиваю себе его фамилию без спросу, навязываюсь или что-то… я отчаянно краснею, и он замолкает. Победил.
— Знаешь стих про Аннабель Ли?
Я качаю головой, страшась сказать хоть слово.
— Это было давно, это было давно
В королевстве приморской земли:
Там жила и цвела та, что звалась всегда,
Называлася Аннабель-Ли,
Я любил, был любим, мы любили вдвоем,
Только этим мы жить и могли.
И, любовью дыша, были оба детьми
В королевстве приморской земли.
Но любили мы больше, чем любят в любви, —
Я и нежная Аннабель-Ли.
И, взирая на нас, серафимы небес
Той любви нам простить не могли.
Оттого и случилось когда-то давно
В королевстве приморской земли, —
С неба ветер повеял холодный из туч,
Он повеял на Аннабель-Ли;
И родные толпою печальной сошлись
И ее от меня унесли,
Чтоб навеки ее положить в саркофаг,
В королевстве приморской земли.
Половины такого блаженства узнать
Серафимы в раю не могли, —
Оттого и случилось (как ведомо всем
В королевстве приморской земли), —
Ветер ночью повеял холодный из туч
И убил мою Аннабель-Ли.
Но, любя, мы любили сильней и полней
Тех, что старости бремя несли, —
Тех, что мудростью нас превзошли, —
И ни ангелы неба, ни демоны тьмы
Разлучить никогда не могли,
Не могли разлучить мою душу с душой
Обольстительной Аннабель-Ли.
И всегда луч луны навевает мне сны
О пленительной Аннабель-Ли:
И зажжется ль звезда, вижу очи всегда
Обольстительной Аннабель-Ли;
И в мерцаньи ночей я все с ней, я все с ней,
С незабвенной — с невестой — с любовью моей —
Рядом с ней распростерт я вдали,
В саркофаге приморской земли.
Он заканчивает читать и поворачивает ко мне голову, мол, смотри, как я великолепен. А я и смотрю, и всхлипываю и заливаюсь слезами.
— Эй, ты чего?
— Простите, я перенервничала. Вы тут стоите такой
