― Твой крестный послал меня сюда пособить тебе кое в чем, ― сказал Хейген. ― И я хотел с этой заботой покончить до Рождества.
Джонни Фонтейн пожал плечами.
― Что тебе сказать. Картина отснята. Режиссер оказался порядочным человеком ― во всяком случае, со мной обошелся вполне прилично. Сцены, в которых я занят, настолько важны, что, если бы Вольц и вздумал похоронить их в монтажной ― а тем самым и меня, ― из этого ничего не выйдет. Кто же позволит себе загубить фильм, который обошелся в десять миллионов долларов... Значит, теперь все зависит от того, что скажут критики, когда картина выйдет на экраны.
Хейген осторожно спросил:
― А что, эта награда, которую присуждает Академия, ― она и правда много значит в актерской судьбе или же это обычная рекламная побрякушка, которая, по сути, ничего не дает? ― Он спохватился и торопливо поправился: ― Не считая славы, естественно, ― до славы всякий охоч.
Джонни Фонтейн усмехнулся.
― Кроме моего крестного. И тебя... Нет, Том, это не побрякушка. С премией Киноакадемии актеру лет на десять вперед обеспечен успех. Ему будут предлагать на выбор самые завидные роли. Зритель будет ходить на картины с его участием. Конечно, премия ― это еще не все, но для карьеры киноактера нет ничего важней. И, в общем, я рассчитываю ее получить. Не оттого, что я такой уж выдающийся артист, но, во-первых, меня уже знают как певца, а во-вторых ― сама роль очень выигрышная. Ну, и сыграл я ее недурно.
Том Хейген покачал головой:
― А вот твой крестный утверждает, что на сегодняшний день надежды получить премию у тебя нет.
Джонни Фонтейн вспылил:
― Да что ты мелешь, сообрази! Ленту еще не монтировали, ни для кого ни разу не прокручивали. Притом дон даже не связан с кинобизнесом. На черта ты тогда летел за три тысячи миль ― неужели только мне пакости говорить? ― Он чуть не плакал от злости и досады.
Хейген озабоченно сказал:
― Джонни, для меня ваша киношная кухня ― темный лес. Не забывай, я ― вестовой дона, больше ничего. Но твое положение мы с ним обсуждали со всех сторон и много раз. Дон тревожится за тебя, за твое будущее. Считает, что тебе пока еще не обойтись без его помощи, и хочет решить твои проблемы раз и навсегда. Вот за этим я здесь ― начать, наладить, чтобы дальше у тебя само пошло. Только пора тебе повзрослеть, Джонни, хватит смотреть на себя как на певца или актера. Пора наращивать мускулы, ворочать крупными делами.
Джонни Фонтейн рассмеялся и налил себе виски.
― Если мне не дадут «Оскара», то мускулы у меня будут примерно той же силы, как у моих дочек. Голос я потерял ― если б вернулся голос, тогда бы еще можно было что-то предпринять, а так... Проклятье! Ну откуда крестному известно, что мне не достанется «Оскар»? Хотя ― известно, должно быть. Он еще никогда не ошибался.
Хейген закурил тонкую сигару.
― У нас есть сведения, что Джек Вольц не выделит ни гроша из фондов киностудии на то, чтобы поддержать твою кандидатуру. Мало того, он дал понять всем, кто участвует в голосовании, что не жаждет видеть тебя в числе награжденных. А поскольку средства на рекламу и прочее он зажал, ты, вполне вероятно, останешься в тени. В то же время он старается всеми способами обеспечить как можно больше голосов одному из твоих соперников. Подкупает нужных людей напропалую, одних выгодным местом, других чистоганом, третьих девочками ― все пустил в ход. И при этом действует так, чтобы по мере возможности не повредить своей картине.
Джонни Фонтейн поднял плечи. Он вновь налил себе виски и опрокинул стакан.
― Тогда мне крышка.
Хейген наблюдал за ним, с неудовольствием поджав губы.
― От спиртного голос лучше не станет.
― Слушай, катился бы ты к такой-то матери, ― сказал Джонни.
Лицо Хейгена моментально утратило всякое выражение, кроме холодной учтивости.
― Хорошо, буду держаться в сугубо деловых рамках.
Джонни опустил стакан, подошел к Хейгену, стал перед ним.
― Извини, что я так сказал, Том. Прости меня, Христа ради. Это я зло срываю на тебе, что не могу удавить эту суку Джека Вольца, что крестному боюсь слово поперек сказать. И вот отыгрываюсь на тебе. ― У него слезы навернулись на глаза. Он запустил пустым стаканом из-под виски в стенку, но такой немощной рукой, что тяжелый, переливчатого стекла стакан даже не разбился, а откатился по полу назад, и Джонни тупо воззрился на него в бессильной ярости. Перевел дух, засмеялся. ― Фу-ты, господи помилуй.
Он прошелся по комнате и сел напротив Хейгена.
― Знаешь, мне очень долго судьба преподносила одни удачи. Потом я развелся с Джинни, и с тех пор все пошло вкривь и вкось. Сначала я потерял голос. Упал спрос на мои пластинки. Не стало больше приглашений сниматься в кино. И в довершение всего от меня отвернулся мой крестный, звоню ― не подходит к телефону, прилетаю в Нью-Йорк ― не принимает. Всякий раз на моем пути к нему вставал ты, и я злился на тебя, хотя и знал, что ты действуешь по его указанию. На него самого не очень-то позлишься. Это все равно что иметь зуб на господа бога. Вот я и послал тебя. Хотя ты был абсолютно прав. И в доказательство, что это не пустые слова, я последую твоему совету. До тех пор, покуда не вернется голос, больше не пью. Ну, как?
Извинение звучало искренне. В эту минуту Хейген забыл о своей неприязни к нему. Видимо, все же что-то есть в этом тридцатипятилетнем мальчике, иначе дон так не любил бы его.
― Да ладно, Джонни, забудь. ― Его тяготила откровенность этого излияния, тяготило и подозрение, что оно, может статься, вызвано страхом ― страхом, как бы против него не настроили дона. Другое дело, что дона, разумеется, настроить так или иначе невозможно по определению. Любые перемены в его пристрастиях исходят лишь от него самого. ― Зря ты отчаиваешься раньше времени, ― продолжал он. ― Дон говорит, что козни Вольца он сумеет нейтрализовать. И премию ты почти наверняка получишь. Но он считает, что для тебя это еще не решение проблемы. Он хочет знать, хватит ли тебе ума и духу самому стать продюсером ― взять производство картин, от начала и до конца, в свои руки.
― Как это он, интересно, надеется добыть для меня «Оскара»? ― недоверчиво спросил Джонни.
Хейген резко отозвался:
― Отчего ты с такой легкостью готов поверить, что Вольцу это под силу обстряпать, а твоему крестному ― нет? Так вот, раз уж нам с тобой так или иначе предстоит решать вопросы, а для этого необходимо твое доверие, ― я тебя просвещу. Только держи это при себе. Видишь ли, твой крестный ― неизмеримо более могущественный человек, чем Джек Вольц. Причем могущественный ― в неизмеримо более существенных областях. Ты хочешь знать, каким образом он может повлиять на присуждение премии? У него ― или, точнее, у тех, кто от него зависит, ― находятся в подчинении все профсоюзы кинопромышленности и, стало быть, все ― или почти все те, кто присуждает премии. Естественно, ты должен и сам по себе чего-то стоить, сам должен заслужить право оспаривать у других награду. Кроме того, твой крестный умнее Джека Вольца. Он не станет ходить по этим людям и требовать, угрожая пистолетом, ― либо вы голосуете за Джонни Фонтейна, либо прощаетесь с работой. Не станет прибегать к силовым мерам там, где силовые меры не действуют или излишне накаляют обстановку. У него эти люди проголосуют за тебя, потому что им так хочется. Иной вопрос, что им не захочется, если дон не проявит определенного интереса. В общем, поверь мне на слово, ему по силам устроить тебе премию. И без него тебе ее не видать.
― Допустим, я поверю, ― сказал Джонни. ― Допустим также, что мне хватит и ума, и духу, чтобы стать продюсером, ― все равно у меня на это нет денег. Ни один банк не возьмется меня финансировать. На то, чтобы сделать фильм, нужны миллионы.
Хейген сухо сказал:
― Когда получишь своего «Оскара», приступай ― с таким расчетом, чтобы выпустить для начала три картины. Нанимай самых лучших, кто есть в вашей профессии, ― лучших операторов, и так далее, лучших актеров, словом, всех сверху донизу. С тем чтоб тебе запустить в производство от трех до пяти картин.
― Ты в уме? ― сказал Джонни. ― На это знаешь сколько надо? Миллионов двадцать...
― Когда потребуются деньги, ― сказал Хейген, ― свяжись со мной. Я назову тебе банк здесь, в Калифорнии, куда надо обратиться за средствами. Не беспокойся, банки сплошь да рядом финансируют кинопроизводство. Общепринятым порядком попросишь предоставить тебе ссуду, подведешь обоснование ― короче, вступишь в обычные деловые переговоры. Ответ будет положительный. Только сначала повидаешься со мной, покажешь мне все расчеты, изложишь свои наметки. Ну как?
Джонни долго молчал. Наконец спросил негромко:
