- А может быть, и за Прут! [100, с. 214.]
Пушкин говорил про Николая Павловича: "Хорош-хорош, а на 30 лет дураков наготовил". [115, с. 158.]
Пушкин говаривал про Д. В. Давыдова: "Военные уверены, что он отличный писатель, а писатели про него думают, что он отличный генерал". [113, с. 355.]
У княгини Зинаиды Волконской бывали литературные собрания понедельничные; на одном из них пристали к Пушкину, чтобы прочесть. В досаде он прочел "Чернь" и, кончив, с сердцем сказал: "В другой раз не станут просить". [65, с. 175.]
Это было на новоселья Смирдина. Обед был на славу: Смирдин, знаете, ничего в этом не смыслит; я(Н. И. Греч), разумеется, велел ему отсчитать в обеденный бюджет необходимую сумму и вошел в сношение с любезнейшим Дюмэ. Само собою разумеется,, обед вышел на славу, прелесть! Нам с Булгариным
Стр. 225
привелось сидеть так, что между нами сидел цензов Василий Николаевич Семенов, старый лицеист, почти однокашник Александра Сергеевича. Пушкин на этот раз был как-то особенно в ударе, болтал без умолку острил преловко и хохотал до упаду. Вдруг, заметив, что Семенов сидит между нами, двумя журналистами, которые, правду сказать, за то, что не дают никому спуску, слывут в публике за разбойников, крикнул с противоположной стороны стола, обращаясь к Семенову: "Ты, брат Семенов, сегодня словно Христос на горе! Голгофе". [65, с. 265-266.]
Пушкин спрашивал приехавшего в Москву старого; товарища по Лицею про общего приятеля, а также: сверстника-лицеиста (М. Л. Яковлева), отличного мимика и художника по этой части: "А как он теперь лицедействует и что представляет?" - "Петербургское; наводнение".- "И что же?" - "Довольно похоже",- отвечал тот. [29, с. 331.]
N. N. (П. А. ВЯЗЕМСКИЙ)
За границею из двадцати человек, узнавших, что вы русский, пятнадцать спросят вас, правда ли, что в России замораживают себе носы? Дальше этого любознательность их не идет.
N. N. уверял одного из подобных вопросителен, что в сильные морозы от колес под каретою по снегу происходит скрип и что ловкие кучера так повертывают каретою, чтобы наигрывать или наскрипывать мелодии из разных народных песней. "Это должно быть очень забавно",- заметил тот, выпуча удивленные глаза. [29, с. 482.]
N. N. говорит, что он не может признать себя совершенно безупречным относительно всех заповедей,, но по крайней мере соблюдал некоторые из них; например: никогда не желал дома ближнего своего, ни вола
Стр. 226
его, ни осла его, ни всякого скота; а из прочей собственности его дело бывало всяческое, смотря по обстоятельствам. [29, с. 482.]
С N. N. была неприятность или беда, которая огорчала его. Приятель, желая успокоить его, говорил ему: "Напрасно тревожишься, это просто случай".- "Нет,- отвечал N. N.,- в жизни хорошее случается, а худое сбывается". [29, с. 257.]
X. Сами признайтесь, ведь Пальмерстон не глуп; вот что он на это скажет.
N. N. (перебивая его). Нет, позвольте, если Пальмерстон что-нибудь скажет, то решительно не то, что вы скажете. [29, с. 231.]
N. N. говорит: "Если, сходно с поговоркою, говорится "рука руку моет", то едва ли не чаще приходится сказать "рука руку марает". [29, с. 74.]
N. N. Что ты так горячо рекомендуешь мне К.? Разве ты хорошо знаешь его?
Р. Нет, но X. ручается за честность его.
N. N. А кто ручается за честность X.? [29, с. 358.]
Говорили о поколенном портрете О*** (отличающегося малорослостью), писанном живописцем Варнеком. "Ленив же должен быть художник,- сказал N. N.,- не много стоило бы труда написать его и во весь рост". [29, с. 90.] '
Русский, пребывающий за границею, спрашивал земляка своего, прибывшего из России: "А что делает литература наша?" - "Что сказать на это? Буду отвечать, как отвечают купчихи одного губернского города на вопрос об их здоровье: не так, чтобы так, а так, что не так, что не оченно так". [29, с. 190.]
Обыкновенное действие чтений романиста X... когда он читает вслух приятелям новые повести свои, есть то, что многие из слушателей засыпают. "Это нату
Стр. 227
рально, говорит N. N., а вот что мудрено: как сам автор не засыпает, перечитывая их, или как не засыпал он, когда их писал!" [29, с. 364.]
N. N. говорил о ком-то: "Он не довольно умен, чтобы дозволить себе делать глупости". О другом: "А этот недостаточно высоко поставлен, чтобы позволять себе подобные низости". [29, с. 330.]
Н. Все же нельзя не удивляться изумительной деятельности его: посмотрите, сколько книг издал он в свет!
N. N. Нет, не издал в свет, а разве пустил по миру. [29, с. 296;]
N. N. говорит, что сочинения К.- недвижимое имущество его: никто не берет их в руки и не двигает с полки в книжных лавках. [29, с. 363.]
Греч где-то напечатал, что Булгарин в мизинце своем имеет более ума, нежели все его противники. "Жаль,- сказал N. N.,- что он в таком случае не пишет одним мизинцем своим". [29, с. 90.]
Кто-то сказал про Давыдова: "Кажется, Денис начинает выдыхаться".- "Я этого не замечаю,- возразил N. N.,- а может быть, у тебя нос залег". [29, с. 239.]
N. N. говорит: "Я ничего не имел бы против музыки будущего, если не заставляли бы нас слушать ее в настоящем". [29, с. 218.]
Длинный, многословный рассказчик имел привычку поминутно вставлять в речь свою: короче сказать, "Да попробуй хоть раз сказать длиннее сказать,прервал его N. N.,- авось будет короче". [29, с. 395.]
"Как это делается,- спрашивали N. N.,- что ты постоянно жалуешься на здоровье свое, вечно скучаешь и говоришь, что ничего от жизни не ждешь, а вместе с тем умирать не хочешь и как будто смерти боишься?" - "Я никогда,отвечал он,- и ни в каком случае не любил переезжать". [29, с. 452-453.]
Стр. 228
Ф. И. ТЮТЧЕВ
Князь В. П. Мещерский, издатель газеты "Гражданин", посвятил одну из своих бесчисленных и малограмотных статей "дурному влиянию среды". "Не ему бы дурно говорить о дурном влиянии среды,- сказал Тютчев,- он забывает, что его собственные среды заедают посетителей". Князь Мещерский принимал по средам. [129, с. 22.]
Когда канцлер князь Горчаков сделал камер-юнкером Акинфьева (в жену которого был влюблен), Тютчев сказал: "Князь Горчаков походит на древних жрецов, которые золотили рога своих жертв". [129, с. 22.]
Тютчев очень страдал от болезни мочевого пузыря, и за два часа до смерти ему выпускали мочу посредством зонда. Его спросили, как он себя чувствует после операции. "Видите ли,- сказал он слабым голосом,- это подобно клевете, после которой всегда что-нибудь да остается". [129, с. 23-24.]
Тютчев утверждал, что единственная заповедь, которой французы крепко держатся, есть третья: "Не приемли имени Господа Бога твоего всуе". Для большей верности они вовсе не произносят его. [129, с. 24.]
Княгиня Трубецкая говорила без умолку по-французски при Тютчеве, и он сказал: "Полное злоупотребление иностранным языком; она никогда не посмела бы говорить столько глупостей по-русски". [129, с. 24.]
Стр. 229
Тютчев говорил: "Русская история до Петра Великого сплошная панихида, а после Петра Великого одно уголовное дело". [129, с. 25.]
Слабой стороной графа Д. Н. Блудова (председателя Государственного совета) был его характер, раздражительный и желчный. Известный остряк и поэт Ф. И. Тютчев (...) говорил про него: "Надо сознаться, что граф Блудов образец христианина: никто так, как; он, не следует заповеди о забвении обид... нанесенных им самим". [129, с. 25-26.]
Возвращаясь в Россию из заграничного путешествия, Тютчев пишет жене из Варшавы: "Я не без грусти расстался с этим гнилым Западом, таким чистым и полным удобств, чтобы вернуться в эту многообещающую в будущем грязь милой родины". [129, с. 27.]
Про канцлера князя Горчакова Тютчев говорит: "Он незаурядная натура и с большими достоинствами, чем можно предположить по наружности. Сливки у него на дне, молоко на поверхности". [129, с. 30.]
Однажды осенью, сообщая, что светский Петербург очень еще безлюден, Тютчев пишет: "Вернувшиеся из-за границы почти так же редки и малоосязаемы, как выходцы с того света, и, признаюсь, нельзя по совести обвинять тех, кто не возвращается, так как хотелось бы быть в их числе". [129, с. 32.]
Некую госпожу Андриан Тютчев называет: "Неутомимая, но очень утомительная". [129, с. 33.]
Описывая семейное счастье одного из своих родственников, Тютчев замечает: "Он слишком погрузился в негу своей семейной жизни и не может из нее выбраться. Он подобен мухе, увязшей в меду". [129, с. 36.]
По поводу политического адреса Московской городской думы (1869 г.) он пишет: "Всякие попытки к политическим выступлениям в России равносильны стараниям высекать огонь из куска мыла..." [129, с. 38.]
Стр. 230
Во время предсмертной болезни поэта император Александр II, до тех пор никогда не бывавший у Тютчевых, пожелал навестить поэта. Когда об этом сказали Тютчеву, он заметил, что это приводит его в большое смущение, так как будет крайне неделикатно, если он го умрет на другой же день после царского посещения. [129, с. 39-40.]
По поводу сановников, близких императору Николаю I, оставшихся у власти и при Александре II, Ф. И. Тютчев сказал однажды, что они напоминают ему "волосы и ногти, которые продолжают расти на теле умерших еще некоторое время после их погребения в могиле". [129, с. 40.]