– Это не мы! – хором сказали вампир и оборотень, попытавшийся лапой выковырять из пасти гвоздь, застрявший между зубами точно рыбья кость.
– Угу. Когти-то вампирьи, нет? Или я в старости видеть плохо стала?
Вовка судорожно отер с подбородка кровь Светлого дозорного и облизнулся.
– Это не он, – роняя слюну, хрипло подтвердил Малявин.
Ведьма перевела взгляд с оборотня на вампира.
– А ежели ты со мной, касатик, полвека расплачиваться будешь? За такие услуги-то. Как тебе, не боязно?
– Он то же самое говорил.
Вовка кивнул на тихо застонавшего в забытьи дозорного. Алевтина пошире распахнула дверь и прошла вперед по захламленному проходу.
– Ишь прозорливый какой… Ладно, заходите. И мага чужого заносите. Все-то они видят, Светлые, акромя собственной погибели. Им это неинтересно, видать. А ты если прямо сейчас перекидываться начнешь, так на улицу иди, нечего шерстью трясти. У меня тут негде. Пальтишко вон возьмешь, за дверью висит. Да вернуть не забудь, как одежду найдешь. А то много вас тут таких псов безродных шастает, не напасешься.
Вслед за ведьмой оборотень практически волоком тащил раненого Светлого дозорного. Черный хозяйский кот бесшумно преследовал чужаков, скользя под потолком по запыленным полкам, вешалкам и громоздившимся друг на друга картонным коробкам со всякой всячиной. Лимонно-желтые глазищи вспыхивали в темноте зеленоватым огнем, заставляя впечатлительного Алексея Малявина нервно вздрагивать. Последним, притворив входную дверь, шагал вампир. Он ориентировался в квартире старой ведьмы лучше всех. Но старуха миновала знакомую комнату и в узком коридоре остановилась возле глухой стены, за которой должна была располагаться соседская квартира.
– Дальше без вас обойдусь. Ну что, касатики, должны будете! – на какой-то замогильной частоте изрекла Алевтина Терентьевна.
Малявин стряхнул со спины Светлого дозорного, ударился боком о шкаф, выплюнул злосчастный гвоздь и испуганно поднял морду.
– А чего делать надо, бабушка? – спросил оробевший Вовка Светлов.
– Для начала ступайте, в подъезде приберитесь, да про людей смотрите не забудьте, чтоб никто ни сном не духом наутро! А дальше вот что. Как мне какой Дозор чего предъявит, так вину на себя возьмете. Я в тишине люблю заговоры творить и зелья варить. Шумно мне от вас от всех. Вот вы мой покой и посторожите. А может, еще каких должников приведете. Хе-хе. На-ка вот, отдашь кому-нибудь при случае. – Бабка сунула оборотню в ухо черный кожаный кружок.
Малявин затряс головой, втянул носом гниловатый запашок, которым тянуло с кухни, и тихо заскулил от безысходности.
– Да не боись, мне редко предъявляют.
– А с ним что будет? – все-таки спросил Вовка, прежде чем двинулся к выходу.
– А не ваша это теперь забота. Врете, поди, что не вы его изувечили, – прошамкала старуха себе под нос. – Уж больно жалостливые, неспроста это… Кыш отсюда! Р-развелось низших!
Светлов и Малявин пулей вылетели из ведьмовской квартиры.
– Каждый так и норовит с магом сравняться. Тьма-то не бездонная. На всех не хватит, – ворчливо неслось им вслед из-за закрывающейся двери.
* * *
Никита открыл глаза и уставился в давным-давно не беленный потолок. С потолка свисала лампочка, вкрученная в пыльный патрон, и тускло светила из-за верхнего края больничной ширмы с потрескавшимся от времени пластиком. Такую ширму на колесиках он помнил из детства. Она стояла в хирургическом кабинете детской поликлиники, куда маленький Никита однажды попал после неудачного падения с велосипеда. Только вместо вспученного пластика на раму были туго натянуты белоснежные простыни. Решив, что все это ему снится, он похлопал глазами и глубоко вздохнул, чтобы сбросить остатки сна и вскочить с кровати.
Боль хлестнула по животу, отдалась в ноги и в спину, дыхание перехватило. К его губам кто-то поднес чашку. От первого же глотка обжигающей вонючей жидкости в глазах потемнело, и в следующий раз Никита очнулся, когда край неба за окном заметно порозовел.
В это рассветное пробуждение Никита уже чувствовал себя намного лучше и все помнил. Ну, почти все. Он не очень представлял себе, где оказался и как сюда попал, поскольку отключился на заднем сиденье машины, в которую его затащили двое Темных Иных. Значит, и надеяться было нечего, что за старой больничной ширмой он увидит сверкающий чистотой и Светом госпиталь Ночного Дозора.
Никита осторожно поднял руку и погладил рану внизу живота, скользнув ладонью по тугим присохшим бинтам. При попытке сесть на кушетке вернулась боль, правда, не такая оглушающая, как накануне, а повязка под пальцами потеплела, вновь пропитываясь кровью. Кажется, никто из Темных целителей им тоже особенно не занимался. Да это, наверное, и невозможно…
О том, чтобы обойти и исследовать помещение традиционным способом, не могло быть и речи. Никита, вынужденный снова улечься, расслабился, прищурил глаза и обратился в слух. Раздвигая границы реальности, мелькнула тень – непривычно густая и черная, как будто Никита подглядывал за миром Иных сквозь саму Тьму. Или как будто он разглядывал Тьму со стороны – глянцевую, выпуклую, неестественно рельефную. Кроме ее многочисленных клякс и вязи чужих заклятий, украшавших стены помещения на первом слое Сумрака, он ничего не разглядел. Но Сумрак теперь, не спрашивая, исчезал когда хотел, выбрасывал Иных на реальный слой. Или наоборот – разливался вокруг, когда никто и не пытался окунуться в магическую тень. Или вот как сейчас, не желал раскрываться перед сумеречным зрением Иного, зато заполонил все пространство вокруг треском и шорохами, словно Никита слушал старый транзистор, потерявший нужную частоту.
– …бабушка, помоги, век благодарна буду. Не хочу я там больше работать, страшно мне, – донеслось до него сквозь вату в ушах.
– Какая я тебе бабушка? Бабушка у тебя нынче – Юлька Хохленко, вертихвостка старая, в начальство выбилась… Увольняйся, коли страшно, чего тут ведьмовского да мудреного?
– Так меня туда через Дневной Дозор оформляли! Юлия Тарасовна и слушать ничего не хочет.
– А чем раньше думала? Зачем устраивалась?
– Думала, деньги хорошие, а мне просто детишек Темных надо отбирать среди прочих, и лафа, как в «Артеке». Мне девчонки рассказывали. А в этом «Уютном доме» что-то такое… Недавно туда комиссия приезжала, Темный маг заходил… Силища такая, ка-ак глянул на меня, голова закружилась и сердце в пятки ушло. И еще вот тут закололо. Не хочу я больше туда. Да лучше б я в Москву вообще не приезжала!
– А ну-ка тс-с! – сердито шикнула старуха и тоже замолчала.
Никита перестал дышать. О том, чтобы продолжать подслушивать, и речи быть не могло, но теперь он хорошо представлял, у кого в гостях оказался. Еще бы ноги отсюда унести. Только как это сделать, когда ты встать не можешь без того, чтобы рваные края ран снова не разошлись под бинтами?
– Ну, что, очнулся, Светлый? – ворчливо спросили из-за видавшей виды ширмы, и, скрипя колесиками по обшарпанному линолеуму, она отъехала в сторону.
Над лежащим Никитой возвышалась Алевтина Терентьевна Картузова. За ее спиной, отгораживая противоположную часть комнаты, виднелась точно такая же ширма, только вместо растрескавшегося пластика обтянутая зеленой клеенкой, а весь угол у входа был заставлен невысокими широкими кадушками с землей. В них росли крапива, конопля, и, невзирая на сезон, цвели красные маки. Резные листья крапивы дрожали, потревоженные движением воздуха. На линолеуме вокруг кадушек виднелись грязные потеки и разводы.
Такого помещения в квартире старухи Сурнин не помнил. Похоже, ведьма прикупила соседнюю однушку и прорубила туда вход из собственного коридора, тщательно скрыв от посторонних глаз тайную комнату. Пролом в стене, сквозь который она вошла, курился Тьмой – на нем висело какое-то мощное защитное заклинание. От одного взгляда в ту сторону Никита снова чуть не потерял сознание и поспешно отвел глаза. Тут его взгляд упал на стул с одеждой, и он сообразил, что лежит перед старой каргой в чем мать родила.
– Ишь, неиспорченный какой, – мерзко захихикала ведьма и бросила ему скомканную простынку. – А вроде чую, что не девственник… Не женат, что ли?
– Же… Женат… – просипел Сурнин, кое-как накинув простынку. Губы, растрескавшиеся от жажды, еле слушались.
– Вот так сразу – и женат? Погулять не захотел, молодой ведь еще, – усмехнулась ведьма.
– На тебя… не угодишь.
Старуха уселась на стул с одеждой, пожевала отвисшими губами и зыркнула на пациента из-под набрякших век неожиданно ясными глазами. Словно сама сказочная старина пронзила его взглядом сквозь многие века. И рыжеволосая полногрудая красотка с огненной метлой в руках расхохоталась прямо в лицо.
А он-то думал, что двести девяносто шесть лет, которые прожил на свете вампир-гастролер, это немало… Его изогнутые когти рассекли душный воздух, заставив Никиту снова закрыть глаза.
