— Все заняты сегодня тем, что кричат по поводу Дэниса, — сказала она им в темноте, — все забыли об Адели. Им бы всем лучше за нею смотреть повнимательнее.
XI. «МОРАЛЬНО НЕУСТОЙЧИВАЯ, ГРЕШНАЯ ЖЕНЩИНА!»
Тот, кто никогда не испытывал на себе августовскую жару в Луизиане, не может себе даже представить, что это такое. Рабы из более северных районов, чьи хозяева заранее не приучили их к здешнему климату, часто умирали от работы на плантациях. Смертность среди белого населения была также достаточно высокой. Малярия и желтая лихорадка были бичом местного населения, что усугублялось испорченной от жары пищей и плохой водой. Кухонные отбросы загнивали в считанные часы, а водосточные канавы в Новом Орлеане так воняли, что Салли вообще перестала ездить в город.
Внутри помещений некоторое облегчение приносили подвешенные к потолку опахала, приводимые в действие с помощью системы веревочных блоков. Негритянские детишки приводили в действие эту сложную систему. Ни одна дама из приличного общества не обходилась без веера. Днем все окна и двери были распахнуты, чтобы в помещение проникал хоть какой-нибудь сквозняк, поэтому служанки целыми днями занимались тем, что вылавливали различных насекомых, постоянно залетающих с улицы. Никто не удивлялся тому, что в чашке чая обнаруживал какого-нибудь кузнечика или спокойно летающего в спальне светлячка. Взрослые и дети все вечера просиживали на террасе, потому что в спальнях было так жарко, что невозможно было даже дышать.
После каждого ливня, когда от земли поднимался пар, словно из чайника, тростник рос как на дрожжах. Харлоу Маккэми вышел из дома в шесть часов утра, когда было уже достаточно жарко, и отдал распоряжения по поводу работ на верхних хлопковых плантациях. Он подумал, что рабы могут поработать до полудня, а затем он даст им передышку.
Рядом послышался стук копыт, и Харлоу увидел, что это Салли де Монтень выехала на утреннюю прогулку. Немного попозже, если не будет слишком жарко, она, возможно, выйдет со своим мольбертом и красками немного порисовать на хлопковой плантации. Она может найти какое-нибудь укромное местечко, где можно будет в течение часа или двух набросать этюды. Полю де Монтеню совсем не нравилось это увлечение жены, но какое было до этого дело надсмотрщику на плантациях!
Мимо Маккэми прошла Селеста, неся в руках брезентовый мешок для хлопка. Ее волосы были стянуты красной лентой, которая удачно оттеняла ее коричневую кожу, полные губы и слегка раскосые глаза. Селеста улыбнулась Харлоу, показав ряд прекрасных белых зубов, потом облизнула губы.
— Доброе утро, мистер Маккэми. Судя по всему, вы сегодня не выспались.
— Это из-за жары, — сухо произнес Маккэми, — давай, Селеста, принимайся за работу.
«Он, наверное, совсем дурачок», — подумала Селеста. Она бы многое дала, чтобы затащить его к себе в постель, и размышляла о том, что все на плантации, наверное, уже над ней смеются.
— Да, сегодня действительно жарко.
При этих словах Селеста расстегнула две пуговицы на платье.
— Но у меня есть кое-что, что поможет вам лучше спать.
Она расстегнула еще две пуговицы, показывая ему выпуклые темные груди.
— О, нет! — воскликнул Маккэми с явным неодобрением и тут же, споткнувшись о камень, слегка подвернул свою больную ногу и чуть не упал. Негры прекратили работу с явным намерением поглазеть на эту сцену. Харлоу резко развернулся к ним и прошипел:
— А ну, быстро за работу!
Глаза Селесты широко открылись. Надсмотрщик хорошо понимал, что она ему предлагает. Все это, конечно, прекрасно, но ему совершенно не хочется эту женщину. Селеста же думала, что он ее боится. Она злорадно засмеялась и лукаво посмотрела на него. Конечно, этот дурачок никогда ее не захочет, и тогда ей уже не добиться никаких поблажек в работе. И Габриэль наверняка засмеет ее.
— Могу поспорить, что вы даже не знаете, как это делается, — зашептала Селеста. — Вы только посмотрите.
При этом она подняла платье еще выше, сверкнув бедрами.
— Не хотите попробовать? — лукаво спросила она.
— Иди работать! — взревел Маккэми. Он почувствовал, что задыхается. — Или ты идешь работать, или я тебя выпорю!
— Ха-ха, — тихо произнесла Селеста, опустила юбку, даже не потрудившись застегнуть ее, и покачала головой.
— Может, вы меня и выпорете, но каждый на этом поле знает, что вы не можете пользоваться инструментом, который у вас в штанах. Так? Но это уже ваша проблема, мистер Маккэми.
— Ты, шлюха! Я кому сказал, быстро на поле!
Селеста медленно побрела вдоль рядов хлопка. Маккэми почувствовал приступ тошноты. Он повернулся к кусту хлопка, и его вырвало.
— О чем ты говорила с ним? — подозрительно спросил Селесту Габриэль.
— Не твое дело.
Селеста начала срывать коробочки хлопка. Габриэль хмуро смотрел на нее.
— Этот белый мужчина тебя не хочет, — медленно произнес он. — Я заметил, как он смотрел на тебя. Лучше оставь его в покое, а не то накличешь беду на всех нас.
Вдоль рядов хлопка прошел Дэниел и приблизился к Селесте и Габриэлю.
— Вам обоим скоро придется плохо, если вы сейчас же не начнете работать, — сказал он.
Когда Маккэми удалился, Дэниел схватил Селесту за руку и сказал:
— Если он тебе самой не нужен, почему ты не оставишь его в покое? Не вешайся ему на шею!
— А это тебя совсем не касается, — зло ответила Селеста. Она улыбнулась. — Может быть, ты сам меня хочешь?
Она сказала это почти по привычке, прекрасно зная, что Дэниел был женат и каждое воскресенье исправно ходил в церковь.
— Сестра Селеста, ты морально неустойчивая, грешная женщина. И ты плохо кончишь, если не попросишь Господа, чтобы он помог тебе избавиться от дьявола, — сказал Дэниел.
— Я не хожу на молитвы, — сказала Селеста. При виде Маккэми глаза ее заблестели.
— Я вижу, чего ты добиваешься от мистера Маккэми, — произнес Дэниел. — А это все равно, что дразнить змею.
Харлоу метался на постели, словно в бреду. Он был весь в поту и лежал с широко открытыми глазами. Каждую ночь, с тех пор как Селеста начала к нему приставать. Харлоу постоянно мерещилось одно и то же. На этот раз его снова преследовал образ черной женщины. Харлоу казалось, что негритянкам в отличие от белых женщин присуща какая-то дикая, животная сексуальность. Скорее всего это было связано с тем, что их примитивная натура была больше приближена к природе, земле, тогда как белые женщины были скованы тысячью условностей, как щит прикрывавших их природную чувственность. Харлоу казалось, что черные руки тянутся к нему, черные как земля, на которой растет хлопок. Губы склоняются над ним, чтобы поцеловать и поглотить его.
