Едва покинув герцогский дворец, Гилберт приметил слежку. Как обычно, две крадущиеся тени — с самого начала зимы они сопровождали его неотступно. Нет, то были не призраки, а обычные люди, и не составляло особого труда от них отделаться, запутав или откровенно напустив морок. Если отправлялся с демонами за очередной жертвой, Гилберт так и поступал. Но если выезжал в город не как некромант, но как граф, не преследуя тайных целей, он позволял этим темным типам следить за собой. В конце концов, он пока еще не узнал, кто их нанял. А всякий раз избавляться от слежки — этим он выдал бы себя сам, усугубив чью-то и без того чрезмерную подозрительность...
А вот и они. Двое оборванцев, точно тараканы, вынырнули из какой-то черной щели и, держась на почтительном расстоянии, потрусили за одиноким всадником. Вскоре, догадавшись по привычному маршруту, куда именно направляется граф ден Ривэн, один свернул в проулок и припустил во все лопатки — не иначе доложить своему хозяину. Второй продолжил красться следом. Гилберт специально не понукал коня, спокойно ехал, словно совершенно ничего не замечал. Даже при свете солнца никто не догадался бы о том, какая злость поднялась, закипела в его сердце. Жаль лишь, что при нем только один кинжал — отправляясь в королевский дворец, он оставлял мечи и кольчугу, чтобы вид оружия лишний раз не тревожил принцессу...
— Нет, ваша милость! Нутром чую, на этот раз дело сладится! Нынче от нас никуда не денется!
— Вы мне это обещаете уже сколько времени?
— Клянусь, господин! Сейчас всё сами увидите! Замечательное местечко тут приглядели — самое оно! Лучше не бывает!
— А если щенок туда не пойдет? Если свернет в сторону? Я вам обоим тогда шеи сверну!
— А коли и свернет — не упустим! У нас на то метки особые имеются, вот полюбуйтесь! — и бродяга опустил фонарь, осветив на подмерзшей грязи конскую кучу. Один из кругляшей был нарочно расступлен, причем дважды, крестообразно.
— Какая мерзость, — скривился господин.
Потертый плащ, в который он закутался до самых глаз, не мог скрыть массивной фигуры богатого рыцаря, слишком явно отличающейся от согбенной спины и впалой груди нанятого оборванца.
— Ох, поторопиться бы! — приплясывал на месте оборванец, не столько от холода, сколько от предвкушения.
— Ты смеешь меня подгонять?! — рыкнул господин, награждая не слабым тычком в висок.
— Не смею! — заскулил тот, растирая по клочковатой бороде заструившуюся из носа кровь. — Боюсь, не опоздать бы...
— За шкуру свою бойся, червь, — сплюнул барон дир Ваден, но шаг ускорил.
Переулок вильнул в сторону, и расступившиеся строения открыли небольшой пустырь. Через него тянулась канава с нечистотами, посредством которой отбросы города сливались в опоясывающий столицу ров, для чего в величественно возвышающейся напротив городской стене было проделано отверстие. Однако по зимнему времени заполняющая желоб вонючая жижа замерзла неровным льдом. Местечко и впрямь удобное — по льду, как по горке, можно скинуть вниз тело, и его еще долго никто не увидит, не найдет.
Заблаговременно притушивший фонарь оборванец удержал хотевшего было выйти из тени домов барона. Вжал голову в плечи под гневным взглядом, но руку не опустил. Но барон уже и сам понял, что за развернувшимся на пустыре действием лучше наблюдать, оставаясь незамеченным.
Едва из поля зрения пропала одна из преследующих теней, как впереди вырисовалось еще четыре силуэта. Поджидали, не двигаясь. Гилберт успокаивающе похлопал по холке встревожившегося коня, но сдержал, не позволил перейти на быструю рысь. Он невозмутимо проехал мимо этих типов, они же тронулись следом, присоединившись к первому.
— Чертова свита, — фыркнул граф.
Жаль, очень жаль, что оставил меч...
Его не пришлось заставлять свернуть к пустырю. Не слишком большая площадка, с одной стороны огороженная мощной городской стеной, с другой — глухими стенами домов, безусловно идеальна для боя. Спешившись, он стегнул перчаткой по лошадиному крупу, конь отбежал, но недалеко, остановившись возле чернеющих строений. Обернувшись к преследователям, граф положил ладонь на рукоять кинжала. Поняв, что уже незачем скрываться, шайка приблизилась, встала полукругом. Но не выказывали спешки, чего-то выжидая.
Небо стремительно темнело, но света было еще достаточно, чтобы определить оружие в руках противников. Пятеро перед графом оказались отборными представителями уличного сброда. У них не было благородных мечей, в руках поблескивали ножи, обрывки цепей. Один достал плетку кучера, другой — топор мясника. Третий вообще пошел на дело с отточенными граблями. Право, о таких клинок марать стыдно.
Из просвета между домов донеслось короткое собачье тявканье. Оно и послужило сигналом.
Тот, что с граблями, кинулся вперед первым, размахнулся, хотел обрушить зубья на незащищенную голову. Но Гилберт уклонился, одновременно с тем ударив под колено второго нападавшего, размахивающего куском тяжелой цепи. Неуклюже поскользнувшись на обледеневшей луже нечистот, тот всплеснул руками — и цепь обвилась вокруг древка грабель. Дернул на себя — шест треснул надвое.
Не теряя ни мгновения, Гилберт, обнажив кинжал, полоснул по горлу ринувшегося на него с ножом. Развернувшись, отсек кисть вскинувшему плеть. Еще один набросился сзади, хотел пырнуть в бок, но лезвие соскользнуло, распоров одежду, оставив жгучую царапину и злость. Уклонившись, Гилберт зажал его локоть, с хрустом вывернул руку, всадил клинок под ребра, безошибочно достав сердце. Но в этот миг почувствовал, как щеку огнем перечеркнула плетка. Тот, что с граблями, догадался бросить бесполезные щепки, подхватил с земли, выдрал из отрубленной руки хлыст — и улучил удобный момент. Ослепленный болью, Гилберт вскинулся — и второй набросил на шею цепь, сдавил горло, прижав к себе спиной, пнул под ногу. Гилберт рухнул на колени, задыхаясь, под весом собственного тела еще больше затягивая петлю.
Барон шагнул вперед. Он желал самолично увидеть, как свет померкнет в глазах этого щенка, посмевшего заступить ему дорогу... Но остановился в изумлении.
Один из убитых, тот, которому клинок графа рассек горло до позвонков, пошатываясь, поднялся из лужи собственной крови. Увидев окровавленное лицо с вывалившимся языком и выпученными глазами, державший цепь заорал точно напуганная девка — и невольно выпустил жертву. Гилберт упал на четвереньки, замарав перчатки в подтаявшей жиже и крови, хватая ртом воздух.
Оживший мертвец шагнул к оцепеневшим от ужаса подельникам. И один, выронив плетку, захрипел, повалился наземь — просто не вынес подобного зрелища.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
