Охотников идти, вернее лезть в гости, нашлось больше чем нужно. Пришлось четырем остаться в лодке, а остальные начали карабкаться наверх.
– Как видите, мы и веревку длиннющую свили, и узлов на ней наделали, чтобы легче было лезть, – пояснил гостеприимный хозяин и первый стал подниматься.
Узкая трещина в стене скоро перешла в своеобразный туннель, образовавшийся между наваленными одна на одну скалами. Пробираться по нему было не очень приятно: то и дело приходилось сгибаться, скрючиваться, даже ползти по острым камням, на каждом шагу подстерегали провалы и щели. Хорошо еще, что навстречу вышли товарищи с огнем.
– Трудно же нам достанется, когда будем взбираться с грузом, – заметил Сидан.
– Ничего, можно приспособиться, – ответили хозяева. – Придумаем что-нибудь.
Наконец взобрались на самый верх, к сложенному из сучьев шалашу, перед которым горел костер, словно маяк, направленный в сторону моря.
Океан чернел и дышал где-то глубоко внизу. Шум волн едва доносился. А позади в диком беспорядке громоздились горы. Хотя и нельзя было рассмотреть их в темноте, но чувствовалось, как напирают они на берег.
– Как же вы добрались сюда? – с уважением спросил Сидан.
– Когда нужно – везде пройдешь, – усмехнулся товарищ.
– Есть ли близко люди? Бывают ли здесь голландские собаки?
– Очень и очень редко, потому что заселить эти горы почти невозможно, да и доступа к морю нет. Кое-где, правда, встречаются хижины, о которых, кажется, не знает ни бог, ни люди. До ближайшего более-менее значительного селения по прямой километров двадцать – тридцать, но чтобы дойти туда, нужно три-четыре дня.
– Тем лучше! – удовлетворенно сказал Сидан. Долго еще разговаривали товарищи и улеглись отдыхать только перед рассветом. Л с восходом солнца были уже на ногах.
При дневном свете окружающая местность производила еще более суровое впечатление. Легкий свежий ветерок морщил темно-синюю поверхность океана, и она искрилась под лучами солнца, как рыбная чешуя. Среди рифов по-прежнему пенились буруны. Скалы утратили свою таинственность, зато суровая мощность их увеличилась. Камни и лес, лес и камни, – больше и нет ничего. Лишь дальше на запад вьется дымок вулкана.
В самых недоступных трещинах со стороны океана прилепились к скалам тысячи гнезд ласточек-саланганов. Сверху открытые, не замурованные, как у наших ласточек, они напоминали чашечки. В одних можно было разглядеть по два белых яйца, в других – наседок. Ласточки тучами вились над скалами, оглашая воздух своим криком.
– Да тут и пища есть, – сказал Сидан, показывая на гнезда. – Когда нечего будет есть, поживимся гнездами.
– Не очень, – улыбнулся Сурат, – это ведь не настоящие саланганы, они примешивают в свои гнезда растения. Будь они чистыми, за ними явились бы люди.
«Чистые» саланганы лепят свои гнезда только из собственной слюны. Высыхая, она становится похожей на студень. Саланганы четырежды в год выводят детей (по двое), и каждый раз лепят новое гнездо. Лучшими гнезда бывают тогда, когда птенцы только начинают обрастать пухом; такие гнезда белые и прозрачные. Стоит птенцам покрыться перьями, как гнезда чернеют и становятся непригодными в пищу. Европейцы считают, что вкус салангановых гнезд не слишком приятен, а китайцы платят за них рублей по восемь за килограмм (столько весят около ста сорока гнезд).
Больше всего понравилось посланцам с корабля то, что нигде не было видно следов человека. Будто попали они куда-то на край света.
– Все это хорошо, – сказал, наконец, Сидан, – но сможет ли сюда подойти корабль?
– Посмотри, – подвел его Сурат к краю стены, откуда открывалось как на ладони не только все побережье, но и дно океана. Обозначались и отдельные камни под водой, которые нельзя заметить, находясь внизу. Видны были глубокие и мелкие места. А на сотню шагов вправо виднелся довольно удобный проход между рифами.
– Нет надобности и специальное обследование производить, – сказал Сурат, – отсюда все видно, лучше некуда!
– Какова ширина и глубина прохода? – Можно измерить.
Сидан окликнул товарищей в лодке:
– Подъезжайте туда, правее, измерьте глубину и ширину прохода!
Люди на лодке по указаниям сверху занялись промерами. Ширину прохода измерили легко, она оказалась достаточной для корабля, а вот с глубиной получилось хуже: шлюпку стремительно сносило течением. Пришлось наскоро прикинуть веслом.
– Футов около восьми! – крикнули снизу.
– Плохо! – нахмурился Сидан. – У корабля осадка тринадцать футов. – Что сейчас, отлив или прилив?
– Самый полный отлив, – ответил Сурат. – Прилив начнется после полудня. Значит, следующий – после полуночи.
– Высоко ли он поднимается?
– Вчера, например, совсем покрыл вон ту скалу. Сидан посмотрел на нее и повеселел: скала выглядела довольно высокой.
– Ребята! Прикиньте высоту вон той скалы! – опять крикнул он вниз.
– Футов десять! – последовал ответ.
– Очень хорошо! – совсем просиял Сидан. – Значит, в прилив будет восемнадцать футов!
Проверили глубину и в других местах по пути к фиорду, измерили расстояние от барьера до прибрежной стены, чтобы узнать, сможет ли корабль повернуть в сторону. Результат оказался не очень утешительным: расстояние едва перевышало длину корабля. Пожалуй, не слишком развернешься…
– Ну, как? – сказал Сурат. – Ничего не поделаешь, придется брать немного наискосок и тянуть канатами. Их можно будет закрепить за скалы.
Обсудив все возможности, подготовились и стали ожидать вечера. Около часа дня начался прилив, и мерная скала действительно скрылась под водой. Значит, с этой стороны все обстояло благополучно.
К вечеру лодка вышла в море. Прошло полчаса, час, а в океане все еще ничего не было видно. Стало совсем темно, но ни корабль, ни катер не появлялись.
Руки с веслами беспомощно опустились, шлюпка остановилась.
– Оружие! Столько оружия погибло! – застонал
Сидан, и стон его острой болью отозвался в сердцах товарищей.
И только после этого они подумали о судьбе тех, кто был на корабле…
* * *
Корабль плавно раскачивался на спокойных волнах Индийского океана. Время от времени он продвигался на несколько миль, на которые сносило его течением и ветром, а потом опять застывал, будто охваченный сном. Вокруг – ни живой души.
После полудня послышался тревожный крик часового:
– Дым слева!
