К реке Одер мы подошли 23 или 24 января 1945 года, причем подошла только наша рота и командир батальона со своими заместителями. Другие роты батальона, а также 2-й и 3-й батальоны бригады вели бои с подошедшими резервами противника. К этому времени Одер с тяжелыми боями уже форсировали другие бригады нашего корпуса – 17-я Гвардейская механизированная бригада и часть 16-й Гвардейской мехбригады. Через Одер мы переправились относительно благополучно, на каком-то малогрузном паромчике, хотя и под бомбежкой, – наконец появилась авиация противника. На той стороне немцы еще оказывали сопротивление, и рота, атаковав опорный пункт совместно с подразделениями 17-й Гвардейской мехбригады, сумела отбросить немцев. Между прочим, на переправе уже находился командующий нашей 4-й танковой армией генерал Лелюшенко, и это лишь на второй день после форсирования Одера подразделениями 17-й Гвардейской мехбригады!
Немецкий город Кебен был взят нами и ротой другой бригады. Выйдя на его западную окраину, мы остановились. Почему-то с нами оказался и командир батальона Козиенко. Он получал указания на наступление сначала от командира 17-й Гвардейской мехбригады, а через несколько дней от начальника штаба 6-го Гвардейского мехкорпуса полковника Корецкого. Наша рота охраняла переправу и другие опасные направления. В городе Кебен мы привели себя в порядок, даже подстриглись у санинструктора (наголо на фронте солдат не стригли), кое-как отмылись, в основном до пояса. Жалко, что немецкие самолеты нет-нет да побеспокоят, а так почти курорт, даже кухня наша появилась. Отдыхали душой и телом и даже спали в тепле.
Через несколько дней прибыли основные силы бригады, а с ними 2-я и 3-я роты нашего батальона. Прибыли они изрядно поредевшими, но их тут же бросили на помощь 17-й Гвардейской бригаде, которая расширяла плацдарм, пока не прибыли крупные резервы немцев.
Командир батальона приказал мне явиться к начальнику штаба корпуса полковнику Корецкому. Когда я прибыл к нему, он осмотрел меня и сказал: «Вот что, Бессонов, ты, кажется, давно воюешь в бригаде. Козиенко тебя прислал по моей команде. Задача твоя охранять переправу, штаб корпуса, а также тушить пожары в городе. Занимай особняк напротив моего штаба и будь всегда на месте, под рукой. В особняк из других частей никого не пускай». Так я расположился со своим взводом и вторым взводом роты, но всего было не более 30 человек. А взводы Вьюнова и Гущенкова с командиром роты ушли с батальоном вперед.
Особняк был богатый, чего там только не было! Продуктов тоже хватало, сами солдаты готовили еду. Бойцы целыми днями что-то готовили, жарили, гоняли чаи. К спиртному не прикладывались, разве что иногда употребляли слабое вино – в подвале дома все было. Спали мы на кроватях. У меня была широкая кровать, богатая постель, атласное одеяло. Я спал раздетым! Заменили нижнее белье на немецкое шелковое, старое выбросили. Все было бы хорошо, если бы Корецкий не поднимал нас на тушение пожаров и при налете авиации на переправу. А дома поджигали солдаты наших пехотных частей, прибывших на расширение плацдарма, в отместку за сожженные немцами дома в их родных краях, на территории Советского Союза. Нам тушить было нечем, придем, постоим около горевшего дома, пока не сгорит до конца. Поэтому наиболее эффективной мерой было направление патрулей для борьбы с поджигателями. Помогало, но не всегда. Иногда мы изображали, что тушим пожар, создавая видимость, чтобы не влетело от Корецкого. Надо сказать, что для взвода этот период был отдыхом. До этого мы прошли с боями по Польше не менее 600 км за 12–13 дней: с 12 по 25 января 1945 года.
Мы теперь вступили на территорию Германии, и все здесь отличалось от виденного нами в Польше. Пошли асфальтированные шоссе, булыжные дороги вели в поля и к сараям и амбарам. Чистые, без единой хворостинки, сосновые леса, господские дворы и дома, мелкие придорожные поселки и фольварки с островерхими красными черепичными крышами. Но в городе – ни души. Население спешно эвакуировалось далеко за Одер, на запад, оставляя в домах все, в том числе скот и птицу. В Кебене при обследовании домов в поисках немецких солдат кто-то нашел двух древних старух, но больше никого не было.
Наш «санаторный» отдых продолжался недолго. Однажды полковник Корецкий вызвал меня и приказал убыть в батальон, выделив грузовую машину и объяснив маршрут. С грустью покидали мы этот «дом отдыха». Батальон я нашел в одном населенном пункте, где он находился на дневном привале, и доложил о прибытии командирам батальона Козиенко и роты Чернышову. Разместил солдат, а сам пошел в дом, где за трапезой собрались некоторые офицеры. Встретили меня радостно, чуть ли не с криком «ура» – подвыпив маленько, офицеры дурачились. Усадили за стол, налили «штрафную». Я обратил внимание, что, кроме Вьюнова, Кеся, Гущенкова, Белякова, Цикановского и Мочалова, в доме находился незнакомый лейтенант. Меня с ним познакомили – это был Федор Попов, с которым мы потом провоевали до конца войны. Смелый, среднего роста, физически крепкий, скромный, он стал мне хорошим товарищем. Также в эти дни к нам в роту после ранения лейтенанта Петра Шакуло прибыл командиром взвода лейтенант Григорий Михеев. Сибиряк, он был плотный, физически крепкий парень, с которым мы также крепко подружились. Прибыл он к нам с должности командира взвода связи нашего батальона, с которой он был снят за то, что на марше сел «под градусом» за руль грузовой автомашины взвода связи, не справился с тормозами и управлением и перевернул машину. Правда, ее быстро поставили на колеса, никто не пострадал, но Михеева наказали, назначив командиром взвода в мотострелковую роту.
Вечером 4 февраля мы выступили на танках вперед. Последующие бои были ожесточенными, немцы упорно сопротивлялись, цепляясь за каждый населенный пункт, за каждую высотку. Враг бросал против нас «власовцев» – мы и их били, но сопротивлялись они, надо сказать, лучше, чем немцы. Против наших танков немцы применяли в массовом порядке фаустпатроны, это было грозное для танков и другой техники оружие ближнего боя. Фаустпатрон свободно пробивал танк Т-34, сила его взрыва была огромной, а в борт он мог пробить и танк ИС-2.
Как обычно, я со взводом следовал на танках далеко впереди батальона. Однажды, не доходя одного мелкого придорожного поселка, мы были обстреляны сильным огнем. Бойцы быстро спешились, танки отошли несколько назад. Я со взводом продвинулся по шоссе вперед, но из-за сильного огня пришлось залечь в кювете. Очень свирепствовали снайперы. Кроме того, нам преградили путь противопехотные «спринг-мины» и противотанковые мины. Если задеть проволочку от «спринг-мины», то мина подпрыгивает вверх до двух метров и разрывается, поражая людей своей начинкой. На шоссе были противотанковые мины.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
