Кан изъявил желание продемонстрировать свое умение первым, и мы отошли на край, чтобы не попасть под его колдовскую руку. Отшельник поднял вверх руки и завернул рукава, показывая, что в них ничего нет. Затем хлопнул в ладоши, и из них выпорхнула небольшая белокрылая бабочка. Она описала над Каном небольшой круг и вдруг вспыхнула огнем, сгорев в мгновение ока. Пепел, медленно кружась, опустился на подставленную ладонь, Кан накрыл её другой ладонью и поклонился. Тишина ничуть не изменилась, лишь со стороны стражников донесся звук зевка. Тогда отшельник сдернул одну ладонь с другой и в небо вспорхнул белый воробей и тоже пошел на круг над головой Кана. Я ожидал, что и он вспыхнет огнем, но моим мыслям не суждено было сбыться, а так чего-то захотелось жареного воробушка. Воробей на бреющем полете упал на ладонь и Кан прихлопнул его сверху. Когда же он поднял руку, то у него обнаружилась на ладони вяленая рыба. Так вот как он их добывал! Словно в подтверждение моих слов, Кан прикрепил рыбу к остальной связке. Снова поклонился. Результат тот же. На все его фокусы ответом была мертвая тишина и пустые глаза местной публики.
Следующим номером нашего «зажигательного и ошеломительного» представления пошли акробатические номера Татины. Она изгибалась и подскакивала так, словно у нее в теле вовсе нет костей. Конечно, до меня ей далеко, но потенциал у девчонки есть. Пустые глаза публики все также бездушно созерцали ее кульбиты и прыжки. Лишь пара сглатываний у стражников при её шпагате и всё… но, как оказалось, она ещё имела оглушительный успех.
Никаких эмоций не возникло и при нашем выступлении, хотя я старался вертеться и крутиться в такт постукивающего каблуками Пашки. «Ламбада» от медведя прошла незамеченной. «Цыган» тоже старался зажечь публику выкриками и прихлопываниями. Я ходил на задних лапах, жонглировал бочонком, вернее катал его по помосту, и изредка порыкивал на орущего Павла. А он махал руками как одуревшая мельница, пару раз задел меня по носу, чем вызвал смех у стражников. Пришлось его слегка приобнять и пристально посмотреть в глаза, он в ответ кивнул, и мы поклонились неблагодарной публике. Чтобы вызвать хотя бы какую-нибудь эмоцию у апатичных зевак я рыкнул во всю глотку в их направлении. Люди безучастно посмотрели в мою глотку и даже не моргнули. Я с позором отошел к своим спутникам. Ну редкий пофигизм!
— А вот я не понял — это план такой? — спросил Павел у Кана. Тот кивнул, улыбаясь изо всех сил.
Стражники начали разгонять народ по своим домам, они послушно, как овцы, расходились и возвращались к своим прерванным занятиям. Никто не улыбнулся, не захлопал и… не кинул ни одной монетки. Площадь опустела, на ней остались только мы и стражники, которые приближались к нам со зловещими ухмылками. Запахло будущей битвой. Я грозно ощерился, благо настоящее состояние позволяло, Павел вытащил сапожный нож, а Татина кинулась развязывать лошадей. Кан же скрестил руки на груди и, исполненный достоинства, остался на месте, глядя на приближающихся псов-рыцарей. Те, увидев наши приготовления к хорошей драке, остановились и лениво вытащили из-за спин черные арбалеты.
С таким аргументом приходилось считаться, и мы застыли, ожидая дальнейшего развития событий. Вперед выступил улыбчивый Монд, остальные держали нас на прицеле.
— Ну что же, бродяжки, — ласково начал он, — мы собрали для вашего «фееричного» выступления весь находящийся в городе люд. Вы выступили, публика смотрела внимательно и разошлась в полном восторге. Так что я считаю, что свою часть договора мы выполнили и вправе рассчитывать на положенную нам компенсацию. Где наши десять серебряных монет?
— Так вы же сами видели, что нам ничего не бросили! Можете взять свою плату у горожан, перед которыми мы честно выступили. Мы тоже свою часть договора считаем выполненной, поэтому вы можете дать нам в дорогу немного пищи и отпустить. Можно без прощальных поцелуев и объятий — мы не обидимся! — не выдержала Татина. Кан всё также спокойно стоял и не вмешивался в разговор.
— Невыполнение одной из сторон своих обязательств у нас считается преступлением, и по своей тяжести приравнивается к воровству. А уж если договор был заключен с представителями местной власти, то тяжесть преступления возрастает вдвойне! — монотонно, как будто повторяя вызубренный текст, произнес Монд. — Так что или вы платите нам положенную виру, или отправляетесь в веселое путешествие до Башни Безмолвия, а там уже своим трудом и полным раскаянием искупите совершенное преступление. Там все равно нам заплатят за поимку преступников, да еще и за ваших коней пять монет накинут. А медведя мы можем себе оставить — будет у нас на воротах стоять как пугало.
«Павел, я не хочу к ним на ворота, все же благородный кот, а не шавка дворовая. Принимай меры или я прыгну на них и погибну смертью храбрых, вот тогда пожалеешь, вот тогда заплачешь» — повернулся я к Павлу.
«Кешка, а что я могу? Вон их сколько, даже если применю амулет и орочье умение, то все равно они выстрелить успеют и неизвестно в кого попадут. А в полночь ты превратишься обратно в кота и догонишь нас, и даже если посадят на ошейник, то ты легко из него выскользнешь. Потерпи немного, для дела нужно» — подмигнул Павел.
Вот спасибо, друг еще называется, когда вернемся домой, я так тебе все припомню.
— Ну что пригорюнились? Мы вас силком не тянули, вы сами решили в нашем благословенном городе выступить. А пять положенных лет быстро пролетят, даже моргнуть не успеете, если конечно останется чем моргать! — заржал первый встретившийся нам стражник.
Кан посмотрел на Павла, на Татину, мельком взглянул на меня и каждому одобрительно кивнул.
— Мы согласны на ваши условия, досточтимые стражи порядка. Наша вина в том, что мы так опрометчиво посулили невозможное для этого прекрасного города, и в частности достойных стражей, и готовы понести должное наказание. Просим вас препроводить наши лживые персоны в Башню и восполнить потраченные на нас время и нервы путем получения достойной награды. Мы смиряемся и надеемся, что это будет учтено по всему пути нашего пленения, — поклонился стражникам Кан.
— Эх, а так хотелось, чтобы вы немного посопротивлялись. Вы поймите — мы не со зла, но так давно не чесали кулаки… — Монд притворно вздохнул, а мне захотелось предоставить ему такую возможность, пока я в теле медведя.
Но, увы, раз Павел запретил, то приходится сдерживаться, лишь пару раз рыкнул для порядка. Забавно наблюдать, как стражники подходили ко мне со своим ошейником. Давно я не видел подобного пиетета по отношению к своей скромной персоне, да признаться честно — никогда не видел. Все время лишь тычки и гонения, ну не могут понять люди, что вор не я, а моя природная сущность. Лишь она толкает на мелкие преступления, а сам бы я никогда, не-е-ет, что вы что вы! Стражники подошли ко мне сбоку и стали решать — кому первым испытать судьбу. Так и не придя к общему согласию, они, вежливо потрясая арбалетами, попросили Павла свершить это черное дело. С каким же вселенским укором я смотрел ему в глаза, от моего уничижительного взора могло скиснуть самое свежее молоко и лишиться листвы молодое деревце. Павел, пряча глаза и ежеминутно извиняясь, все-таки надел на меня этот символ рабства и подвел к вбитому в стену кольцу. Там, как какую-то дворняжку, посадил на цепь и увернулся от проявления сдавших нервов, то есть от мощного шлепка по филейной части. Зато моя левая нога подогнулась, и я ткнулся мордой в дорожную пыль — непередаваемые ощущения, даже выть захотелось.
Стражники заржали над моими действиями, похоже, их веселило всё, что связано с насилием и болью. Когда смех утих, они с поклонами встретили появление тележки с установленной на ней клеткой. Её тащили четверо пустоглазых горожанина. Также флегматично, как и все их действия, они выкатили тележку на площадь и, бросив слеги, отправились восвояси, безучастные и равнодушные ко всему.
— Сейчас, многоуважаемые преступники, вам предстоит сдать оружие и поклажу, что у вас есть. В пути вам оно все равно не пригодится, а нам спокойнее будет — не порежетесь, неудачно повернувшись во сне. Надеюсь, вы не будете против, если мы вас обыщем? — Монд подмигнул Татине.
Та скорчила рожу и достала засапожный нож, кинула его перед Мондом, затем отстегнула поясной кинжальчик и добавила к ножу. Потом развела руками, показывая что больше ничего нет. Один из стражников вознамерился провести обыск, Кан остановил дернувшегося Павла и показал взглядом на меня. Я понял без слов и начал показывать взбесившегося котенка, то есть прыгать, рваться и рычать на все движущееся.
— Не касайтесь ее, пожалуйста, у нее больше ничего нет, а зверя вы донельзя разъярите. Потом сами будете его успокаивать, и я не думаю, что вам это скоро удастся! — подал голос Кан. Монд мотнул головой, и стражник отказался от своей затеи, зато грубо сорвал с плеча Кана его сумку с травами.
