— Не касайтесь ее, пожалуйста, у нее больше ничего нет, а зверя вы донельзя разъярите. Потом сами будете его успокаивать, и я не думаю, что вам это скоро удастся! — подал голос Кан. Монд мотнул головой, и стражник отказался от своей затеи, зато грубо сорвал с плеча Кана его сумку с травами.
— Что это? Какое-то сено, лошадей этим кормишь? — спросил он у Кана.
— Нет, добрый страж, это приправы к еде — люблю себя побаловать хорошей пищей. Можешь попробовать сам, если сомневаешься, вот перченый каст, вот луковый росток — приятный на вкус, а потом острое послевкусие, — Кан начал показывать на различные травы. Стражник попробовал, потом побагровел, заплевался и пустился бежать к колодцу. Там он на пять минут приник к ведру и только потом оторвался, изрядно побледневший и отдающий в синеву.
— Может кто еще хочет попробовать, так угощайтесь, мне не жалко! — повернулся Кан к остальным стражникам. Те отрицательно замотали головами, но и сумку не вернули. Похлопали по карманам, по телу Павла и Кана, к Татине подходить не стали. Монд повертел немного в руках Пашкин амулет.
— Это память о родителях, она ничего не стоит, но мне очень дорога. Вы за эту безделушку не выручите ничего, в ней нет ни грамма золота или серебра. Прошу вас оставить её, достойный страж, — проговорил Павел. Ого, в нем проснулась актерская способность. Молодец!
Монд еще немного посмотрел на амулет, затем отпустил ее и похлопал Павла по щеке, мол помни мою доброту.
— Путь нам предстоит неблизкий, горожан на весь путь не хватит, да их еще и кормить нужно, так что давайте-ка запряжем в тележку ваших лошадушек, пускай они и везут вас на искупление грехов. А заодно и сами на продажу пойдут. Так как мы обнаружили вас первыми, то мы и будем провожать до Башни, дабы вы не скучали по дороге. Конечно, такого фееричного представления какое показывали вы, мы обеспечить не сможем, но пару анекдотов рассказать в наших силах. Так что милости просим в вашу благоустроенную обитель, в которой вам предстоит провести несколько незабываемых деньков, — и с издевательским поклоном Монд простер руку по направлению к клетке.
Кан взглядом велел молчать открывшей было рот Татине и первым залез в клетку. Тележка отозвалась скрипом и кряхтением, клетка на ней сделана из проржавевших прутов, скрепленных между собой мощными кольцами. В целом клетка являла собой монументальное сооружение, и представляла оплот надежности и сохранности. Следом за Каном туда залез Павел, немного погодя завалилась Татина, но перед этим выторговала несколько охапок соломы, для мягкости поездки. Солому принесли и бросили на пол клетки, затем на клетку накинули рваную дерюгу. Как объяснил Монд, для сохранности товара, а то добропорядочные граждане, кипя от праведного гнева, могли закидать злостных преступников. Оказалось, что проезжая через другие населенные пункты, и отказывая другим стражникам в доле от продажи живого товара, они навлекали на себя гнев местных властей и те подговаривали население кидать камни в преступников, частенько забивая их насмерть. Вот из-за такой предосторожности и была накинута завеса.
Но началу пути воспрепятствовало поведение Бегунка. Этот житель вольных полей и птица свободного полета никак не хотел идти в упряжь, всячески давая отпор попыткам накинуть на него дугу. Уже не один стражник сложился пополам от его метких ударов копытом, пришлось Монду снова прибегнуть к помощи Пашки. Тот вылез из тележки и с большими уговорами и мольбами все же убедил Бегунка встать под рабское ярмо. Похоже, в этот день дружба Пашки с животным миром в наших лицах, или лучше сказать мордах, претерпела жестокие испытания. Ох, и вспомнится же ему это, ох и вспомнится.
Между тем, запряженные лошади тронули с места скрипучую повозку и путешествие в сторону Башни началось. Я проводил их тоскливым взглядом, пола дерюги дернулась, показалось Пашкино лицо, он мне ободряюще подмигнул. Я же в ответ ему ободряюще прорычал так, что от меня шарахнулись стражники. Монд и первый стражник, сопровождающие моих друзей, обернулись и, что-то проговорив друг другу, громко заржали. Мост поднялся и скрыл от меня древнюю повозку.
— Ну что, голубчики, будем знакомиться — меня зовут Иннокентий. Великий и ужасный! Так что лучше не тревожьте лишний раз понапрасну. Ваши имена мне не интересны, единственное, что меня интересует, так это когда будет обед? — зарычал я.
Меня не поняли, и в дальнейшем старались держаться подальше. Даже поесть не принесли, может зря я так грубо?
Весь день не произошло ничего интересного, я подремал, снова попытался попросить пищу. Бесполезно, так и сидел весь день голодный, зато не трогали и обходили стороной. Полузомби-горожане сновали туда-сюда, на автомате выполняя повседневные заботы. Разговор вели только стражники. Разговаривали о женщинах, не обманут ли их провожатые моих друзей с деньгами и когда же наступит светлое будущее. Все остальные сновали молчаливые, как рыбы за пазухой у Кана. Так что я откровенно скучал, никто не приехал, никто не уехал, рычать на стражников в скором времени надоело, и я принялся просто ловить мух. Казалось, весь город одномоментно уснул и забыл проснуться. Скукотища!!!
Наконец-то повеяло наступлением вечера и унылую серость города покрыли сумерки, все больше и больше закрывая от глаз грязь и темные потеки на стенах домов. Горожане отправились по домам, и весь город вымер, нигде ни огонька, ни движения. Стражники еще поиграли в кости, причем на деньги, полученные от выручки за пленников, и тоже отправились в сторожку. Через небольшой отрезок времени оттуда донесся слаженный громогласный храп. Это были единственные звуки вымершего города, им вторили скрипом выцветшие вывески перед трактиром и булочной. Даже цикады и сверчки не решались вносить свои трели в эту музыку безнадежности.
Темнота полностью накрыла черным одеялом город. Неминуемо приближалось мое освобождение, и я начал потихоньку подергиваться, в надежде раскачать кольцо на стене и поскорее освободиться от опостылевшего ошейника. Признаюсь, это удалось бы мне не скоро, когда я в один момент уменьшился до привычных размеров и приземлился на четыре лапы. Эх, жаль меня не видели домашние коты в медвежьем обличье, тогда бы я смог спокойно ходить по всему городу, а передо мной расступались бы самые отвязные забияки. Да-а, в чем-то я становлюсь похожим на Павла, он тоже мечтает показаться с амулетом в школе.
Вот вспомнил его, а он уже тут как тут, неожиданно материализовался предо мной. У меня от испуга даже шерсть встала дыбом, вроде нет никого, и тут материализуется мой друг.
— Ну что, Кешка, соскучился? Не прыгай на меня, это была тактическая хитрость. Кан объяснил по дороге, что мы беспрепятственно сможем проехать до Башни, минуя города и села, и не объясняя всем и каждому — куда мы идем и с какой целью. Татина еще поворчала, но в итоге признала его правоту. Так что и ты должен понять меня, почему я тебя оставил, клянусь — больше такого не повторится! — и Павел поднял вверх правую руку, а левую положил мне на голову.
Насмотрелся, блин, иностранных фильмов, вот и выпендривается теперь. Я ему высказал все, что думаю о нем, Кане и стратегах доморощенных, но вряд ли его это проняло. Потому постарался царапнуть, но злосчастный амулет не дал мне этого сделать, а ощутимо дернул лапу в сторону. Ну как на него не сердится, если даже ударить нормально не можешь? Оставалось только плюнуть, что я и сделал, с некоторым удовлетворением заметив, что мое выражение чувств попало на потрепанный кроссовок Пашки.
Тот сделал вид, что не заметил и повернулся к храпящей сторожке. Там как раз выводились очередные, не соловьиные, трели. Павел немного постоял, почесал затылок и, приняв решение, повернул луч и пропал. Через несколько минут, когда я уже начал беспокоиться о нем, Павел появился с кульком в руках, из которого доносился заманчивый запах еды. Желудок ожесточенно заурчал, напомнив о том, что обед и ужин благополучно его миновал. Он даже заставил тело униженно подпрыгивать около Пашки, как в старые времена, когда я еще маленьким котенком выцыганивал лакомые кусочки на кухне.
— Ну ладно, Кешка, хватит оваций, нам еще наших догонять. Давай, прыгай на руки, и понеслись по кочкам! — Павел протянул мне распростертые объятия.
Я нехотя, с выражением глубоко попранного чувства гордости, забрался к нему на руки, и началось чередование образов. Только что мы стояли у ворот и вот уже стоим на крепостной стене, миг и мы уже на другой стороне рва, еще пара мгновений и город скрывается из виду. Мы продолжаем движение к цели, совершенно не нужной нам, но такой необходимой живущим здесь. Холодок то и дело пробегает по коже, когда Павел поворачивает луч амулета, в конце концов, он сливается в один непрерывный сквозняк…
Глава 9
Показалась достопамятная тележка, наши лошадки и догоревший костер, возле которого притулились укрытые плащами стражники. Их сопение навевало тоску и уныние. Полянка, на которой они остановились, залита светом луны. Каждый листочек четко очерчен мертвенным светом, каждая лужица стремилась отразить лунные лучи обратно, каждая травинка колыхалась под ветерком неспешно и величаво, словно представляла себя огромным дубом под напором урагана. Вся картина насыщена каким-то ненатуральным пафосом, словно преследовала цель вселить в сердце робость и заставить преклониться пред обаянием ночи. Странно, как же я раньше этого не замечал, может, не до этого было во время любовных и воровских похождений.
