class="p1">Сикерд покачал головой.
— С чего ты решил, что это мы сделали?
— А с того, что больше некому. И с того, что у вас давние и плотные связи с наркобарыгами, или я ошибаюсь? И с того, что полтонны стоят немалых бабок— но только если они не лежат в хранилище улик. Я угадал?
— Не-а. Не угадал.
Сикерд покачал головой.
— Ты зациклился. У тебя давно новый враг, как и у всей твоей страны, а ты этого не видишь… Это Роберт Костенко. Офицер местной полиции безопасности аэропортов. Этнический украинец. Это он взял кокаин из хранилища улик и подложил в ваше посольство. А сделал он это… как думаешь, почему? Я встречался с ним. Он — псих с далеко идущими планами. И он почти мне признался в том, что убил своего куратора. Я здесь поэтому. Он убил своего куратора из ЦРУ, убил американца. Если он пошел на это — как думаешь, насколько далеко он готов пойти?
Я покачал головой.
— Скажи, а почему я тебе не верю?
— Скажи, а почему мне плевать, веришь ты мне или нет?
…
Украина…
Мать твою, опять Украина…
Знаете… если ты делаешь ошибку и не исправляешь ее, она будет бить по тебе раз за разом. Напоминать о себе.
Наша ошибка — это славянское братство. Мы никак не можем себе уяснить, что никакого славянского братства нет. Что лучше дружить с немцами, французами, испанцами, итальянцами, бразильцами, аргентинцами — чем с поляками и украинцами.
Признаю, я тоже был неправ. Сильно. Я долго верил, что по ту сторону границы — наши братья. Оказалось — ни хрена. Нет там братьев. Есть — не пойми кто, то ли русские, то ли поляки, то ли какая-то жуткая помесь. По Латинской Америке знаю — метисы самые опасные.
Украинцы от русских взяли смелость, твердость, упорство. От поляков — агрессивный национализм и какое-то совершенно непонятное для нас упоение свободой. Точнее даже не свободой — волей, вот более правильный термин. Свобода все же предполагает какую-то ответственность и какие-то рамки. Воля — это анархия. Это беспредел. Украинцы настолько ненавидят любую иерархическую структуру, что ненавидят даже свое государство, не говоря о чужом. Они бросаются даже на своих.
А агрессивный национализм — это опять-таки совершенно непонятный для нас моральный фундамент, уверенность в заведомом превосходстве над другими только потому, что ты — украинец. Типично польская черта. Она дает возможность не согнуться даже под самым страшным давлением. Мало кто знает, что Польша — единственная страна, где Гитлер не смог сформировать даже роту СС из поляков. Во Франции, например, сформировали целую дивизию, да что там — предатели создали целое марионеточное государство. В Польше — желающих послужить Гитлеру не нашлось вовсе.
Но это же обрекает народ на нескончаемые конфликты с соседями и собственными меньшинствами, для которых сама суть украинского государства оскорбительна.
Появившись в 1991 году, Украина заведомо была обречена на конфликт с Россией. Если бы не Крым, если бы не газ, всё равно что-то да нашлось бы. Проблема в том, что этот конфликт дошёл до войны. Между нами кровь. И это уже не изменишь.
Что будет? А будет вторая Польша. Сама Польша постепенно станет другой, в том числе прикрытая и Украиной. Тут роль играют деньги, а Польша — явно будущий гегемон всей Восточной Европы. Сама роль обязывает. А Украина — она будет как чертик из коробочки выскакивать всякий раз, как только Россия будет выходить на договоренности с Европой или США. Они будут выскакивать и кричать: «А вот Крым! А вот Донбасс! А вот мы боимся!»
И рот им не заткнуть.
Или второй вариант. Это если ситуация там окончательно выйдет из-под контроля. И будет некий Евро-Афганистан, который отрежет Россию от Европы. Дикое поле ХХI века.
Твою мать…
— Значит, тюки с кокаином в посольство подбросили украинцы. Не хорваты. Так?
— Не знаю. Но, наверное, да.
— Зачем?
— Понятия не имею.
Думаю, правда. Исполнителям такие вопросы ни к чему.
— Какое у тебя задание?
— Найти, кто убрал нашего человека. И разобраться с ним.
— Самому?
— Нет, выйти на контакт с хорватами. Они это должны сделать, я только проконтролирую. И доложу.
— Какие хорваты?
— Субботич.
Знакомые все лица.
— Он ваш агент?
— Скорее всего, просто у нас на крючке. Такого агента иметь — себе дороже.
И это правда. ЦРУ уже извлекло уроки из утечек и разоблачений — таких как Субботич официально не оформляют.
— Что ты знаешь о Субботиче? Он связан с наркомафией?
— Связан? Он начинал работать еще с картелем Кали. Главный наркодилер на Балканах. Потом он переключился на поставки оружия и отмывание денег. Через него сотни миллионов наркодолларов были инвестированы на Балканах. В основном в туристическую отрасль.
Здорово. Такого человека и впрямь лучше не оформлять как агента. Не дело, когда ЦРУ США работает с наркоторговцами.
— На чем вы его держите?
— Я не знаю.
— Но, наверное, догадываешься?
— Я сказал, что не знаю!
Правда.
— Ладно, проехали. Почему Костенко сорвался с тормозов? Ты говоришь, он убрал вашего человека. За что?
— Не знаю.
— И тоже не догадываешься?
Сикерд помолчал.
— Наверное, в Лэнгли принято решение заморозить работу по Украине.
— Почему?
— А сам не догадываешься? Там черт-те что происходит. Попытка построить демократию оказалась полным дерьмом и теперь все, кто к этому причастен — тоже в дерьме. Украина очень токсична. Оттуда постоянно рождаются скандалы, она стала одной из причин глубокого межпартийного раскола уже в Вашингтоне. А ЦРУ нужно утверждать бюджет каждый год — и никому не хочется, чтобы его тыкали носом в Украину при этом. Вероятно, поэтому принято решение все заморозить. В том числе и вашу историю с кокаином в посольстве.
Ну, да. Отлично. Пришли, разворошили осиное гнездо и ушли.
А нам с этим жить.
Знаете, какая моя самая большая претензия к США? Они не имеют дела с последствиями своих провалов. Они просто уходят обратно за океан. А мы остаемся с тем, что натворили чьи-то шаловливые ручки…
Подонки…
— Еще один вопрос. Почему принято решение именно убрать?
— Не знаю.
— Твое любимое слово.
— Я больше не работаю напрямую на дядю Сэма, я — подрядчик. Думаю, одно из двух. Либо, они знают что-то такое, что может стать причиной больших проблем в Вашингтоне. Либо… Либо они стали нас шантажировать. История с импичментом Трампа уже показала нашу уязвимость. Если же есть еще что-то…
…
— Думаешь, врет?
— Нет. Думаю, он говорит правду. Вопрос в том, что с этой правдой теперь делать. Ты кстати,
