– ключа, и в тексте сразу же появился намек на смысл. Таня взяла лист бумаги и вдохновенно произнесла вслух:
То зара кусума однажды Андреем отъято,
Бей дважды по шесть поклонов на сердце розы,
Сомножь предпоследнего ряда звериного мира камней
Тому, кто восемь углов земных держит.
– Ничего не понял, – искренне произнес я.
Таня произнесла тихо:
– Слушай, я почти уверена, что это какая-то средневековая древность. Вероятно, времен еще Ивана Грозного. Представляешь, это, наверное, сочинял какой-нибудь дьяк при великом князе…
– Угу, – скептически отозвался я. – Феофан. В исполнении Крамарова. Под диктовку Жоржа Милославского.
– Вредный ты все-таки… – вздохнула Таня.
– А восемь углов земных – это опять Япония, – сказал я. – Именно у них мир был восьмиугольным. Может, и еще у каких других азиатов.
– А у наших? У русских? Каким они видели мир?
– Да плоским, наверное… Как блин. И небо сверху как миска. Стихи помнишь: «где (я слышал стороною) небо сходится с землею»?
Второе четверостишие оказалось куда более простым, с ними удалось справиться минут за десять:
odin den idi na vstok
nastupnimi na uga
nastupnimi protivu begu kona tomskago
ostanimi pravo age na uga
Значение слов «наступный» и «останный» было понятно. Зато «конь томский» вызвал у нас, мягко говоря, недоумение. Толкование многозначного слова «аже» пришлось уточнять в интернете, и после некоторых споров мы сумели распознать его смысл, хотелось бы надеяться, правильно. Наконец, совместными усилиями нам удалось переложить и этот фрагмент на более современный язык:
Один день иди на восток.
Следующие дни – на юг.
Следующие – против бега коня томского.
Последние – направо, аже (или же) на юг.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
С утра пораньше пришлось опять ехать в Черепановский район – заказчик не стал отказываться от моих услуг, к тому же предварительная договоренность у нас имелась. Я отправился в путь около половины шестого утра, размышляя о том, что, устраивая себе подобный фриланс, я все-таки рассчитывал на несколько иной режим работы – то есть, чтобы вставать попозже… Часов в десять хотя бы…
Когда я возвращался (было уже обеденное время), мне позвонила Таня. Как и вчера, у нее было срочное дело, не терпящее отлагательств. Только теперь это никак не было связано ни с Эльвирой, ни с возможными проблемами от охотников за американским письмом… С которым я пока так и не решил, как поступить.
Так вот – Тане нужно было срочно вылетать в Москву по служебным делам. И против этого было сложно возразить – она сейчас замещала начальницу отдела, и некоторые вопросы требовали решения именно на этом уровне.
– Надолго это? – спросил я.
– Не особенно, – ответила Таня. – До конца недели, в субботу постараюсь прилететь обратно… Андрей, меня уже отпустили собираться… Ведь ты же отвезешь меня в аэропорт?
Можно было и не спрашивать… Конечно, отвезу. Конечно, глупо использовать автобус как малолитражку, излишне часто гоняя его порожняком, но уж Таньку в аэропорт не отвезти…
* * *
Я вернулся из аэропорта в пустую квартиру, прошелся по комнатам, и понял, что мне стало грустно. Скучно. Телевизор включать не хотелось – там уже много лет ничего доброго не показывают. Сплошные политики и прочие прокладки. Татьяна давно поднимает разговор, что есть смысл отказаться от телевидения вообще, раз мы его не смотрим… Или почитать что-нибудь, отец мне почти всю свою библиотеку прислал… Куприн, Лесков, Чехов… Китс, Шелли, Байрон… А на задней полке кое-кто покруче: Монтень да Шопенгауэр… На бегу это читать невозможно… И вникать, когда у тебя голова забита черт знает чем – тоже. Но когда же у меня будет время и возможность для самообразования? – а то самому ведь иногда противно становится: вроде человек с дипломом инженера, а интеллекта как у недоучки… Работы в ближайшее время не ожидалось, звонить американцам на предмет сразиться в покер было тошно, поэтому я принял конформистское решение – положил на тумбочку «Опыты» Монтеня и отправился за пивом. Но не успел даже выйти на улицу, как прямо у подъезда был остановлен двумя парнишами в черном. «Шо вам таки, парниши, надо?»
– Вы Маскаев Андрей Николаевич? – спросил один из них.
– Я – это он, – ответил я.
Парниши в черном шутку не поддержали.
– Уголовный розыск, – сказал один из них, сунув мне под нос корочки. Я ожидал чего-то подобного, поэтому не стал дергаться и задавать глупые вопросы типа «а в чем, собственно?..». Просто чуть задержал руку сотрудника с удостоверением, чтобы успеть прочитать и запомнить, как зовут моего нового знакомого.
Его звали Виталием Парамоновым. А был он старшим опером из оперативно-розыскной части отдела по расследованию тяжких преступлений против личности. Неофициально эта структура называлась, как все, наверное, знают, «убойным отделом», хотя, как я слышал, самих стражей порядка уже давно колбасит от такого прозвища.
Я предполагал, что меня доставили в управление из-за истории со Столяровым, и потому слегка удивлялся. Ведь следователи принимают дела от оперов, а отнюдь не наоборот.
Но дело было не в том убийстве. И даже не в загадочном исчезновении некоего ранее судимого (видимо) гражданина в районе Шатунихи. А в том, что не далее как сегодня ночью на одной из оживленных улиц города был обнаружен автомбиль «субару-легаси Б4» черного цвета, в котором сидел его владелец – некий Буканцев Артем. Этот человек был мертв. Его убили неустановленным холодным оружием ориентировочно в девять часов вчерашнего утра. И что интересно, среди прочих абонентов его мобильного номера оказался именно Андрей Маскаев, причем Буканцев общался с ним всего лишь несколько дней назад. И бумажка с моим адресом нашлась в его машине, а это вряд ли могло оказаться простым совпадением.
Разумеется, Парамонов со товарищи мне так сразу это не выложили. Сначала они в не слишком вежливой форме попытались выяснить, где я был вчера утром с восьми до десяти часов утра, но я им сказал сразу и честно, что находился я в за пределами города, и при этом там со мной непосредственно общались как минимум три человека, граждане иностранного государства. А еще я заходил в лавку господина Семужного. Да, и заправлялся на трассе – меня могли запомнить, а если надо, я могу поискать чек, он, наверное, валяется дома или в машине.
После этих моих слов оперативники стали приветливее не намного. Они не обрадовались. Возможно, даже напротив, они были очень недовольны тем, что у меня оказалось нечто вроде алиби. Однако это волшебное
