Через неделю бригада Банных имела уже звенья. Шамков становился ведущим в первом звене, Голубков и Гордеев — во втором и в третьем, Матвеев — в четвертом, Слесаренко — в пятом.
Пять звеньев становились пятью пальцами бригадира Банных и постепенно сжимались в кулак. 31 июля троим опоздавшим на работу бригада впервые заявила:
— Проспали? Так сходите отоспитесь. Нам прогульщиков не надо.
В бригаде Банных шел кропотливый подбор шестеренок.
В середине второго месяца монтажных работ господин Гартман устроил первый серьезный скандал.
— Куда гонит господин Банных работу? — спрашивал он переводчицу.
— Передайте господину Гартману, что наши рабочие хотят смонтировать топку котла со всеми гидравлическими установками в тридцать дней.
— Не в тридцать, а в шестьдесят, — перебивает Гартман.
— Вы говорите — в шестьдесят, — разъясняет Банных, — а рабочие думают в тридцать.
— Какие рабочие? — пренебрежительно спрашивает Гартман и смотрит на промасленную буденовку Шамкова. — Не этот ли «зольдат» думает?
— Это не «зольдат», а демобилизованный красноармеец.
Гартман нетерпеливо машет рукой. Нечего спорить с фирмой «КАСГ». Топки ее системы Гартман монтирует шестьдесят дней и семнадцать часов.
Когда Банных попытался протестовать, Гартман собрал чертежи и ушел с работы.
Молодые инженеры Межеровский и Дмитриев подошли к котлу.
— Ушел?
— Ушел.
— А чертежи?
— Забрал.
Около Банных стоял рабочий фирмы «КАСГ». Он подождал, пока Гартман не скрылся из виду, и начал вести объяснения при помощи пальцев и улыбок.
— Чертежей не надо. Чертеж у нас в голове. Десять топок (при этом разжимаются пальцы обеих рук) мы смонтировали. В топках ничего страшного нет. Пусть Гартман кричит. Вы работайте, а мы поможем вам.
Гартман кричал и сердился все чаще и чаще. Чаще он стал уходить из котельной с чертежами. Чаще лазили Банных с Межеровским по котлу и разговаривали с немецкими монтерами при помощи жестов.
Шамков в звене был ведущим. Шамков вел старика Чусова, двух комсомольцев, двух таких же, как он, демобилизованных красноармейцев и двух слесарей.
Звено приступило к вальцовке. Накануне Шамков видел, как старые котельщики из бригады Гордеева вальцевали трубы. В руках Шамкова вальцовка была впервые, поэтому в пальцах чувствовалась робость.
Первую трубу Шамков вальцевал слишком долго. Он не знал, когда кончать вальцевание. Спросить у старых рабочих было неудобно. Ведущий должен знать все. Время тянулось бесконечным кольцевым транспортером. Чусов ждал конца, а Шамков не знал, когда он наступит. Пришел Банных, посмотрел на вальцовку и бросил взгляд на Шамкова.
— Хорош конец. Переходи на второй. Сколько по плану? — спросил Банных.
Вместо Шамкова ответил Чусов:
— Сорок.
— Образовался уже?
— Так точно, товарищ бригадир.
— А завальцуете сорок?
Шамков снова не ответил. Шамков боялся дать обещание и не выполнить его. Он заправлял вальцовку во вторую трубу и сделал вид, что не расслышал вопроса.
В этот день Шамков остался после восьмичасового рабочего дня, чтобы выполнить суточное задание. Глядя на Шамкова, остался Чусов.
Звено Шамкова день ото дня прибавляло в темпах. Сорок концов уступили место сорока пяти, сорок пять — пятидесяти, пятьдесят — шестидесяти.
Гартман бушевал и волновался. Он кричал, что такой спешки никому не нужно. Он доказывал бригадиру Банных, что больше сорока труб он не требует в день.
Шамков шел дальше. Он стал давать по семидесяти труб и, наконец, дал восемьдесят. Бригада товарища Банных кончала монтаж топки фирмы «КАСГ» на двадцать четвертые сутки. 3 сентября Банных уже готовился к опрессовке. Господин Гартман прибежал к Тумасову и потребовал десять суток на осмотр котла, прежде чем пустить его под гидравлическое испытание. Десять суток — и ни одного дня меньше.
— Может быть, господину Гартману хватит и двух часов на осмотр? — спросил улыбаясь Тумасов.
Гартман не стал продолжать разговор. За сорок пять минут до шабаша он дал приказание немецким монтерам бросить монтаж и демонстративно ушел с работы.
В час дня котел стали наполнять водой, начиналась опрессовка. Когда давление в котле поднялось на десять атмосфер, к Гартману послали человека с просьбой прийти на испытание. Гартман не явился. Давление поднималось все выше и выше. Манометр показывал двадцать атмосфер. Банных молча ходил у труб. К Гартману послали во второй раз. Во второй раз отказался прийти Гартман.
Стрелка поднималась уже к сорока, когда Гартман решил, наконец, послать своего человека. Человек пришел, оглядел трубы и убежал обратно. По трапу поднимался сам Гартман.
При сорока трех атмосферах давления начался осмотр котла. Из тысячи шестисот труб котла «Гонемага» заслезилась всего одна.
Гартман искал бригадира Банных. Он сжал ему ладонь и сказал переводчице:
— Передайте господину Банных, что фирма «КАСГ» побеждена. Топки ее системы можно монтировать не в шестьдесят дней и семнадцать часов, а в три раза быстрее.
4 сентября комсомольский котел уже был сдан котельному инспектору. Банных выделил Шамкову самостоятельную бригаду, а во главе осиротевшего звена поставил ведущим старика Чусова.
Вечером господин Поляс пришел к господину Гартману.
— Фирма «Бергман», — сказал он, — потерпела поражение в один день с фирмой «КАСГ». Вы помните этого мальчика Мордуховича, про нахальство которого я вам говорил? Он заставил меня изменить свое отношение к традициям нашей фирмы. Сегодня мы сдали готовую турбину, сдали на двадцатый день после начала монтажа. Это могло случиться только в этой непонятной стране.
* * *
Четвертого же числа вечером Мордухович отчитывался о работе своей бригады на комсомольском собрании и его ругали за нетактичное отношение к немецким специалистам.
Магнитогорск, 1931 г.
Н. Кутов
ГРАНИЛЬЩИК
Стихотворение
С камней за слоем слой снимая,Сдувая пыльный порошок,Своим упорством краски маяИскусный мастер в них зажег.Смеются камни… Каждой граниГореть огнем в его руках,Так, скинув дымку, утром раннимОзера светятся в горах.
А. Шмаков
ЭНТУЗИАСТ
Несколько раз мне приходилось встречаться с инженером цеха контрольно-измерительных приборов и автоматики Торчинским. Худощавый, скуластый, словно высушенный постоянными заботами, он неторопливо, взвешивая каждое слово, рассказывал об автоматизации. Его задумчивые, с налетом грусти глаза смотрели на собеседника и будто спрашивали: «Неужели еще не ясно»?
На этот раз лицо Майора Александровича было особенно печальным, разговаривал он неохотно и даже вяло. Я спросил, что с ним.
— Недавно похоронил сестру, умерла от рака. Возил ее в Москву к знаменитостям, но напрасно, сказали — поздно…
Густые брови его, полувыгнутые над темно-орехового цвета глазами, выразительно приподнялись.
— Бессильны мы еще во многом. Наука в большом долгу перед человеком… — и хотя сказанное относилось к медицине, но за этими словами угадывался более глубокий смысл.
Не сразу разговор наш перешел на автоматизацию мартеновского производства и статью в «Правде» о Торчинском.
— Признаюсь, слабо верил в силу печати до этого, а тут статья всколыхнула меня, подстегнула других. Зашевелились. Хорошо-о!
Слово за слово разговор наш становился все живее и передо мной вставал человек со своими каждодневными думами и мечтами, устремлениями и поступками.
Майор Александрович прибыл с группой молодых специалистов в Магнитку в 1933 году по призыву Серго Орджоникидзе.
— Приехал я сюда, как знаете, с Украины, после окончания Кировоградского вечернего техникума, совсем мальчишкой с дипломом техника-теплотехника в кармане, — он поднял голову, посмотрел на меня. — Интересно ли слушать об этом, а? Ладно, — с усмешкой произнес он, — расскажу по порядку.
Майор Александрович вздохнул, как бы собираясь с мыслями, а потом живо продолжал:
— Захотелось мне на Москву взглянуть после техникума. Сел в поезд и на последние рубли укатил в столицу. В это время только что возвратился из Магнитки Серго, а комсомол объявил призыв: молодые специалисты — на рабочие места. Призыв тот за душу взял, и я дал свое согласие поехать в Магнитку. Набралось нас, охотников, человек тридцать. Серго пригласил к себе в Наркомат. Я впервые в жизни видел такого большого человека. Пришли мы аккуратно в назначенный час. Серго оказался занят, но помнил о нас. Из его кабинета вышел человек, извинился, попросил подождать, а чтобы мы не скучали, направили нас в наркомовскую столовую.
