Я поставил вопрос на исполкоме с участием Адама Селены.
– Как понимаю, – говорю, – троичная система должна нам помогать, а не мешать. Не вижу греха, если у камрада Цецилии в ячейке будет четверо. И опасности тоже не вижу.
– Согласен, – кивнул проф. – Но считаю, что четвертый должен оставаться вне ячейки, чтобы остальных не знал, пока это не будет вызвано поручениями, которые даст Цецилия. Это меня не беспокоит, меня беспокоит возраст.
– Верно, – кивнула Ваечка. – Относительно возраста этого ребенка стоит поговорить.
– Друзья, – сказал Майк нерешительно (в первый раз нерешительно за несколько недель; он совсем сделался деятель «Адам Селена», а не одинокая машина), – возможно, пора напомнить, что подобные ситуации я уже разрешал в положительном смысле. По-моему, тут дискутировать нечего.
– Вот именно, Майк, – поддержал его проф. – Есть председатель, и у него есть право решать такие вещи. Какая у нас самая большая ячейка?
– Пятеро. Сдвоенная: тройка и двойка.
– И без осложнений. Ваечка, драгоценнейшая, неужели Сидра предлагает этому ребенку полноправное членство? Не напомнить ли ей, что ведь мы же революцию затеваем? Со всеми отсюда вытекающими, вроде беспорядков, кровопролития и других вероятных бед?
– Именно так она и ставит вопрос.
– Но, дражайшая леди, когда мы ставим на кон свои жизни, мы достаточно взрослые люди, чтобы это понимать. Взрослый человек эмоционально ощущает хватку смерти. А дети редко бывают способны осознать, что смерть угрожает им лично. Можно даже определить порог зрелости как возраст, в котором человек осознает, что смертей… и принимает этот приговор без страха.
– В таком случае, проф, – сказал я, – пришлось бы назвать детьми кое-каких здоровенных дядь и теть. Семь против двух, такие есть и в партии.
– Кореш, не спорю. Есть вероятность, что чуть ли не половина из наших именно такие, причем под конец всей этой дурдомной зарубы нас это весьма неприятно удивит.
– Проф, – не унималась Ваечка. – Майк, Манни. Сидра убеждена, что этот ребенок – уже взрослый человек. И я в этом убеждена.
– Что скажешь, Ман? – спросил Майк.
– Пусть проф с ней как-нибудь встретится и выработает свое мнение. Я на нее купился. Особенно, на ее способ лезть в драку сломя голову. Иначе всего дела не затевал бы.
Вопрос отложили и ша. Вскоре Хэзел появилась у нас на обеде как гостья Сидры. Виду не подала, что меня узнала. И я к ней не признался. Уже много после узнал, что она меня сходу припомнила, причем не только по левой руке, но и как того мужика, которого высокая блондинка из Гонконга поцеловала, а потом шапку нахлобучила. А чуть позже и Вайоминг распознала – по тому, чего Ваечке было не переменить. По голосу.
Но как воды в рот набрала Хэзел. Если даже и подумала, что я подпольщик, то и виду не подала.
Всё более или менее прояснилось, когда мы узнали ее историю. Ее этапировали вместе с родителями примерно в том же возрасте, что и Ваечку. Отец погиб при несчастном случае, еще когда принудработы отбывал, мать говорила, что от наплевательства Главлуны насчет техники безопасности там, где зеки вкалывают. Мать его пережила, но умерла, когда Хэзел исполнилось пять. От чего умерла, Хэзел не знает. Как не знает и за что родителей сюда замели. Возможно, за подрывную деятельность, если оба Валун получили, как она думала. И возможно, от матушки унаследовала она лютую ненависть к Главлуне и Вертухаю.
Семья, что детдом содержала, оставила ее у себя. Чуть подросла, ее приспособили пеленки менять и посуду мыть. Сама научилась читать, могла на машинке печатать, а писать не умела. Математику знала в пределах деньжата сосчитать, за которые детвора друг дружку лупцует.
Ушла из детдома со скандалом. Хозяйка с мужьями объявила, что с Хэзел приходится еще несколько лет службы. А Хэзел вышла себе вон – и всё, даже одежонки не взяла, и шмуточки, какие по мелочам были, бросила. Мама раздухарилась, хотела скандал поднять, семья, того и гляди, могла бы встрять в «междусобойчик» из тех, что сама Мими так осуждала. Пришлось шепнуть ей, будучи шеф ячейки, что нежелательно привлекать внимание к нашей семье, и самому выложить гроши, а ей сказать, что, мол, это партия оплачивает одежку для Хэзел. Мама от грошей отказалась, отменила семейный совет, взяла Хэзел в город и на свой характер весьма не без претензии Хэзел обмундировала.
И мы ее удочерили. Знаю, нынче это дело волокитное, а в ту пору это было проще простого – что котенка подобрать.
Еще больший тарарам поднялся, когда Мама задумала пристроить Хэзел в школу. Ни Сидра на это не рассчитывала, ни сама Хэзел не ожидала как член партии и камрад. Опять пришлось мне нажать, и Мама частично отступилась. Хэзел пристроили к репетитору поблизости от заведения Сидры, то есть тут же возле нашего шлюза тринадцатый номер. (Почему у Сидры салон процветал? Да потому, что рядом с домом она воду получала из нашей системы без ограничений, а обрат шел к нам же в отходы.) С утра Хэзел училась, а после полудня в салоне работала: халаты подавала, полотенца меняла, ополоски убирала, к делу присматривалась. И всем остальным занималась, что Сидра поручала.
«Всем остальным» – значит, командовала «иррегулярными с Бейкер-стрит».
С малышней Хэзел научилась иметь дело с самых ранних лет. И малышня ее любила. Хэзел сладкими словечками ни во что не втравливала и понимала ихний, на слух любого взрослого, лепет. То что надо мостиком она стала между партией и ее самой юной подмогой. У нее получалось выдать скукоту слежки целыми днями за игру, уговорить их играть по правилам, которые предлагала, и притом виду не подать, что за серьезные вещи за всем этим маячат Не на детский манер серьезные, а на самый в натуре взрослый.
Ну, к примеру:
Скажем, прихватили мальца с пачкой подпольных листовок, причем он сам читать не умеет. Бывало такое, и не раз. Но если Хэзел предварительно мальца настропалила, то разговор шел так:
ВЗРОСЛЫЙ. Малыш, где ты это взял?
ИРРЕГУЛЯРНЫЙ С БЕЙКЕР-СТРИТ. Я не малыш, я уже большой.
ВЗРОСЛЫЙ. Окей. Большой. Но где ты это взял?
ИБС. Джеки всем дает.
ВЗРОСЛЫЙ. Что еще за Джеки?
ИБС. Ну, Джеки.
ВЗРОСЛЫЙ. Как его фамилия?
ИБС (с укоризной). Его? Да он же девчонка!
ВЗРОСЛЫЙ. Порядок. И где она живет?
ИБС. Кто «где живет»?
И начинай сначала.
На все вопросы ключевой ответ один: «Джеки всем дает». А поскольку никакой Джеки на свете нет, значит, у него (или у нее) ни фамилии нет, ни адреса, ни даже пола. А выставлять взрослого дураком пацанята обожают, стоит им усвоить, как легко это делается.
Ну, самое худшее – конфискуют листовки. Даже наряд миротворцев-карателей трижды подумает перед тем, как задержать мальца. Да, они уже начали появляться в Луна-сити нарядами человека по три и никак не меньше. Кто из них в одиночку совался, тот пропадал без следа.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
