уточнил Столыпин. – А наоборот никак нельзя?
Ротмистр помотал головой.
– Заподозрят неладное и отменят операцию. Станция наверняка под наблюдением. А нам надо осиное гнездо не потревожить, ниточки не обрубить. И чтобы с поличным…
– Кто утвердил операцию?
– Петр Аркадьевич… Вам не обжаловать и не отменить. Только принять к исполнению…
* * *
– Эко вы, батенька, фантазёр, – Ленин смотрел на Дзержинского со снисходительным удивлением, – Томмазо Кампанелла… И где же вы в нашей отсталой, дремучей России найдете столько желающих добровольно взойти на эшафот? Нет и еще раз нет! На современном историческом этапе «наша задача – учиться государственному капитализму у немцев, всеми силами перенимать его, не жалеть диктаторских приемов для того, чтобы ускорить это перенимание западничества варварской Русью, не останавливаясь перед варварскими средствами борьбы против варварства»[50].
– Может быть, Россия не так обихожена и комфортна, как заграница, – покачал головой Балакшин в знак несогласия, – но по совестливости своей Западу не уступает. Крестьянство согласно с написанным в Евангелии от Луки: «от всякого, кому дано много, много и потребуется; и кому много вверено, с того больше взыщут». Применительно к гласным, измерять результат их деятельности можно и нужно. Измерять и сравнивать с предвыборными обещаниями, из-за которых они и становятся избранными, что всегда есть ноша тяжкая, а не награда.
– Выборы – это свобода волеизъявления! – Обычно бледное лицо Дзержинского порозовело, а в усталых блеклых глазах зажегся недобрый огонек. – Выбранный народом – самый свободный, потому что ему не нужно заглядывать в глаза начальству для получения поста. Его начальство – избиратели. Но свобода без ответственности не бывает. Тут всё должно быть четко, по-военному. Пообещал – сделай! Не сделал – мошенник. Могут быть, конечно, обстоятельства непреодолимой силы, не позволившие… Вот пусть суд и разбирается, насколько они весомые. Невыполнение депутатом предвыборных обещаний должно квалифицироваться точно так же, как действия недобросовестного подрядчика, собравшего деньги с пайщиков на строительство и не выкопавшего даже котлован… Ты – депутат, тебе народ доверился. Обманул, злоупотребил доверием – значит, жулик. Суд, Сибирь… Это единственное место, где оправдана презумпция виновности, и политик должен доказать, что он не виноват в невыполнении обещаний и сделал всё от него зависящее… Доверие – это то, на чем зиждется государство. Не будет его – рухнет, рассыплется как карточный домик вся страна. Выборными представителями должны быть те, кто как оголённый нерв народа… А если не так, то лучше самодержавие, или, по крайней мере, честнее… Партии? То же самое! За них даже голосовать можно списком! Но ответственность – такая же, только коллективная! Есть у партии предвыборная программа – вот пусть её партийцы всем гуртом выполняют. Не выполнили? Все вместе виноваты! Та же статья, только в группе лиц, отягчающая… И тогда всю эту партию, включая содержателей-жертвователей, – строить дороги, можно даже всех в один острог, где они смогут до тонкостей отточить новую партийную программу к следующим выборам…
– Депутатов будет трясти как осиновый лист от такой перспективы, – недоумевающе пожал плечами Ленин, перед которым зримо рисовались предстоящие выборы в Финляндском княжестве.
– А если не будет трясти депутатов, то трястись будет все Отечество. Нет, чем выше пост, тем больше должна быть ответственность. Там, где работягу можно только пожурить, начальника уже надо сечь батогами, а политиков и вовсе казнить на лобном месте. А пока ничего этого не происходит, государство будет наполняться жуликами, хоть назначенными, хоть выбранными, и авторитет власти, хоть самодержавной, хоть республиканской – без разницы, будет падать. И дойдёт до того, что возненавидят эту власть и те, кто её выбирал, и те, кого выбирали. Начнётся уничтожение с приставкой «само». Гражданская война – это тоже разновидность уголовной ответственности. Высшая мера наказания, к которой приговаривается сразу весь народ, все подданные, независимо от сословной принадлежности и социального статуса… За лень и политическую близорукость.
Дверь купе стремительно распахнулась, и на пороге показался уже одетый Столыпин.
– Извините, господа теоретики. Быстро и организованно переселяемся…
25 января 1902 года. Харбин
Владелец одноименного фотоателье Кикути Масамицу шёл на работу во внеурочное время, когда Харбин еще спал, и только позёмка сопровождала его в недолгой прогулке по зимнему городу. Для текущего бизнеса никаких срочных дел не было. Что вообще может быть неотложного таким ранним утром, почти ночью? Первые клиенты появятся часов через шесть, заказы еще вчера выполнены и разложены по конвертам. Все, кроме одного. Но он не касается Кикути Масамицу, зато напрямую связан с капитаном японской разведки Исимицу Макиё, самоотверженно и вдохновенно работающим на своего императора под именем владельца процветающего фотобизнеса.
Фотоателье «Кикути» открылось в Харбине совсем недавно, в августе 1901 года, а в Генеральный штаб начальнику 1-го управления генерал-майору Идзити Косукэ уже отправлено более тысячи фотографий КВЖД, Транссиба, русских военных объектов и офицеров, охотно фотографирующихся на память в самом русском городе Китая. Фотографировать приходилось не только людей. Двое помощников Исимицу – агенты Танака Кодзиро и Хисаёси Кацуо, содержащие маленький, но уютный отель «Сунгари» и организующие для многочисленных командированных чиновников и офицеров самый различный отдых, – регулярно поставляли для фотокопирования документы, аккуратно изымаемые на время из портфелей заезжих простофиль.
Сегодня был как раз тот самый случай. Информация о важной персоне, путешествующей инкогнито с конфиденциальным заданием русского царя, пришла от самого Мотодзиро Акаси из Санкт-Петербурга еще неделю назад. Завербованный японской разведкой корейский подданный Аким, владелец прачечной в Красноярске, подтвердил следование интересующего всех путешественника. Эстафету в Иркутске перехватил такой же «фотограф», как Исимицу, кадровый разведчик капитан Ивао Саку и аккуратно передал из рук в руки своей разведочной группе, устроившейся на строительство Кругобайкальской железной дороги. У Исимицу и его людей было достаточно времени подготовиться к встрече, и когда странник прибыл, его бережно, как китайский фарфор, усадили на правильного извозчика, отвезли в правильную гостиницу и напоили чаем с лошадиной дозой лауданума. Проспит до полудня точно! Портфель этого чиновника был аккуратно изъят и надежно закреплен под шубой предприимчивого капитана, спешащего отснять его содержимое и вернуть обратно, пока никто не хватился.
Профессиональный фотограф Ямамото Ицума и переводчик Акияма Ундзиро уже были на месте[51].
– Просмотреть, сфотографировать, составить краткую опись содержания, – капитан отдал портфель подчиненным и быстро прошел в свой кабинет. До рассвета будет время просмотреть донесения и составить сводный отчет. Неделя была урожайная. Генерал Косукэ будет доволен.
То, что затеваются большие дела, Исимицу понимал по характеру распоряжений и запросов из Токио. Майору японской армии Ханаде, работающему под прикрытием священника буддистского храма во Владивостоке, поступил приказ создать диверсионную группу за спиной у русской армии в Маньчжурии. Задача – по команде перерезать Транссиб, сонную артерию российского Дальнего Востока, красноречиво говорила о замыслах
