Его профессией было раскрывать преступления — этому он научился. Но разве можно толком заниматься такой работой, если уход из полиции лишил его всех необходимых для этой цели средств? Теперь работать можно, только балансируя на самой грани законности, утаивая полученные сведения или вламываясь в чужие жилища в поисках улик. Значит, он выступает на стороне закона, постоянно его нарушая. Это просто донкихотство!
Спустив ноги со стола, он встал, отнес переполненную пепельницу на кухню и высыпал окурки в мусорное ведро. Потом сунул кипятильник в кружку с водой, на поднос поставил банку растворимого кофе и чашку и пошел со всем этим в ванную. Налил воды в ванну, закурил новую сигарету, взял газету, кружку с кипятком. Нежась в ванне, наслаждаясь ласковым теплом воды и ароматом кофе, он скрепя сердце решил: пока полиции ни слова — пока. И если он вступит в конфликт с законом, придется отвечать на всю катушку.
Вебер знал, что только самолюбие заставляет его так поступать, но он вложил в это дело столько труда и перенес столько неудач, что — черт возьми — по крайней мере, следует исправить то, что еще можно.
Он как раз пробегал глазами заголовки на первой странице газеты, когда услышал, как открылась входная дверь.
Пришла Виктория, но не одна. Кто-то вошел вместе с ней, и Вебер услышал сопение и голос комиссара Линдберга.
— Я совершенно спокоен… Не хочу нервничать, не могу себе позволить с моим сердцем, но спрашиваю в последний раз… — Голос поднялся до могучего рыка: — Где этот сукин сын? Клянусь, я задушу его собственными руками!
Виктория прошла на кухню, Линдберг следом.
— Я не знаю, где он, герр комиссар. Я ему не нянька, ищите его сами.
— Ладно, я вижу, — гремел Линдберг, — хотя, быть может, вы ему больше чем нянька?
— Надеюсь, небо как-нибудь меня от этого убережет, — заявила Виктория с такой убежденностью, с какой женщины умеют говорить только тогда, когда в чем-то совсем не уверены. — Я… — Она запнулась, ибо именно в эту минуту приоткрыла дверь в ванную и увидела Вебера, сидевшего в ванне с пальцем, приложенным к губам. Не моргнув глазом, Виктория небрежно прикрыла дверь, оставив только маленькую щелку, и продолжала: — Я уже столько раз вас уверяла, герр комиссар, что он не говорит мне, куда направляется. Если хотите подождать, я сварю кофе покрепче.
— Не хочу я кофе, — буркнул Линдберг. — Хочу знать, куда девался этот мерзавец.
Они прошли в комнату. Вебер слышал, как Виктория спросила:
— Так в той истории со Швейцарией все-таки что-то есть?
— Да, что-то есть, — гремел Линдберг, и Вебер слышал каждое слово. — И стоит мне только подумать, что дальнейший ход следствия зависит только от Вебера, я готов лопнуть от ярости. У меня состоялся с Берном продолжительный телефонный разговор. Как мне было сказано, вскрытие показало, что девушка была в положении.
Последовала долгая пауза. Наконец Линдберг продолжил:
— В расследовании фигурировали только белье и обручальное кольцо погибшей. Белье было французским, колечко из Форцхайма, из того ассортимента, который поставляют в Швейцарию и там продают. Нашли оптовика, потом, просмотрев около двадцати тысяч счетов, нашли и ювелира в Невшателе, который кольцо продал. В те дни, когда случилось несчастье, он продал всего три кольца. Два — местным клиентам, которые до сего дня живы и здоровы. Третье купил иностранец. Нашлась квитанция с фамилией клиента: Шарль Делорм. Что с вами? На вас лица нет.
— История раскручивается, — протянула Виктория, и Вебер поразился ее самообладанию.
— И как еще раскручивается! — хмыкнул Линдберг. — Филигранная работа. Совсем не то, что полунелегальная информация, которую так любят некоторые. Вам уже приходилось слышать про этого Делорма?
Виктория не отвечала.
— Ну ладно, история пока продолжается, — буркнул комиссар Линдберг. — Полиция разыскивает Делорма. В одном отеле в Невшателе обнаружили регистрационную карточку, которую заполнил некий Делорм, остановившийся там с женой. Характер почерка на карточке и у ювелира идентичен. Делорм покинул отель с женой в ту самую ночь, когда было совершено убийство. Швейцарские коллеги разыскивают мсье Делорма во Франции, пока безуспешно.
Снова воцарилась тишина, потом Линдберг рыкнул:
— Вам нечего мне сказать?
— А что я могу сказать?
— Вы рассказывали про беременную девушку, за которой следили в Швейцарии. Кто она?
— Но я вам говорила, что девушка вернулась живая и здоровая.
— Ерунда! Наверняка подкупили кого-то другого и подставили на ее место.
Виктория рассмеялась так искренне, и смех ее звучал так убедительно, что Линдберг умолк.
— Это не так просто, комиссар. Мы видели девушку до того и после. Так хорошо изобразить другого человека просто невозможно. К тому же, я и в самом деле не знаю, к чему вы клоните. Вы же сами сказали, что вся ее одежда — из Франции. Делорм записан в отеле по французскому паспорту. Почему тогда вы ищете погибшую в Германии? И вот еще, чтобы вас окончательно успокоить: недавно мы выяснили, что та девушка поехала в Швейцарию только для того, чтобы избавиться от ребенка.
— Кто эта девушка? — Линдберг все еще рычал, но уже не так грозно.
— Герр комиссар, очень прошу вас, спросите об этом у Вебера, — взмолилась она. — Я только секретарша и вообще не должна ничего говорить.
— Не должна? Прекрасно, тогда я посажу вас за решетку за отказ давать показания, и на этот раз я не шучу!
Минуту в комнате стояла тишина, потом Виктория сахарным голоском пропела:
— И вы могли бы это сделать, герр комиссар? Трудно поверить. Вебер вас представлял мне в совершенно ином свете.
Вебер знал, что в этот момент в глазах ее играли чертики. Слышал, как Линдберг глубоко вздохнул, покряхтел и буркнул:
— В самом деле?
— Конечно.
И снова воцарилась тишина, потом Линдберг вдруг буркнул:
— Где кофе?
— Что?
— Разве вы мне не обещали кофе?
— Да, разумеется.
— Ну вот! Так сколько еще ждать?
Вебер негромко застонал. Вода в ванне давно остыла, но он не решался отвернуть кран, чтобы добавить теплой. В этих новостройках на пятом этаже слышно, как жилец на первом переворачивается с боку на бок. Так что он тихонько выбрался из ванны и принялся вытираться.
А парочка тем временем распивала кофе. Одевшись, Вебер постоял в нерешительности, потом уселся на унитаз и стал читать газету. Успел обстоятельно прочесть все двадцать четыре страницы два раза — от начала до конца и от конца до начала, прежде чем Линдберг убрался. Едва двери за ним закрылись, Вебер выскочил из ванной, стуча зубами.
— Как вы могли… — взвилась Виктория, но Вебер приложил палец к губам, подбежав к входной двери, прислушался, спускается ли комиссар по лестнице, потом спокойно произнес:
— Я вам очень благодарен, Виктория!
— Ах, ерунда, — сердито отмахнулась она. — Вы же слышали, как трудно мне было ему объяснить, что девушка в Швейцарии — это не Анна.
— Но там была Анна!
Виктория растерянно взглянула на него. Вебер кивнул.
— Уже несколько дней я знаю, что убитая на горе Обер — это Анна. Сегодня я еще раз разговаривал с девушкой, которая заняла ее место. Зовут ее Гизелла, она ее сестра-близнец.
— Сестра-близнец? — Виктория упала в кресло,
— Да, звучит, конечно, диковато. Близнецов разделили во время эвакуации. Мать и одна девочка, Гизелла, обе больные, остались, а колонна беженцев двинулась дальше. Другую девочку, Анну, приютили знакомые. Мать умерла, маленькая Гизелла выжила, но никто не знал, кто она такая, потому что все документы семьи остались в вещах Анны. Когда Ковальский вернулся из плена, он нашел только Анну. Жену и Гизеллу с тех пор считает погибшими. Витте совершенно случайно наткнулся на Гизеллу и тут же придумал способ избавиться от Анны. Теперь вы понимаете, почему мне пришлось сидеть в ванне? Если бы в этой ситуации я предстал перед Линдбергом, пришлось бы все ему выложить. Но, полагаю, мы имеем право довести дело до конца.
Виктория встала и нервно прошлась по комнате. Услышанное ее ошеломило. Потом она остановилась перед Вебером.
— И вы все это знали уже несколько дней? Вебер кивнул.
— Мне давно уже ясно, что вы гигант мысли, но можете ответить на простой вопрос: когда вы догадались?
— В тот самый вечер, когда мы с Ковальским были в Риссене, — ответил он. — Тогда Витте совершил роковую ошибку. Припоминаете?
Виктория непонимающе уставилась на него. Вебер достал из стола магнитофон и включил усилитель. Потом повозился со шнуром и нажал кнопку. Раздался голос Витте.
«Не говорите глупостей, герр Ковальский, грех такое говорить. Разумеется, ваша дочь жива».
А потом донесся голос Ковальского, немного неразборчивый, потому что тот стоял в стороне от Вебера.
