усеянное миллиардами крохотных искорок. Присмотревшись, сюретер понял, что на материал нашито множество серебристых бисеринок, складывающихся в замысловатые узоры из точек и спиралей. Эти узоры, по всей видимости, должны были скрывать наготу владелицы, позволяя лишь угадывать под платьем смутные очертания тела. Пожалуй, появись на городском балу в подобном виде девушка из семьи попроще – купцов, инженеров или состоятельных рантье – платье сочли бы совершенно неподобающим, а перед семьёй тут же закрылись бы двери большинства домов, тщательно следящих за соблюдением приличий. Но городские советники, управлявшие всеми сторонами жизни города, сами обычно стояли вне законов и морали.
При этой мысли губы Ла-Киша скривила горькая усмешка. Сюретер вздохнул, осмотрелся вокруг – и нашёл то, что искал: на туалетном столике стояла пустая коробочка, оклеенная синей бумагой. Внутри было лишь несколько крошек, забившихся по углам, но запах мяты ещё оставался – сильный, глубокий. Раздавленная то ли случайно, то ли намеренно, крышка от коробки валялась рядом со столиком, тут же был и кусочек синей ленты: Элизабет Брунс не стала развязывать замысловатый бант, а просто разрезала ленту маникюрными ножницами.
Ла-Киш внимательно оглядел платье снаружи и изнутри, но не нашёл никаких бирок или меток ателье. Отыскав по другую сторону кровати брошенную туда девушкой упаковочную бумагу, сюретер аккуратно завернул в неё платье. Потом достал из кармана чистый носовой платок, накрыл им коробочку из-под печенья, и поднял её. Оглядевшись напоследок, он вернулся в будуар.
Элизабет Брунс теперь лежала на канапе; её мать сидела в придвинутом вплотную к диванчику кресле и сжимала в ладонях руку дочери. Девушка была в сознании, но глаза её бессмысленно блуждали по потолку комнаты, а губы бормотали что-то бессвязное. Время от времени мадемуазель Брунс заходилась кашлем. Обеих горничных в комнате уже не было; доктор Герш, присев во второе кресло возле секретера, толок пестиком в ступке что-то чёрное.
– Берёзовый уголь, – пояснил Хаим Ла-Кишу. – Я сделал промывание желудка, но мы не знаем, насколько быстро усваивается наше вещество. Печенье почти переварилось, – он не стал заканчивать мысль, но сюретер и без того прекрасно понял, чего опасается Герш.
– Доктор, но она же не… – мадам Брунс не договорила, с ужасом глядя на дочь.
– Я не могу сейчас дать никаких прогнозов, – покачал тот головой. – Будем надеяться на лучшее. Я останусь до утра, прослежу за состоянием мадемуазель, – Хаим взял девушку за запястье и, вынув часы, принялся подсчитывать удары пульса.
Ла-Киш продемонстрировал хозяйке дома свёрток с платьем и коробочку:
– Я забираю это.
– Если так нужно, – растерянно кивнула мадам Брунс.
– Нужно, – подтвердил сюретер. – Вы не знаете, кто именно доставил платье?
– Кажется, какой-то мальчик-посыльный, – женщина неуверенно посмотрела на Ла-Киша, потом на доктора. – Вам лучше спросить Кэтти, она его видела, ведь это она принесла свёрток.
– А в каком ателье был пошит этот заказ?
– Этого я, к сожалению, не знаю.
– Кроме вас и слуг в доме никого нет?
Мадам Брунс покачала головой.
– Нет. Муж в деловой поездке, вернётся только через два-три дня. А Оскар, наш сын, уже полгода путешествует по Валькабаре.
– Стало быть, о случившемся знают только те, кто сейчас в доме?
– Да.
– Прекрасно. Пусть всё так и остаётся. Я убедительно прошу никому не сообщать об этом. Понимаете? Никому. Даже вашему супругу и сыну.
– Почему? – недоумённо заморгала мадам Брунс.
– Потому что если наши предположения верны, и мадемуазель Элизабет пытались убить так же, как убили мадемуазель Эвелину, преступники, едва узнав о своей неудаче, могут попытаться снова.
Женщина испуганно вскрикнула. Доктор Герш укоризненно посмотрел на Ла-Киша.
– Когда будете посылать Робенам извинения за отсутствие на балу, сошлитесь на собственное внезапное недомогание и нежелание дочери оставить вас в таком состоянии. А сейчас, с вашего позволения, я побеседую с Кэтти и затем вернусь в Канцелярию.
– Пусть принесут ещё один таз, – подал голос Хаим. – Нужно сделать мадемуазель кровопускание. И пусть приготовят некрепкий сладкий чай.
Кэтти обнаружилась на кухне, в компании Люси и дородной низенькой женщины – очевидно, кухарки – которая кутала девушку в серую шерстяную шаль. Кэтти мелко дрожала и время от времени делала глоток из большой кружки, от которой явственно пахло ромашкой.
– Доктору немедленно нужен таз, чтобы сделать кровопускание, а следом некрепкий сладкий чай для мадемуазель, – распорядился сюретер, и кухарка тут же удалилась, оставив его наедине с горничными.
– Что случилось? – поинтересовался Ла-Киш, разглядывая перепуганную Кэтти.
– Доктор сказал, что это, возможно, печенье…
Сюретер во второй раз за вечер мысленно выругался, пообещав себе побеседовать с Хаимом позднее.
– Так и сказал?
– Ну, не прямо, – вмешалась Люси. – Он просто бормотал, рассматривая содержимое таза, а мы… – горничная перехватила взгляд подруги, скривила губки и нехотя призналась. – Хорошо. Я услышала. И сказала Кэтти.
– Почему?
– Потому что она видела, как мадемуазель Элизабет ела печенье. После того, как Кэтти принесла ей свёрток с платьем. Кэтти ещё спросила, не желает ли мадемуазель молока или чаю, и немного удивилась, потому что сегодня Жанна не готовила печенье. Тем более мятное.
– Мятное?
– Да, – отозвалась теперь уже Кэтти. – Очень сильно пахло мятой. И печенье было такое зелёненькое.
– Мадемуазель съела его сразу после того, как привезли платье?
– Да. Я зашла к ней минут через десять, принесла горячую воду для умывания.
– Кто привёз платье?
– Парень-посыльный, – девушка чуть нахмурилась, стараясь припомнить подробности. – Лет семнадцати, чуть выше меня, немножко бледный.
– С красивыми большими глазами и очень длинными ресницами. Прямо как у девушки, – ввернула Люси.
– Откуда вы знаете? – удивлённо посмотрел на вторую горничную Ла-Киш.
– От неё, конечно, – фыркнула Люси, указывая на подругу. – Посыльный ей понравился.
Кэтти яростно засопела, но промолчала.
– Замечательно, – снова повернулся к ней сюретер. – Значит, вы хорошо его разглядели и запомнили. Он был в униформе?
– Нет, – уверенно покачала головой горничная. – Простой чёрный сюртук, брюки и чёрный жилет. Я ещё подумала, такой костюм больше подходит гробовщику, чем посыльному из ателье.
– Форменная кепи?
– Тоже нет, обычный котелок.
– Что же, совсем ничего примечательного? – разочарованно вздохнул Ла-Киш.
– У него был металлический значок.
– Значок? Можете нарисовать? Принесите ей бумагу и карандаш, – попросил
