– Когда это произошло в первый раз, ему только исполнилось восемь. Он толком ничего не понял. Разумеется. Когда это закончилось, ему было тридцать восемь. К тому времени он стал уже совершенно испорченным.
– Это продолжалось тридцать лет? – Ванья посмотрела на него скептически.
– Да.
– Почему же он просто не оставил ее? Или не прекратил?
Этот вопрос Себастиану задавали часто. Почему он с ней оставался? Мама болела, ей было не на кого опереться, а он стал взрослым. Почему он просто не ушел? Или не убил ее? Или… еще что-нибудь.
– Сперва он был слишком маленьким. Потом слишком боялся. Потом… это зашло слишком далеко. – Себастиан покачал головой. – Я не могу лучше объяснить, не углубляясь в то, что делает нас такими, какими мы становимся, но в данном случае это нам не помогло бы. Тебе не хватит фантазии, чтобы понять их отношения.
Ванья только кивнула. Возможно, со стороны Себастиана это было оскорблением, но она чувствовала, что готова его принять. Она радовалась тому, что не в силах представить себе все, через что прошел этот одинокий восьмилетний мальчик.
– И никто не знал? Никто ничего не подозревал? – Билли заинтересованно подался вперед. – Я имею в виду, что это должно было сказаться на его учебе в школе и на всем остальном.
– Мать угрожала самоубийством, если он кому-нибудь расскажет. Очень важно было, чтобы он вел себя как обычно, чтобы никто ничего не заподозрил. Он думал, что если его поведение изменится, то люди могут начать интересоваться или каким-то образом узнать. Как ни странно, чем дольше это продолжалось, тем более «нормальным» он становился. Он мастерски справлялся с каждой возникавшей ситуацией. Был вынужден. Если бы он себя неправильно повел, она бы умерла.
Мама ложится на кровати на живот и задирает ночную рубашку. Ее лица он никогда не видит. Оно уткнуто в подушку. Вначале она говорила, как ему надо лечь сверху, что ему делать и как двигаться. Теперь перестала. Молчит. Во всяком случае, сначала. Он точно знает, что произойдет. Никаких отклонений не бывает. Она зовет его, просит сесть рядом, говорит ему, какой он большой и умный, как она рада тому, что он у нее есть, и какой счастливой он ее делает. Затем она берет его руку и заводит под одеяло. Каждый раз все происходит совершенно одинаково.
Через некоторое время слышатся звуки. Из глубины подушки. Звуки он ненавидит. Мечтает, чтобы они исчезли. Звуки означают, что скоро конец. Ему не нравится то, чем они занимаются. Он уже понял, что другие мамы так не делают. Ему это не нравится. Но еще меньше ему нравится то, что наступает после звуков…
– Каждый раз, когда его принуждали к сексу, его потом наказывали. Он утрачивал чистоту. Становился грязным. Он совершал нечто очень плохое, отвратительное, и мама была не в силах на него смотреть.
Отвернувшись от него, она открывает дверь в лишенную окон каморку под лестницей. Он входит и садится. Прямо на холодный пол. Плакать или просить его выпустить не имеет смысла. Тогда будет только хуже. Дольше. Он обхватывает руками колени. Она, не произнося ни слова, закрывает дверь. После тех звуков в подушке она ничего не говорит. Он даже не уверен, были ли это слова. В каморке темно. Он никогда не знает, сколько там сидит. Определять время по часам он не умеет. Никто его не научил. В школе его только начали учить. Он знает целый час, половину и четверти. Но это неважно, здесь у него все равно нет часов. Иногда он думает, что это хорошо. Будь у него часы, он бы знал, сколько просидел взаперти. Тогда он мог бы запаниковать. Подумать, что она о нем забыла. Или уехала. Бросила его. Теперь же время сливается с темнотой. Учительница однажды рассказывала им, что собаки не воспринимают время. Не знают, пробыли они в одиночестве час или целый день. В темноте он – собака. Утрачивает представление. Пять часов это или два дня. Он никогда толком не знает. Просто радуется, когда дверь снова открывается. Как собака.
Он не понимает. И никогда не поймет. Он делает все, что она говорит, и все равно попадает сюда. В темноту и холод. Он никогда сам не предлагает заняться тем, чем они занимаются. Зовет его она. Указывает на кровать. И тем не менее потом не может на него смотреть. Считает его грязным. Уродливым. Ему хочется есть, но голод проходит. С жаждой хуже. Он писает на пол. Он предпочел бы обойтись без этого. Знает, что потом придется вытирать. Когда она откроет дверь. Когда наказание за его поступок закончится. Пока не начнется внушение, чтобы он никогда так больше не делал. Иногда он какает тоже. Если приходится сидеть долго. Он не может сдержаться, когда она долго не открывает…
– Постепенно его выпускают. Он прощен, но это еще не конец. Ему напоминают о его грехах, и чтобы он не повторял их, она берет большой зажим для бумаги и помещает ему на крайнюю плоть. Зажим остается там, пока она не позволяет его снять.
Себастиан видит, как лица у всех искажают гримасы, у Билли и Торкеля, пожалуй, чуть больше.
– Я в это не верю, – опять возник Билли. – Как это возможно, проходить через такое, и чтобы никто не заметил? Ему, вероятно, приходилось довольно много прогуливать школу.
– Она звонила, говорила, что он болен. Астма и мигрень. А учился он прекрасно. Невзирая ни на что, закончил среднюю школу, гимназию и университет. Только с отличными оценками. Потом он устроился на примитивную работу, чтобы содержать себя. Конечно, квалификация у него была слишком высокой, но он намеренно занизил ее в резюме. У него имелись поверхностные знакомства. Коллегиальные. Его IQ приближался к 130, так что ему с лихвой хватало интеллекта, чтобы играть «нормального», но он был совершенно неспособен завязывать глубокие отношения, требовавшие сопереживания или каких-то настоящих эмоций. Тут его могли раскрыть.
Себастиан сделал паузу и выпил стакан воды.
– Его мать умерла в 1994 году. Чуть больше чем через год Эдвард начал искать компании других женщин. Его первой жертвой стала коллега из Государственного управления здравоохранения и соцобеспечения, которая, очевидно, проявляла к нему интерес и иногда пыталась с ним разговаривать.
Он ждет. В руках у него сумка с ночной рубашкой и чулками. Ему известно, что она его хочет. Собирается принять эстафету. Продолжить то, что делала мать. Она хочет заняться грязью. Злом. Хочет принудить его к действиям, влекущим за собой наказание. Боль. Темноту и унижение. Они все этого хотят. Но он не намерен этого позволять. На этот раз.
Он звонит в дверь. Она улыбается. Он знает, почему. Ему известно, чего она хочет, но ее ждет сюрприз. На этот раз контролировать ситуацию будет он. Едва она успевает пригласить его войти, как он ее ударяет. Сильно. Дважды. Заставляет ее показать ему спальню. Снять одежду. Надеть ночную рубашку. Лечь на живот. Он связывает ее чулками. Когда она полностью обезврежена, он покидает спальню. Достает из сумки пакет с едой и пустую бутылку, в которую собирается мочиться. Ищет место. Где она его потом запрет. Находит его в подвале. Замок с внешней стороны. Внутри темно. Он оставляет там принесенное с собой. Теперь он справится с наказанием. После всего.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
