— Черт побери! Мы тут сидим, ломаем головы. А кому это нужно? Наш Альбрехт, видит роль танков только как спутников пехоты. Ваш генштаб, судя по всему, тоже придерживается того же мнения. К нам никто не хочет прислушиваться!
— Гейнц, ты не прав. Если мы не будем доказывать свою правоту, то кто это сможет? Война? Но тогда будет поздно что-то менять. Николай говорит, что подобных взглядов, возможно, придерживается Рокоссовский. И Фрунзе не возражал против его высказываний. Я думаю, что надо этим воспользоваться при первой возможности. Составить докладную. Обосновать наше мнение. Предоставить расчеты. Если не получится передать их лично, отправить копии Рокоссовскому и Фрунзе. Если мы получим благожелательный отзыв, то и командование Рейхсвера не останется в стороне.
Роммель прошелся по комнате, в нарушение правил закурил у открытой форточки.
— Михаил прав. Тем более, что Альбрехт не вечен. Перед моим отъездом в Россию, ходили упорные слухи, что на его место будет назначен Фрич. А это — совсем другой человек. Вообще я считаю, что здравая идея рано или поздно пробьет себе дорогу.
— Хотелось бы, чтобы не было поздно.
— Гейнц, да вы сегодня прямо-таки записной пессимист.
— Я не пессимист, я — реалист. Вы не хуже меня знаете, как тяжело наладить взаимодействие даже на уровне стрелковой дивизии. А казалось бы чего проще! За плечами сотни лет армейского опыта. Здесь же всему придется учиться заново. Нарабатывать штат, структуру, взаимодействие, связь, обеспечение — а на это нужно время. ВРЕМЯ! Кто его нам даст?! Как только мы создадим первую танковую дивизию, и про это узнают в Британии или Франции то они тут же начнут подготовку к вторжению.
— И все-таки вы пессимист. Во-первых, сразу не начнут. Им сейчас не до вторжения. Экономический кризис! Падение производства, инфляция и все такое прочее. Только СССР и Германия, не попали в этот финансово-экономический шторм. Во-вторых, вы сами говорите, сколько проблем надо решить, что бы создать боеспособное подразделение. Кто начинает первым, то выигрывает время. Садимся и выигрываем это время.
Слащев
Через 25 минут, после неспешной прогулки по помолодевшим улицам Москвы, Слащев подошел к КПП наркомата. Там, после предъявления командировочного предписания, его попросили подождать в общей приемной, а дежурный отправил одного из красноармейцев доложить коменданту. После короткого ожидания посыльный сопроводил Слащева в приемную первого заместителя наркома. Когда порученец открыл дверь в кабинет, Слащев вытянулся, от порога отрубил положенные пять шагов и вскинул руку к козырьку:
— Товарищ первый заместитель…
— И тебе не болеть, Слащев. Присаживайся, одну минуту.
Котовский быстро дописал что-то на листе бумаги, лежащем перед ним. Пробежал глазами, расписался и вызвал порученца.
— Немедленно отправить и доложить о вручении.
Когда порученец, козырнув, вышел, Котовский повернулся к Слащеву.
— Ну, что, брат воскресший. Пришла пора для экзамена. Средств в твою богадельню вбухано не мало, пора показать на что способен. Знаю, знаю, что без дела не сидел. Все твои художества знаю — все жалобы на тебя изучал. Комендант ленинградского гарнизона грозился лично тебя шлёпнуть. Говорит, ты всю его клиентуру увёл, муштровать и в ум вводить некого. Московский меньше. Зачем Москву не любишь? Короче. В августе планируются большие маневры в Белорусском округе. Совместные. Совместные, как понимаешь, с нашими немецкими друзьями. Немцы — вояки очень серьезные. Не чета малахольным французам. Тем более, полякам. Так что учения будут очень серьезные. Легко и красиво не будет. Это присказка, а сказка заключается в том, что запланировано и участие твоих архаровцев. Как, пока сказать не могу, но готовься по полному профилю. У немцев тоже есть что-то аналогичное твоему подразделению. Не совсем то, но готовься и к противодействию. Не получится у тебя как у лисы в курятнике — пока к курам пролезешь, придется от охотников бегать.
— Товарищ Котовский. Хотя бы в общих чертах. Задачи будут поставлены с началом учений или ставится в процессе?
— Для тебя есть разница?
— Дело в том, что нам многого не хватает. И у немцев мы, именно мы, попросить не можем. Когда через Вашего помощника купили в Липецке провод телефонный — еле-еле отговорились. Дело не в том, что я…мы им не доверяем. Ни в коем случае нельзя раскрывать все карты. Мы, безусловно, союзники и, случись такое, воевать будем вместе. Потребуется, мой отряд станет решать задачи в интересах немецкого командования. Но это должен быть НАШ отряд. Додумаются немцы сами до аналогичной структуры — поможем, чем сможем. Опытом поделимся, научим. Но первенство должно остаться за нами.
— Та-а-к. Доверяй, но проверяй. Я правильно понимаю? Можешь не отвечать. Считаешь, в своих мы можем быть уверены, а кто доверия не внушает, того… А на немцев мы так влиять не можем. У них свои тараканы в голове и кто чем дышит, мы точно сказать не можем. Можем только из опыта личного общения понять, кто доверия достоин. А кто нет, не можем. Ну что же, разумная предосторожность. А то у нас появились горячие головы, готовые без раздумий делиться с союзниками. Как считаешь?
— Я считаю, товарищ Котовский, что можно и нужно совместно решать стратегические задачи. Организационные. Технические. Но решения и находки, которые могут в сложный момент изменить ход военной кампании, должны оставаться тайной.
Заместитель наркома смотрел на молодого командира и не мог понять, откуда у молодого человека, пусть и испытавшего на себе ужас братоубийственной войны и «удовольствие» эмиграции, такое понимание государственной политики. Слащев, в свою очередь, смотревший на Котовского, думал: «Эх, Григорий Иванович. Я мог бы рассказать тебе, как из-за прекраснодушия и излишней доверчивости оказываются слитыми государственные секреты. И твоя страна вместо грозы для ублюдков превращается в тряпку, о которую вытирают ноги все, кому не лень. Как излишняя доверчивость позволяет проникать в государственные секреты разной мрази, торгующей потом этими секретами за крашеную бумагу с физиономиями президентов-масонов. Как прекраснодушие не позволяет за красивыми словами разглядеть звериную харю скота, продавшего самое святое, что может быть у человека — Родину. Как… Не поверишь ты, товарищ Котовский. Потому, что сейчас подобных уродов ты просто ставишь к стенке — и весь разговор. Но потом наступит время, и тебя назовут палачом, а конченых тобой предателей, шпионов и просто продажных тварей — невинными жертвами. Нет, теперь, не наступит. Надеюсь и верю. Иначе, зачем мы здесь»?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
