Бесславно низвергнувшись на очередном препятствии, я понимал, что марафон окончен, и теперь мыслил категориями грядущей тюремной жизни, прикидывая шансы на спасение. Любая отсрочка давала надежду. Пусть призрачную, но в нашем положении выбирать не приходилось. Слава поступил мудро и дальновидно, пойдя на переговоры с экипажем Ми-24. Лучше поднять руки, чем склеить ласты. Сдадимся в плен, а там посмотрим.
– Давай их в барак пока! – скомандовал кто-то напористым голосом.
– Поворачивайся! – меня дёрнули за плечо, развернули и толкнули вперёд.
Нас обступили спецназовцы с автоматами в руках.
– Откуда такие подонки?
Я промолчал. Слава тоже ничего не сказал. Гольдберг побледнел совсем уже до прозрачности и едва держался на ногах.
– Шагайте! Руки, бля, не опускать! Смотреть вниз! Смотреть, на хуй, себе под ноги! – летел из разных глоток псовый лай.
Нас загнали в будку, где в крошечный тамбур выходили три двери, и рассадили по отдельным клетушкам. Такие будки заключённые поавторитетнее сами себе строят в рабочей зоне.
– Бля, сидеть тихо, поняли! – предупредил через дверь часовой. – Услышу шум, стреляю на поражение. Кто дотронется до двери, получит пулю. Я не пугаю. Предупреждать тоже не буду.
После такого напутствия спорить и огрызаться расхотелось. Стараясь двигаться как можно тише, я осмотрелся. Комнатушка была пуста. Когда-то здесь обитал зэк, бригадир какой-нибудь или учётчик, но теперь от него ничего не осталось. Биржу закрыли, утварь вывезли. Пусть даже такую немудрёную, как самодельная зэковская мебель. Растащили вертухаи по домам. Осталось только прорубленное в стене окошко два бревна высотой и шириной такое же. Через него можно было разглядеть наш вертолёт, зелёный «Урал» с непонятной эмблемой на дверце и запретку. За забором начинался сорный березняк, выросший на месте вырубленной тайги. Смотреть на колючую проволоку было слишком кисло. Я сел под окно на голый пол. Вздохнул. Было не то, чтобы страшно, а здорово неуютно. Зона меня не пугала. После всего пережитого следственный изолятор и крытая тюрьма казались вожделенным санаторием. А вот провести остаток дней в белокаменном остроге с изуверским режимом содержания и соседом по камере убийцей-психопатом, самому свихнуться через пару лет и быть в конце концов погребённым в ведомственной могиле с номером на столбике… Такая перспектива тяготила. Она была вполне реальной, если нас передадут органам следствия. В наши дни отважным авантюристам, безрассудно идущим наперекор обстоятельствам и не отступающим перед смертельной опасностью, грозит остров Огненный навечно, а вовсе не богатство, слава, любовь и преподавательская должность на историческом факультете местного университета. Не та эпоха, и страна не та.
Хотя, даже если меня рано или поздно помилуют, например, к столетию Великой Октябрьской Социалистической революции, каким я выйду из крытой тюрьмы? Я буду как космонавт, вернувшийся из звёздных странствий. Ни дома, ни работы, а постаревшая жена нянчит чужих детей. Получается, что я навсегда выпал из привычной жизни.
– Ильюха…
Наш свободный полёт завершился вынужденной посадкой.
– Ильюха!
Громкий шёпот отвлёк от похоронных мыслей. Я встрепенулся, скосил глаза. У самого пола в щели небрежно сколоченной из досок перегородки шуровала щепочка. Слава подавал знак. Я бесшумно лёг на пол, прижал губы к стене.
– Слышу тебя.
– Это красноярский СОБР.
– Что?! – я поспешно приложил ухо к стене.
– Эти бойцы – красноярский СОБР.
– Откуда знаешь? – прошипел я, прислушиваясь к шагам в коридоре. Часовой ещё не успел заскучать, но нас не слышал.
– По шеврону определил.
– И что теперь?
– Они проводят спецоперацию. Не по нам. Нас они не знают. Они отдельно от местных мусоров. Может быть, даже против них.
– Откуда знаешь?
– Слышал, как пилот с радистом разговаривали.
– И что ещё?
– СОБР для сопровождения каких-то ценностей прибыл. Вместе с комиссией из Красноярска. А тут наша война. Они здесь базу устроили, выжидают.
– Что выжидают?
– Когда ясность будет. Или приказа ждут. Мы им всё попутали.
– Что с нами сделают, как думаешь?
– В Красноярск отвезут, сдадут ментам. Не боись, не расстреляют. Попрессовать могут, если сами будут допрашивать.
У меня упало сердце. В Крестах довелось слышать немало страшных историй о том, как допрашивает спецназ. Берут здоровых, возвращают калек. Губят быстро и грубо, не всегда получая достоверную информацию. Маски-шоу – это не въедливый следователь прокуратуры и не прожжённый опер, от которых трудно что-либо скрыть. Возможно, нам удастся обмануть СОБР, но какой ценой!
– Слава, не рассказывай им про патруль. Иначе СОБР нас убьёт за своих.
– Понял тебя, Ильюха.
Шаги часового сбились с ритма. Наверное, заскучал. Через два часа его сменили.
Мы провалялись в камере целый день. Под вечер из-за тонкой перегородки донёсся стон Вадика.
– Хуле ты там, бля?! – от удара сапогом хлипкая постройка задрожала.
– Он ранен, – я не узнал своё голос, такой он был хриплый и низкий. – Он крови много потерял. Его надо перевязать.
– Расстрелять вас надо, а не перевязывать! – гавкнул в ответ часовой, судя по голосу, молодой парень. – Кто вы такие? Вы нам вообще не нужны.
Вадик застонал гораздо тише. Должно быть, мучался не столько от раны, сколько от душевных терзаний.
– Пасть закрой! – рыкнул спецназовец. – Счас, бля, с вами разбираться придут, осмотрят твою рану. Кто тебя ранил?
– Меня случайно, – простонал Гольдберг.
– Мы геологи! – затараторил я, еле успевая за бешено скачущими мыслями. – Мы из Петербурга, из Геологического института. Мы в пещере золотые изделия нашли, теперь за нами охотятся!
Я уже не боялся ни угроз, ни очереди в дверь, лишь бы озвучить легенду, которой будем прикрываться на допросе. Слова часового о том, что с нами начнут разбираться, подстегнули меня словно плёткой.
– Какое ещё на хуй золото, хуль ты пиздишь, бля?! – пренебрежительно отвесил спецназовец, но было заметно, что он заинтересовался.
– Две огромные золотые пластины. Они в вертолёте лежат. Нас чуть не убили за них.
– Это вы беглые зэки? Какие вы на хуй геологи, вас тут с собаками ищут!
– Мы не зэки, мы геологи. У Проскурина, начальника колонии, совсем башню снесло. Он хотел нас убить, чтобы свидетелей не осталось, а золото себе забрать. Он с ума сошёл.
– Разберёмся сейчас с вами и вашим ёбнутым Проскуриным. Пизды всей вашей банде давно пора было дать, – утешил часовой. – Вон уже идут за вами.
Он вышел из тамбура. Я весь обратился в слух, но разобрать, о чём говорят на улице, было совершенно невозможно.
Конвой долго ждать себя не заставил. Дверь открылась, в комнату заглянула страшная чёрная рожа с раскосыми вырезами на маске. Я едва не обгадился, приняв бойца за новую разновидность харги. Почему-то с перепугу в голове возникла такая иррациональная мысль. Дверь закрылась.
– На выход! Руки за спину, – скомандовали Славе.
Корефана вывели. В тамбуре снова затопал часовой. Кажется, шаги были другие. Подмётка твёрже, что ли? На всякий случай я решил не разговаривать.
Теперь, когда за нас взялись любопытные спецназовцы, стало и вовсе тягостно. Их пристальный интерес мог самым губительным образом отразиться на наших беззащитных организмах.
Я снова приник к окну. За день к вертолёту неоднократно подходили бойцы, заглядывали, а то и залезали внутрь и, насмотревшись на Врата, уходили. Наконец они подогнали «Урал», вытащили золото и погрузили в кузов. Машину отогнали к бараку. Вывернув шею, я даже рассмотрел, к какому именно.
Славу привели через полчаса.
– Заходи. Где ваш раненый?
– Там, – буркнул Слава.
– Всё, рот закрой, – хлопнула дверь. – Раненый? На выход. Руки за спину.
Судя по спотыкающимся шагам, Гольдбергу совсем поплохело.
– Не шатайся, бля! Хуль ты шатаешься, сука? Пошёл, бля!
Я улёгся на пол, лицом к перегородке.
– Слава!
– Да, слышу тебя, Ильюха, – через некоторое время прошептал друган.
– Что там было?
– Ничего. Отдуплили.
– Просто так?
– Если ты весёл и добр, приходи работать в СОБР, – сипло рассмеялся Слава. – Там целая комиссия заседает, в прокурорских кителях. Не прокатила легенда про геологов. Они всё знают.
– О нас?
– О нас конкретно знают, что мы из Питера. Имена наши знают. Что золото искали в пещере. Про геологов не поверили. Когда я сдуру ляпнул, что мы из ГРУ, дуплить начали.
– Откуда?!
– Из ГРУ, геолого-разведывательного управления.
– Разведывательного… ой-ё! Ну ты догадался.
– А какого?
– Разведочного. Геолого-разведочного.
– Как лучше хотел.
– Во-вторых, мы из Горного института.
– Про институт я забыл.
– И что дальше?
– После этого я стал бычить. Дали команду меня прессануть. Короче, под Проскурина они копают, но боятся его. Они сами не понимают, что происходит.
