— Бог, милосердие, любовь объединили нас здесь сегодня, господа и товарищи, хоть это и несколько непривычно, звучит в стране, где исповедуется атеизм. И все же я повторю: да, бог, милосердие и любовь… Никогда еще активность сострадания человека к человеку не обнажалась так открыто, так ярко и предметно, как в эти страшные месяцы голода…
Надежда Сергеевна — место ей Бородин отвел не то чтобы неподалеку, а рядом с Шафротом — при первых же звуках его патетической речи тоже встала и, держась на полшага позади, громко переводила. Шуру Бородин посадил между матерью и преемником Шафрота господином Аллейном, человеком неопределенного возраста, сухощавым и чванливо молчаливым. Она чувствовала, как волнуется Надежда Сергеевна, и знала, что переживания ее вызваны совсем не напыщенной похвальбой шефа. «Она не боится, ей стыдно делать то, о чем мы ее попросили, — с жалостью думала Шурочка. — Дома с ней случится истерика, и некому будет ни успокоить, ни даже подать воды…»
Речь Шафрота для банкета была длинновата, и сентиментальный его пафос заметно поднадоел всем. Сухонький Карклин неподвижно смотрел в пустую тарелку, так ни разу и не подняв глаза на Шафрота. Елисеев из Помгола и черноусый здоровяк из губсоюза вежливо сдерживали улыбку. Кое-кто из американцев перешептывался. Один из них, набриолиненный красавчик в табачного цвета френче, поймал взгляд Шурочки и хамовато подмигнул.
Но вот господин Шафрот все-таки закончил свою утомительную речь и под аплодисменты, в которых утонул перевод Надежды Сергеевны, сел. Хлопнули пробки, шампанское зашипело и хлынуло в бокалы. Шафрот, промокая платком вспотевший лоб, снисходительно слушал, как его расхваливал от имени служащих АРА Бородин, а затем от имени голодающих масс явная подставка — жеманная старуха в крестьянской одежде, очевидно из бывших актрис. Перевод краткого и энергичного выступления Карклина, отметившего заслуги АРА в спасении голодающих детей в Самарской губернии, Шафрот выслушал настороженно. Зато остальным спичам он уделял уже самый минимум внимания. Смуглые Шурочкины плечи сильно отвлекали Вилла Шафрота от комплиментов, которые отвешивали в его адрес люди с бокалами в руках. Люди, с которыми он уже завтра днем не будет иметь ничего общего. А юная красавица… «Гм, — думал он, — а почему бы ей не сделать сегодняшний вечер истинным праздником?»
Перерывы между тостами стали чуть продолжительнее. Лязганье вилок и ножей, разделывающих колбасы, ветчину, паштеты, заливную стерлядь, балыки и копчености, бульканье льющихся в бокалы янтарных и рубиновых напитков, становящееся все большим оживление в разговорах соседей по столу… Банкетный шумок овладевал залом, и на желающего сказать очередную речь или даже тост уже косились.
Какая неловкость! Шурочка смотрела на свои пальцы: кажется, она нечаянно смазала тени, так искусно наведенные под глазами. Сердце, которое билось и без того учащенно, теперь прямо-таки затрепыхалось.
— Мама, у тебя есть зеркальце? — спросила она огорченно и… достаточно громко, чтобы ее интонацию уловил Шафрот.
— Зеркало… — смущенно пояснила Шура по-английски, когда тот с вопросительным участием повернулся к ней.
Он улыбнулся и развел руками: увы! Надежда Сергеевна взволнованно осматривала стул, приподняла край скатерти, взглянула под ноги…
— Сумочка… — расстроено пробормотала она, обращаясь к Шафроту. — Я оставила ее у вас в кресле.
— Я готов сходить за ней, — галантно осклабился американец.
— Что вы! — ужаснулась Ильинская и нервно улыбнулась. — Я схожу сама. Ключ, если позволите… — И она порывисто протянула Шафроту смугловатую, хоть и не столь свежую, как у Шурочки, руку.
Шафрот кивнул.
— Обещаю сберечь ваше сокровище… — Он расстегнул пуговицу на кармане френча, достал связочку ключей и двумя пальцами очень ловко сбросил с кольца нужный. — Надеюсь, вы найдете ее в кабинете.
Тень не тень, а подобие мимолетного недовольства промелькнуло в его глазах. Но лишь на миг.
— Пожалуйста!
Никто не обращал внимания на Надежду Сергеевну, когда она шла вдоль зала к дверям. Подвыпившие гости вставали, подходили друг к другу, но чаще всего к Шафроту. Кто-то из русских, по виду нэпман, привстав, пытался во весь голос втолковать американцу нечто приятственное сразу через несколько голов. Шафрот воспользовался случаем:
— Переведите, мисс Алина, что бормочет этот купец. И сядьте поближе, прошу вас. Приборы можно переставить.
Так и сделали: тарелочки, вилки и ножи поменялись местами. Американец и девушка оказались теперь рядом: И это было замечательно удобно для того, чтобы продолжить акцию «обольщение мистера Шафрота», от успеха которой зависела вся операция контрразведки ГПУ.
Не стоит забывать, что был еще один важный ее участник, а вернее, участница: сорокалетняя женщина в темном платье с шелковой розой у плеча. Задыхаясь от неистового сердцебиения, она быстро шла по длинному коридору, где курили и оживленно обменивались мнениями гости, проходила мимо пустых сейчас кабинетов с английскими и русскими надписями на дверях, мимо мраморной лестницы, мимо ниш с гипсовыми вазами… Шла туда, куда каждое утро приходила на работу, — в приемную своего шефа.
Приемная, как и коридор, была залита ярким электрическим светом — в АРА на экономию энергии смотрели свысока. Ильинская закрыла за собой двустворчатую застекленную дверь, прислушалась и подошла к другой — высокой, обитой красной кожей. Трясущимися руками вставила ключ в скважину, повернула. Потянула за ручку… Почему?! Дверь не отворялась! Она успела прийти в ужас, хотя тут же машинально повернула ключ на второй оборот. Дверь плавно открылась от слабого усилия… К окну! «Боже мой, боже мой», — шептала она, чувствуя, что близка к обмороку, суетливо делая то, что должно: придвинула стул к окну, взобралась на подоконник, открыла верхний, а затем нижний шпингалеты, рванула на себя раму. Раздался громкий треск отрываемых бумажных полосок. Внутренняя рама открыта, теперь за внешнюю. Верхний шпингалет, нижний шпингалет… Открывать раму уже нет сил. Но и необходимости нет тоже: контрразведчики ГПУ и Заволжского военного округа теперь легко откроют ее со двора…
Спрыгнув на пол, Надежда Сергеевна сунула ноги в туфли, бросилась к креслу, схватила сумочку… Все! Скорее назад, в зал! Если бы сейчас на пороге появился кто-то, пусть даже и не Шафрот, сердце Ильинской не выдержало бы…
О, да как же это?! Она уже затворяла за собой дверь, когда увидела, что внутренняя рама с обрывками бумажной ленты осталась открытой… Ильинская подбежала к окну, прикрыла раму, стало совсем незаметно.
