– Вам надо было оставаться на холоде. А вы сидели тут со мной.
– Разумеется, все из-за тебя. Лихорадка из-за тебя. Я умер из-за тебя. Ты заболел – сам виноват… Кстати, возьми термометр.
– А зачем? – Руслан закрыл глаза.
– Затем, что ты жив и температура тела имеет значение.
– Питер, – сказал Руслан. – Можно, я попрошу об одной… штуке?
– Да?
– Если я умру, вы не могли бы… организовать дело так, чтобы мое тело не ходило, безмозглое, по этому санаторию?
– О! – Мертвец пошевелился в кресле, костыль несильно стукнул о пол. – А может, ты войдешь в три процента моих товарищей и поднимешься, как огурчик, в своем уме?
– Я не хочу быть ходячим мертвецом.
– А это зря. – Голос Питера чуть заметно изменился. – Вот не поверишь. Я тоже так думал, пока был жив. А когда сообразил, что меня после смерти собираются ликвидировать, – откуда и прыть взялась, и хитрость, и ловкость… Я мертвый, но я продолжаю думать. Невозможно от этого отказаться.
Он вдруг наклонился к кровати, так что внутри его явственно заскрипели кости:
– Может быть, мы еще сможем удержать от разложения наши тела. Если бы я мог заняться этим всерьез! Если бы лаборатория… Мумии хранились тысячелетиями. Мыслящее существо нельзя убивать.
– Питер, – Руслан приподнялся на локте. – А сознание и душа – это одно и то же?
– Вопрос терминологии… Что с тобой?
– Ничего, – он прислушался к своим ощущениям. – По-моему, мне лучше.
* * *
Он съел целую тарелку каши и выпил бульона. Он почувствовал силы пройтись до туалета, умылся и несколько минут смотрел в зеркало на свое худое, бледное лицо.
Подмигнул себе. Улыбнулся. Это оказалось очень приятно, раньше он не замечал, сколько удовольствия доставляет бессмысленная улыбка.
– Смотри, что я нашел, – Питер показал ему издали серебристый дисковый плеер из старых, таких, кажется, давно не выпускают. – Хочешь музыку?
– Хочу, – Руслан поудобнее улегся на свежих простынях.
Питер отлучился и через некоторое время принес десятка три разнообразных дисков – в коробках, в конвертах и просто в стопках, без маркировки. Первый не пожелал звучать, второй оказался аудиокнигой на немецком языке, третий молчал секунд двадцать, прежде чем вдруг разразиться знакомой барабанной дробью.
A howling wind is whistling in the nightMy dog is growling in the darkSomething’s pulling me outsideTo ride around in circles…
Это был знак. Таких совпадений не бывает.
I know that you have got the timeCoz anything I want, you doYou’ll take a ride through the strangersWho don’t understand how to feel…
Руслан вдруг понял как-то очень естественно, что момент его смерти настал; комната подернулась морщинками, как мокрая шелковая ткань. Шевеление массы черных жуков. Мелькание темных стен.
– Питер, я…
Он цеплялся за сознание. Вот потолок. Вот стол, шкаф. Вот неуклюжая фигура мертвеца, в двух шагах…
Все залило чернотой, будто на мир плеснули битумом. Руслан провалился в тоннель и продолжал движение в тоннеле, и теперь оно ускорялось с каждой секундой.
In the deathcar, we’re alive…
В тоннеле воняло непереносимо, никакая дезинфекция не могла перебить трупный запах. Руслан сидел на заднем сиденье машины и не имел доступа к управлению. Его утаскивало вниз, в воронку, где прекратили быть верх и низ, где вообще ничего не существовало, только вонь.
Он не пытался ни оправдаться, ни убедить кого-то в чем-то, ни уцепиться за светлое воспоминание. Миллиардам людей это не помогло, а он чем лучше?
Он подумал, что должен взлетать, а не тонуть в земле. Что душа, освободившись от смертного тела, стремится вверх. Если все в этом уверены, ну, почти все… есть ведь в этом какой-то смысл?
Потом он вспомнил, что умирает от лихорадки Эдгара, человека, который искал земное бессмертие. Поэтому, наверное, он увязает в земле, и тоннель утаскивает его все глубже, стены подступают все ближе, крыша машины вдавливается, сжимаются бока, летят осколками стекла… Под колоссальным давлением автомобиль превращается в жестяную банку, скоро земля полезет в рот и уши, ни вздохнуть, ни крикнуть, все, конец…
In the deathcar, we’re alive…
Ветка липы хлестнула по ветровому стеклу. Шлеп.
Светлые прожилки. Множество капилляров. Липкие капли на внешней жесткой поверхности листа. И два цветка на прутиках, как глаза удивленного рака, два цветка липы, оставшиеся от всего соцветия.
Резануло солнце, обжигая глаза. Наискосок прострелило салон машины, мама на переднем сиденье повернула голову, Руслан увидел ее профиль на фоне пустой дороги, пунктирной разметки, на фоне подступивших к асфальту тополей и лип. В динамиках звучала отрывистая инструментальная тема.
– Переключи, – сказала мама. Руслан слышал ее голос очень четко. Отец протянул руку к пульту…
И все пропало.
* * *
За окном было темно. В комнате горела крохотная настольная лампа.
Кресло напротив кровати пустовало.
Руслан медленно поднял руку. Посмотрел на бледные пальцы. Не смог сфокусировать зрение, чтобы проследить линию жизни.
– Питер, – получилось очень тонко и жалобно.
Ответа не последовало. Весь корпус казался пустым, очень тихим, и даже ветер за окном дышал очень сдержанно.
Дышал. Руслан попытался сделать вдох. Как-то все сжалось внутри, мало объема в легких. Но вдох все-таки получился. Или нет? Принципиально иной способ сопряжения материального и идеального… Дело не в том, что я могу дышать, а в том, что мне это не нужно. Принципиально иной способ…
Боль?
Он ударил рукой о стол. Слишком слабо. Боли не было. Он ударил сильнее – боли все-таки не было; он хотел закричать и тут увидел градусник, нависающий над краем стола: тот чуть не свалился на пол от его ударов.
Он вытащил градусник из пластикового футляра. Поднес к глазам: ртутный столбик был сбит до тридцати четырех. Руслан взял градусник губами, как леденец.
Где Питер? Почему он ушел?
Ему надо быть на холоде. В закрытой камере с постоянной влажностью и температурой. В саркофаге, во многих слоях бинтов. Где Питер?
Очень хотелось взглянуть на градусник. Руслан заставлял себя терпеть минуты три, потом все-таки посмотрел. Тридцать четыре, и, кажется, ртуть поднялась на половину маленького деления.
Или она с самого начала была там?!
Он снова взял градусник, сжал во рту, рискуя надкусить. Пять животных на «л». Лев, лиса, лемур, леопард… лошадь! Лось! Шесть животных на «л», никто не смеет отказывать мыслящим покойникам в гражданских правах…
Послышались далекие шаги. Деревянные удары в пол. Будто шел, сдвинувшись с места, дубовый комод времен королевы Виктории.
Руслан замер с градусником во рту.
Приоткрылась дверь. Большая фигура привалилась к косяку: мертвец стоял на двух костылях. Правая нога его была в лубке, левая заканчивалась над полом, на уровне колена. Штанина была завязана в узел.
Руслан молчал.
– А я говорил, – тихо сказал Питер.
Руслан почувствовал жжение на щеке. Очень крупная мокрая слеза выкатилась из края глаза и закатилась за ухо.
– Ты жив, – сказал Питер. – Я говорил… Ты жив. Ты выжил.
Его голос терял звучание на каждом слоге, пока не растаял совсем.
Руслан вытащил термометр изо рта. Посмотрел на ртуть; тридцать шесть и один.
– Ты ослаб. Я принесу тебе из кухни чая, бульона, масла…
– Питер, – спросил Руслан, – что с вами?
Мертвец медленно снял маску. Потом стянул с лица очки; он выглядел, как персонаж фильмов ужасов. Глаз не было. На дырявых щеках проступали наружу связки.
– Мне очень стыдно, – сказал Питер. – Я думал, это несправедливо, что я умер, а ты жив. У меня были те же пятьдесят процентов.
Руслан сглотнул. Когда мертвец говорил, то, что осталось от его губ, рефлекторно подергивалось:
– Мне очень стыдно. Я набрал кое-что в шприц, подошел к тебе…
Руслану казалось, что его тело превратилось в кусок заскорузлой соли.
– …И удержался, – ровным голосом закончил мертвец. – Я мог бы тебе всего этого не рассказывать, но так уж вышло, что это наш последний разговор…
– Питер?!
– Я стыжусь не того, что я сделал, а того, что не смог… – он оборвал себя. – Ты будешь жить, и ты будешь здоров. Добро пожаловать в новый мир – в мир планеты, за пару месяцев скинувшей половину населения.
– Питер…
– Да, я тебе завидую. Я просто с ума схожу от зависти. Ты будешь вспоминать меня, возможно, твои дети тоже, но это не бессмертие. Не бессмертие, – черное лицо мертвеца изобразило что-то вроде улыбки. – Я хочу, чтобы ты знал. Я не убил тебя не потому, что хотел тебе добра. А затем, чтобы ты передал по адресу вот это.
Он шагнул вперед. Покачнулся и чуть не рухнул на костылях. В комнату вплыл запах тления.
Удерживая локтем костыль, мертвец вытащил из кармана халата пухлый бумажный конверт и положил на дальний край стола.
– Ты прав, потому что сознание и душа – не одно и то же. Где-то в аду сидит теперь моя душа, лишенная сознания, и ее даже мучить бесполезно – она не понимает, за что. А сознание уйдет вместе со мной. Через пару часов. Как я все приготовлю.
