Не успел Паскуале сделать шага к повозке, как двое на ходулях уже нависли над ним. Паскуале громко закричал. Ближайший к нему человек наклонился, но тут ему в грудь вонзились стрелы, он завалился назад, лишая равновесия своего товарища. Повозка подъехала, пара белых лошадей мотала головами. Дверца экипажа открылась, оттуда высунулся человек, обхватил Паскуале за талию и втащил его внутрь, как раз когда смертельно раненный человек на ходулях грохнулся о землю и взорвался.
5
Когда Паскуале с Баверио подъехали, Палаццо Таддеи был полон людей, входящих и выходящих даже в этот поздний час, за полночь. Как только они вышли из экипажа, Баверио потащили в одну сторону, а Паскуале паж повел в другую. Паскуале, взволнованный и озадаченный и, разумеется, напрочь забывший о сне после столкновения с людьми на ходулях, с готовностью пошел. Его проводили внутрь к самому Таддеи, который принимал в большом зале на первом этаже палаццо и сейчас выслушивал отчет дежурного милицейского сержанта.
Таддеи сидел на стуле с высокой спинкой рядом с похожим на пещеру камином, его широкое сердитое лицо с одной стороны освещал ряд шипящих ацетиленовых ламп, свисающих с потолка, а с другой — дрожащий свет камина. На нем был богатый парчовый наряд, тюрбан, расшитый золотыми нитями. Он прикрыл глаза, выслушивая заикающийся рапорт сержанта о бунте в рабочих кварталах за рекой. Секретарь Таддеи сидел за столиком рядом с ним, записывая слова сержанта. С другой стороны камина расположились изящный молодой человек в черном и кардинал в пурпурном плаще и алой шапочке, оба внимательно слушали.
Никогда не спящие мануфактуры закрылись, судя по всему, поскольку рабочие, ciompi, оставили работу и сейчас грабили и жгли торговый район в своем нищем квартале. Паскуале понял, что в рапорте сержанта речь идет о защите склада Таддеи отрядом городской милиции.
Сержант завершил рассказ:
— Эти скоты подожгут и собственные дома в припадке ярости, но, если нам повезет, они не догадаются или не захотят жечь мануфактуры и склады или переходить через мост. Они понимают: если это произойдет, им придется иметь дело не только с нами, но и с отрядами наемников, а я сомневаюсь, что им хватит духу на настоящее сражение.
Кардинал подался вперед. Это был живой приятный человек лет сорока, с гладкими темными волосами и выстриженной челкой, длинным прямым носом и глазами с тяжелыми веками, он пристально посмотрел на солдата. На его груди покоился большой инкрустированный камнями крест на толстой золотой цепи.
— Будьте уверены, они пойдут через мосты. За этим бунтом стоят савонаролисты, это совершенно очевидно.
Сержант заговорил, сбиваясь от волнения:
— Прошу прощения, ваше преосвященство, но даже савонаролистам, следа которых я здесь не вижу, будет затруднительно возглавить такую толпу. Ciompi вообще никто не возглавляет в данный момент. У них нет никаких целей, они бунтуют ради самого бунта, каждый за себя, каждый хватает что может, а остальное сжигает. Они живут как скоты, так они себя и ведут.
У кардинала сверкали кольца на всех пальцах, которыми он потирал резные подлокотники кресла, сдерживая нетерпение, пока сержант говорил. И теперь заговорил он:
— Последователи Савонаролы уже скоро проявят себя. В последнее время их много развелось среди молодых рабочих мануфактур.
— Это верно, — подтвердил Таддеи. — Одного даже обнаружили у меня в ткацких мастерских всего месяц назад. Он прикидывался ткачом, а сам сеял крамолу среди остальных рабочих. Я приказал прогнать его палками до городской стены и обратно, а потом отправил в тюрьму и уволил всех рабочих из того цеха. Но если есть один, есть и еще, если не на моих складах и мануфактурах, то на предприятиях моих более беспечных друзей и соратников.
— Синьор Таддеи, я жду ваших указаний, — отчеканил сержант.
— Я заплачу охранникам всех моих мануфактур и складов. Вы знаете условия и знаете, что они вполне приемлемы для вас. Теперь идите, сержант, вас ждет долгая ночь.
— Синьор, — решительно произнес сержант, — если к этому бунту причастны савонаролисты, меня могут перебросить на мосты, помогать охранять их.
Молодой человек в черном произнес саркастически:
— Если вам придется охранять мосты, значит, они не станут трогать мануфактуры, разве не так?
Этот парень был не старше Паскуале, с копной взъерошенных светлых волос и лицом жестоким, словно заточенный клинок, его впалые щеки были усыпаны прыщами. Левую руку он подсунул под согнутое колено, большим и указательным пальцами пощипывая сухожилие.
— Я сделаю все от меня зависящее, чтобы никакие другие приказы до вас не дошли, — обратился Таддеи к сержанту. — Я уверен, человек, получавший такие награды, сумеет справиться со столь несложной задачей.
— Если все осложнится, мы всегда сможем отделаться от любых гонцов, списав потом все на восставших… — задумчиво протянул сержант.
— Я не хочу знать, как именно вы это сделаете, — неприязненно произнес Таддеи и обернулся к секретарю. — Маркетто, не записывайте это. Я не участвую в беззакониях.
— Открыто, — добавил молодой человек, улыбаясь лишенной веселости улыбкой.
— Не участвую, — твердо повторил Таддеи. — Возвращайтесь к своим обязанностям, сержант. Мы будем молиться за вас.
Сержант отдал честь и вышел вон, а Таддеи улыбнулся Паскуале, словно только что заметил его:
— Иди сюда, мальчик! Подойди. Может быть, ты сможешь рассказать нам что-нибудь новое, просветить моего друга, присутствующего здесь. Это тот юноша, о котором я вам говорил, — прибавил он, обращаясь к кардиналу.
Кардинал поднес к глазам очки в оправе, сделанной в форме ножниц. Он внимательно посмотрел на Паскуале:
— А-а, ученик Джованни Россо. У меня имеется одна работа учителя Россо, Андреа дель Сарто. Несколько старомодная, но все равно приятно посмотреть.
Паскуале заговорил с жаром:
— Я многому научился у учителя, и у Пьеро ди Козимо тоже. Может быть, вы видели рисунок места убийства Джулио Романо, эту гравюру я резал сам. Я владею всеми техниками рисунка, особенно мне удается рисунок серебряным карандашом, и знаю все о фресках и любых картинах, которыми может заинтересоваться ваше преосвященство. В данный момент я занят созданием ангела, какого никто не создавал раньше…
— Ах, если бы мы собрались здесь говорить о живописи, — покачал головой кардинал.
— Если ваше преосвященство не против, может быть, вы примете в дар одно мое произведение. — Паскуале отстегнул флорентийскую лилию, которая была прикреплена к его черному камзолу (тонкая позолота немного пострадала во всех переделках, но все еще мерцала неярким маслянистым блеском), и протянул ее кардиналу. Он гадал, надо ли ему целовать кольцо кардинала. Он все-таки никогда раньше не встречался с кардиналами и смутно помнил, что Папе нужно целовать ногу (некоторое время назад произошел небольшой скандал, когда оказалось, что Папа Лев X, выезжая на охоту, надевает кожаные сапоги длиной до бедра, что делает целование ноги невозможным. Печатные листки заявили, что Медичи ведут себя на папском престоле как считают нужным, как когда-то вели себя с правительством Флоренции).
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
