Новый отряд солдат, швейцарские гвардейцы Папы, разрезал толпу. Люди убирались с их пути: офицер пролаял приказ, и солдаты с грохотом подняли самострелы, держа пальцы на спусковых крючках. С такого близкого расстояния стрела могла пронзить человека насквозь.
Паскуале затащил Никколо за колонну как раз в тот миг, когда появился Папа. Он был с непокрытой головой, в белом плаще, который роскошными складками укрывал его тучное тело. Слуги в черных бархатных ливреях шли по бокам. Стайка кардиналов в алых шапочках и алых плащах двигалась следом в толпе слуг. Возгласы и крики, громовой топот ног, солдаты с грохотом опустили оружие при виде Папы. Папа прошел мимо, так близко, что Паскуале разглядел бисеринки пота на его синем подбородке, а потом он вышел в ночь через узкую дверь.
Никколо вцепился в советника, шедшего в хвосте процессии, тот стал вырываться, охваченный внезапным страхом, но затем узнал Никколо и успокоился.
— Не могу говорить с тобой здесь! — сказал он громко.
Никколо заговорил, глядя прямо советнику в глаза, уверенно и настойчиво:
— Но ты же можешь сказать мне, что произошло, друг мой.
— Убийство! Убийство, Никколо! — воскликнул советник.
— Но едва ли палаццо впервые наблюдает кровавую драму.
— Кровавую? Нет, нет, это был яд. Прямо на виду у Папы. Удивительно, что я вообще разговариваю с тобой, ведь я уже поднес свой бокал ко рту, когда он упал…
— Кто это был?
— Мы все могли бы погибнуть! Все до единого! Со всеми надеждами на альянс покончено. А что будет теперь…
Никколо взялся за отвороты тяжелого, отделанного мехом плаща советника. Тот испуганно посмотрел на него. Его шапка сбилась набок, лицо побелело над густой черной бородой.
Никколо повторил мягко и настойчиво:
— Кто это был?
Советник взял себя в руки, освободился от хватки Никколо, расправил одежду и поправил шапку с рассеянно-величественным видом.
— Никколо, старина, прошу, ради самого Христа, держись от всего этого подальше. Это скверное, темное дело, темное и жуткое.
— Я всего лишь хочу узнать, кого же убили.
— Художника. Художника Папы, Рафаэля. Он провозгласил тост за Папу и выпил, и мы готовы были последовать его примеру, когда он схватился за горло и упал. Ужас, ужас! Ладно, я уже много сказал и больше не скажу ничего. Будь осторожен, приятель. Даже палец не суй в этот омут! Мой совет, не шатайся по улицам сегодня ночью. Ступай домой. Сегодня многим достанется. Если нам повезет, на этом все и завершится. Если нет… — Советник озирался по сторонам, произнося эти слова. Внезапно он закричал что-то офицеру милиции, пожал Никколо руку и поспешил дальше, за ним двинулись два солдата.
— Нам надо подняться туда, — сказал Никколо.
— Значит, Рафаэль все-таки оказался замешанным в это дело!
— Может быть, может быть. — Никколо сник, внезапно он стал выглядеть на все свои пятьдесят лет. — Держись ближе ко мне, Паскуале. Помоги мне, если сумеешь. Я всегда старался видеть вещи такими, какие они есть, а не такими, какими они должны быть. Видит Бог, как мне сейчас необходима эта моя способность! Если я прав, этот небольшой заговор, на след которого мы напали, зашел дальше, чем ему следовало. Эти, из мудрого совета, видят лишь малую его толику и могут ошибочно принять его за нечто более серьезное.
Солдаты преграждали путь на большую лестницу, за опущенными забралами виднелись их угрюмые лица. Никколо подозвал священника, который пожал ему руку и начал снова рассказывать про отравление.
— Я должен взглянуть, — заявил Никколо. — Я уверен, все не так ужасно, как кажется.
— Они тут же повесили отравителя, Никколо. Вряд ли существует способ допрашивать трупы. Кроме того, это не твое дело. Иди домой, — сказал священник.
— Ты уже второй человек, говорящий мне это. От этого моя решимость только крепнет.
— Никому не разрешено подниматься наверх, Никколо. Мне точно не разрешено, так что, прошу, не уговаривай меня.
Солдаты расступились, чтобы пропустить наверх двух-трех человек. Паскуале узнал одного и окликнул его. Мальчик, Баверио, обернулся и присмотрелся. Он был в той же темно-зеленой тунике и рейтузах. Лицо у него совершенно побелело, словно напудренное мелом, а глаза покраснели и были полны слез.
Паскуале быстро объяснил, что нужно Никколо. Баверио покачал головой:
— Человек, убивший моего господина, мертв, а моего хозяина уже ничто не потревожит.
— Но имя Рафаэля по-прежнему нуждается в защите. Прошу тебя, Баверио. Ради памяти твоего хозяина. Ты помог мне однажды, я помню это и благодарен тебе. Помоги еще раз.
Мальчик закусил губу:
— Но вы так и не узнали, почему был убит бедный Джулио. А теперь мой хозяин мертв, а Джованни Франческо исчез.
Паскуале не мог сказать мальчику, что Франческо тоже мертв.
— Это все кусочки одной картины, Баверио. Мы видим только малые ее части. Нужно увидеть остальное, чтобы понять.
— Если это может помочь, ступайте за мной.
Мальчик, переговорив со своими товарищами, повел Паскуале и Никколо мимо солдат и вверх по лестнице. Он рассказал, что Рафаэля будто бы хватил удар, когда он провозгласил тост и подавали пятнадцатое блюдо. Личный врач самого Папы тут же бросился к нему, но тщетно, он сказал только, что в вине яд.
— Два моих друга выбежали из комнаты и схватили виночерпия, накинули петлю ему на шею и выбросили его из окна. Солдат, который прибежал на крики об убийстве, помогал им. Меня не было там, Паскуале, а я должен был быть. Если бы я попробовал вино, мой господин был бы жив, — продолжал бесцветным голосом Баверио.
Слезы навернулись ему на глаза, он закинул голову назад, чтобы они не покатились и не испортили пудру на щеках.
— Нет пользы гадать, как все могло бы быть, — сказал мальчику Паскуале. — Что сейчас важно, так это выяснить, что же на самом деле произошло.
Пир проходил в Зале Победы Республики, большой комнате с высоким потолком в самом центре Палаццо делла Синьория. Два длинных стола тянулись через комнату, а третий стоял поперек, соединяя их, под пролетом лестницы, ведущей на балкон. Столы были уставлены блюдами и тарелками с кушаньями, тонкими высокими бокалами, серебряными ложками и ножами. Горящий лес свечей наполнял комнату теплом и ровным светом. Паскуале разинул рот при виде великолепных гигантских фризов Микеланджело, изображающих войны с Римом и его союзниками, на одной стене «Битва при Кашине», на другой победа Флоренции при Ангиари, где железные черепахи Великого Механика маршировали сквозь ряды неприятеля, а многозарядные пушки добивали тех, кто еще оставался. Затем он опомнился и поспешил за Никколо и Баверио к группе людей, собравшихся у короткого стола, перед которым стоял папский трон под пологом.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
