О, не дайте боги кому-нибудь еще раз увидеть такую страшную резню, какую мы устроили в спящем городе! Наши воины, загрубевшие душой за время этой жестокой войны, врывались в богатые троянские дома и рубили всех, даже малых детей, моливших о пощаде. Успевшие выбежать из домов метались по улицам в ночных одеждах, прятались в храмах, но ничто им уже не могло помочь, в любых закоулках, в любых погребах, даже в храмах, у алтарей богов — всюду их находили наши мечи. И город их, один из красивейших, богатейших городов мира, уже полыхал.
— Они поплатились за свои огненные шары! — воскликнул один из слепцов.
— А мы, — ответил на это Клеон, — мы, которые были в ту ночь хуже диких кентавров, — мы поплатились за свою бессмысленную жестокость. Ибо — что может быть бессмысленнее разрушений, творимых лишь ради самих разрушений?
Мы, опьяненные этим безумством, крушили и предавали огню все! Огонь уносил в небо богатства, те, что могли бы стать нашими. Все, что потом нашли на пепелище, — это бесформенные куски золота и серебра, которое недавно было великолепными украшениями, какие умеют делать только ионийские мастера. Да и того нашли не так уж много, остальное золото и серебро наверняка так и осталось под золой. А все прочее — драгоценные шелка, прекрасные ионийские одежды, жемчуг, драгоценные каменья, несметные запасы пшеницы и лучших вин — все в ту ночь пожрал беспощадный огонь!
Ты видишь нынешнее богатство Микен. Недаром нам завидуют все соседи. Даже того золота и серебра, что мы потом нашли, хватило, чтобы стал так богат наш город. А каков бы он был, если бы мы в ту ночь не уподобились неразумным варварам!..
— Ну а Парис, Елена, Приам? — спросил гость. — Что стало с ними?
— Тело старца Приама, — ответил Клеон, — я увидел потом перед храмом Аполлона. Лицо было обезображено, опознал я его лишь по драгоценным перстням на руках, — прежде я видел эти перстни, когда старец в шатре у Ахилла молил не осквернять прах Гектора. И вот теперь какой-то наш воин, оскверняя прах самого старца, отрубал у него пальцы, чтобы забрать перстни себе.
А Елена и Парис...
Одни потом говорили, что им удалось бежать, другие говорили, что бежал один Парис, а Елена вернулась к Менелаю, и после они жили долго и счастливо. Кто-то даже и верит этому...
Но только не было ничего такого!
Их я увидел, когда вбежал в полыхавшие богатые чертоги, видимо, принадлежавшие Парису. Обнявшись, они лежали на ложе, пронзенные одним копьем. Так, наверно, обнявшись, и предстали потом перед Аидом, которому им предстояло поведать о своей любви, столь дорого обошедшейся и им самим, и славной Трое, и многим тысячам ахейцев с обоих берегов.
Нет, не досталась Елена Менелаю! Ибо никакие войны не могут вернуть любовь! Нет таких войн, чтобы они способны были вернуть любовь, вот что я тебе скажу, мой милый Профоенор, Поликсен, или... Ну да одни боги ведают, как ты там в самом деле зовешься...
Лишь Агамемнон, хоть он и добыл в этой войне меньше богатств, чем надеялся, но все-таки мог быть доволен: его алчность хотя бы отчасти была утолена.
Только этому — утолению алчности царей — служат все войны на свете!
— ...Впрочем, — выпив вина, продолжал Клеон, — впрочем, и богатства не больно-то помогли нашему Агамемнону. Когда рубили его секирами женушка и ее дружок — не спасли его награбленные в Трое сокровища! Ибо тут снова же вмешалась любовь, теперь уже вспыхнувшая между Клитемнестрой и ее Эгисфом, и бессилен даже полководец, выигравший все войны, если против него восстанет чужая любовь!
Поэтому и славим мы все, ахейцы, богиню любви Афродиту, и мало кто славит у нас ее мужа Ареса, кровожадного бога войны!
Слава же Афродите! — провозгласил Клеон и поднял свою чашу.
— Слава Афродите! — подняв свою чашу, провозгласил также и его гость.
— ...Ах, — продолжал затем Клеон, — не принесут и Микенам счастья захваченные в Трое богатства! Ибо распаляют они зависть соседей!
Вот уже, я знаю, точатся мечи для набегов на нас!.. И когда хлынут на нас твои соплеменники... — Клеон особенно пристально взглянул на своего гостя. — ...Да, да, твои соплеменники... Те самые дорийцы с Севера! — прибавил он.
При этих словах его гость поперхнулся вином. Когда пришел в себя, взгляд его был жёсток.
— Мои соплеменники?.. — спросил он. — Но с чего ты взял, что дорийцы — мои соплеменники?
— Ах, не надо, не надо, милый Профоенор, Поликсен... или как там тебя в действительности следует называть, — отозвался Клеон. — Я старый человек, многое в жизни повидал, и провести меня не так-то легко.
Почему знаю, что ты прибыл от северян? Вовсе не потому, что ты белокур — среди нас тоже такие встречаются. И не потому, что ты не по-ахейски поднимаешь чашу с вином — у нас тоже, увы, не все правильно этому обучены. Все это могло вызвать лишь подозрения.
Но ты был непростительно неосторожен и дал мне прямую улику. Вот, смотри... — Он протянул юноше небольшой лист пергамента с нанесенным на него рисунком. — Ведь это твое?
— Ты обыскивал меня?! — воскликнул тот.
— О нет, нет, мой милый... кто бы ты там ни был... Обыскивать гостя — было бы нарушением закона гостеприимства, а ты знаешь, сколь свято я его чту. Просто во время послеполуденного сна это выпало из твоей одежды, а я поднял, да простит меня Зевс!..
О, я сразу узнал! Превосходно изображено! Ведь это северная линия микенской обороны, не так ли? Да, да, вот здесь, я вижу, ворота Зевса, здесь — ворота Атрея, здесь — ворота Гелиоса, ошибиться никак нельзя... А этими крестиками ты обозначил наши самые уязвимые места — вот тут, неподалеку от ворот Посейдона: здесь, действительно, стена совсем ветхая, не обновлявшаяся уже больше ста лет. И здесь, ближе к морю, где можно сделать подкоп через винные погреба.
Ты все верно сообразил. У тебя несомненный дар будущего стратега!
После воцарившегося надолго молчания юноша спросил:
— И что же теперь?
— А что теперь? — пожал плечами Клеон. — Я не понимаю твоего вопроса.
— Теперь-то ты позовешь стражу?
— Ах, опять ты об этой страже! — воскликнул Клеон. — Далась тебе эта стража!.. И не хватайся ты за свой нож, спрятанный под хитоном! В моем доме тебе ничто не угрожает.
— Но разве ты, узнав, что я лазутчик, не хочешь выдать меня?
— Ах, вот ты о чем!.. Да нет же, и не подумаю! Помимо того, что это было бы нарушением закона гостеприимства, это было бы просто-напросто глупо.
Ну посуди сам: схватят нынче тебя — завтра придет кто-нибудь другой с вашей стороны. Вы отважны и смышлены, я это уже вижу. И этот, другой, легко обнаружит то же самое — слабость наших укреплений у ворот Посейдона и у приморских винных погребов, ибо лишь недоумок не способен это понять.
