Если даже после всех этих предосторожностей умершему все же чего-нибудь не хватало для счастья и покоя, существовали еще амулеты, которые могли защитить его от любого зла. Это были маленькие подобия волшебных палочек и свитков папируса, амулеты для пальцев, священные глаза Гора и другие причудливые предметы – их клали рядом с мумией или вешали цепочку из них на ее шею. Постепенно спрос на эти амулеты возрос настолько, что их изготовление стало символом египетского ремесла. Как прекрасные вазы греков обнаруживают во всех странах, с которыми торговал этот народ, так же всюду, где вели торговлю египтяне, можно в изобилии обнаружить эти маленькие талисманы – символы их деятельной натуры и их безрадостного воображения.
Из того, о чем мы сказали выше, видно, что любой египтянин считал бы ужасным несчастьем не упокоиться после смерти в гробнице, которая соответствовала всем этим магическим требованиям. Поэтому каждый, кто не был беспечным или неверующим, начинал строить себе гробницу как можно раньше, то есть как только у него появлялись на это средства. Например, Уна, уже часто упоминавшийся современник царя Пепи, начал свою гробницу в то время, когда едва прошел половину своего служебного пути. Такое раннее начало строительства имело один недостаток: имена его сыновей были названы потомству без титулов. Не всем отцам везло так, как повезло Дадаемонху, древнему «казначею бога», который приготовил в своей гробнице место для своего сына, «когда тот был еще ребенком», и уже в это время смог назвать его своим преемником в должности. Для нас это может быть мелкой неприятностью, но для египтянина, который очень гордился своими титулами, было крайне важно, что он нашел интересное решение – оставил перед именем своего малолетнего сына пустое место, которое сын впоследствии мог заполнить рассказом о том, насколько он преуспел благодаря милостям царя. Мы вряд ли бы знали об этом обычае, если бы до наших дней не сохранилась стела, в которой сын позже забыл заполнить этот промежуток. Известен другой похожий случай, касавшийся жены: Хаемхет, «начальник житниц» царя Аменхотепа III, построил себе в Фивах великолепную гробницу еще до того, как заключил брачный договор. Он либо еще не был женат, либо не решил, кого из женщин своего гарема возведет в звание законной супруги. В его гробнице есть статуя сидящей рядом с ним его жены, но в надписи после слов «его дорогая жена, госпожа его дома» оставлено пустое место. Хаемхет умер, так и не решив, какое имя вписать.
Но даже самый благочестивый и самый осторожный человек мог умереть, не построив себе гробницу, поскольку, как учил своего сына мудрый Эней, «гонец приходит к тебе… точно так же, как к старым людям… не говори ему: «Я молод»… смерть приходит и забирает, как первый дар, младенца с груди матери так же, как человека, который стал старым».
В этом случае самым святым долгом тех, кто остался жить, было выполнить ради спасения души отца то, что он не смог сделать: соорудить ему гробницу «согласно тому, что он сказал, когда еще стоял на ногах». Такое случалось чаще, чем мы могли бы ожидать, поскольку на многих стелах, особенно относящихся к сравнительно позднему времени, есть надпись о том, что они были поставлены в честь отца «его любящим сыном, который поддерживает жизнь его имени».
Одним из обстоятельств, которые могли заставить человека откладывать постройку гробницы дольше, чем следовало, была высокая стоимость такого строительства. Многие люди, которых положение обязывало иметь собственную гробницу, не могли позволить себе эту роскошь. Из этого трудного положения был простой выход: многие, не смущаясь, захватывали древнюю усыпальницу – возможно, такую, которая принадлежала вымершей теперь семье и за которой уже никто не ухаживал. Если это была пещерная гробница, то стены при необходимости штукатурили и расписывали заново, если это была мастаба, ее перестраивали настолько, чтобы удалить выдающие уловку надписи[286]. Но этот удобный способ считался не совсем безгрешным, и по-настоящему набожный человек предпочитал строить себе гробницу «на чистом месте, на котором еще никто не построил себе гробницу; он также строил свою гробницу из нового материала и не присваивал ничьего имущества». Другие получали от щедрот фараона помощь, чтобы надлежащим образом построить и снабдить всем, что полагается, свои гробницы. Например, царь Менкаур (Менкаура или Микерин), очевидно, в то время, когда возводил пирамиду для себя самого, отдал приказ, чтобы пятьдесят его царских рабочих под руководством мемфисского верховного жреца построили гробницу для одного из его дворцовых чиновников, которого звали Дебхен. Царь также приказал привезти для него из каменоломен Туры (каменоломни Тура располагались на правом берегу Нила немного ниже по течению по отношению к Мемфису, раскинувшемуся на левом берегу. – Ред.) двустворчатую ложную дверь, которую затем украсил для него резьбой царский архитектор. Царь Сахур (второй царь V династии. – Ред.) тоже подарил своему главному врачу дорогую ложную дверь, которая была украшена резьбой на глазах у самого фараона его собственными художниками и окрашена в цвет лазурита. Судьба этого подарка была такой же, как у многих царских подарков: очень скромная гробница – а только такую смог построить на свои средства этот ученый муж – выглядит еще беднее от этого щедрого царского дара. Другим своим верным слугам этот фараон присылал через «казначея бога» на «больших грузовых кораблях царского двора» гробы с крышками, вытесанные для них в каменоломнях Туры. Во времена Среднего и Нового царства добрый бог нередко дарил статуи, которые египтяне ставили для заупокойных служб в гробницу или в храм. На многих из этих скульптур мы и сегодня можем прочесть, что они были «даны царем как награда».
Люди, которые так заботились о том, чтобы иметь подходящую гробницу, естественно, отмечали особо торжественным празднеством тот день, когда умершего уносили в нее. Относительно тех периодов истории, о которых здесь идет речь, мы не знаем точно, сколько времени проходило со дня смерти до дня похорон, но в любом случае этот промежуток был долгим, так как бальзамирование, каким бы способом его ни выполняли, всегда занимало много времени. Даже после завершения мумификации похороны знатных людей часто отсрочивали в связи со странным обычаем: мумия перед похоронами должна была совершить путешествие. Нам это может показаться нелепым, но египтянин относился к этому вполне серьезно. Как я уже говорил, Абидос, где была похоронена голова Осириса, считался местом главной могилы этого бога, а поскольку Осирис был божественным предшественником и образцом для всех умерших праведников, для них не было лучшего места упокоения, чем этот святой город. Со времен VI династии там было похоронено бесчисленное множество людей из всех частей Египта, надеявшихся, что так они будут ближе к своему богу, «что они будут получать в дар благовония и божественные жертвоприношения, лежащие на столе царя богов, что великие люди Абидоса будут говорить им «добро пожаловать», что им будет предоставлено место в ладье Нешмет (название ладьи Осириса, в которой он выезжает в начале празднества, чтобы вернуться пробужденнным; место в ладье означало, что можно воскреснуть вместе с Осирисом. – Ред.) во время праздника некрополя»[287]. Поскольку не все хотели и не все могли присоединиться к этой свите бога, остальные нашли другой выход: перед тем как упокоить тело умершего на кладбище возле дома, они возили его отдать визит Осирису. Мумию заворачивали в вышитые льняные ткани и привозили на ладье в Абидос; друзья умершего сопровождали его в другой ладье. Мы не знаем ничего о том, что происходило после того, как мумия «с миром прибывала в Абидос, чтобы служить Осирису Уэннофре». Вероятно, она находилась среди тех, кто присутствовал на жертвоприношениях Осирису, поскольку, когда умерший «с миром возвращался из Абидоса», он хвалился, что там он получил в дар хлеб и «вдыхал ароматы мирры и благовоний».
Наконец, наступал день, когда мумия должна быть уложена на место своего вечного покоя. Родственники и родные умершего собираются, чтобы сопровождать ее в последний раз; правда, мы едва ли назвали бы это похоронным шествием, потому что мумия должна плыть через Нил. Гроб, помещенный в большой расписной сундук и накрытый цветами, устанавливали на богато украшенную ладью. Возле тела садились на корточки родственницы умершего и оплакивали его; грудь у них была обнажена. Похоронный жрец приносил мумии жертвы и сжигал перед ней благовония. Официальный характер слов, которые он читал: «Благовония – дар тебе, о Хармахис-Хафра, находящийся в ладье Нуна, отца богов, – в той ладье Нешмет, которая везет туда этого бога, и Исиду, и Нефтиду, и этого Гора, сына Осириса», – составляет странный контраст с жалобами женщин, которые горюют о том, что их муж и отец их покинул, и не понимают мистических тонкостей обряда. В лодке, плывущей впереди похоронной ладьи, тоже находятся женщины; они сидят на палубе и обращаются с жалобными причитаниями к мумии. Близкий родственник умершего стоит на носу этой лодки и громко дает наказ рулевому: «Правь на запад, к стране оправданных. Женщины в лодке плачут много, очень много. С миром, с миром – на запад; о достойный похвал, иди с миром… Когда время станет вечностью, мы увидим тебя снова, потому что, смотри, – ты уходишь в ту страну, где все равны».
