– Если же такой способ испытать на тебе, то вот что получится, – произнесла она, вонзая нож в заливной язык. – Не жизнь твоя скучная. Ты просто хочешь, чтобы она выглядела скучной. Не так ли?
– Может, ты и права, не знаю. Может, и в самом деле – жизнь у меня вовсе не скучная, просто я хочу ее такой видеть. Да результат-то один и тот же! Что так, что эдак, – результат уже у меня в руках. Все хотят убежать от скуки, я хочу влезть в эту скуку поглубже. Будто двигаться в час пик против теченья толпы... Так что я вовсе не жалуюсь, что у меня скучная жизнь. Это жена пусть уходит, если ей не нравится...
– Поэтому вы с ней и расстались?
– Я же говорю – в двух словах не расскажешь. Хотя еще Ницше сказал: «Пред ликом скуки даже боги слагают знамена»... Так и вышло. Мы снова принялись за еду. Она налила себе еще соуса, я доел оставшийся хлеб. Пока мы заканчивали главные блюда, каждый думал о своем. Тарелки забрали, мы съели по голубичному шербету. Потом подали кофе, и я закурил. Дым вытекал из сигареты и, пометавшись в воздухе секунду-другую, исчезал в беззвучных и невидимых кондиционерах. Несколько новых посетителей рассаживались за столиками вокруг. Концерт Моцарта растекался по залу, просачиваясь из динамиков в потолке.
– Можно еще спросить про уши?
– Ты, наверное, хочешь спросить – есть ли у них какая-то чудодейственная сила, да? Я кивнул.
– А вот это тебе лучше проверить самому. Даже если я стану рассказывать, моя история будет ограничена рамками моей личности – и вряд ли тебе пригодится. Я кивнул еще раз.
– Тебе я могу показать свои уши, – продолжала она, допив кофе. – Вот только не знаю, поможет ли тебе это... Может, наоборот, потом пожалеешь.
– Почему?
– Может, твоя скука не настолько сильна.
– В таком случае, ничего не попишешь.
Она протянула руки через стол и накрыла мои пальцы ладонями.
– Тогда – вот еще что... После этого какое-то время, месяца два или три – будь со мной рядом. Хорошо?
– Хорошо...
Она достала из сумочки черную ленту и зажала ее в губах. Затем обеими руками отвела назад волосы, задержала их и ловко перехватила лентой.
– Ну, как?...
Изумленный, я смотрел на нее, затаив дыхание. Во рту пересохло, и голос никак не мог найти выхода из одеревеневшего тела. На мгновение мне почудилось, будто в ослепительно-белую штукатурку стен вокруг вдруг с силой ударили волны. Ресторанные звуки – обрывки голосов, звон посуды – внезапно собрались в одно смутное, полупрозрачное облако, сгустились – и вновь рассеялись по прежним местам. Мне послышался шелест волн, и забытым запахом предзакатного моря повеяло из забытого прошлого... Но и это было лишь ничтожной частичкой всего, что переполнило мою душу за какую-то сотую долю секунды.
– Колоссально, – еле выдавил я из себя. – Как будто другой человек!
– Так оно и есть, – сказала она.
2
РАЗБЛОКИРОВАННЫЕ УШИ
– Так оно и есть, – сказала она.
Она была сверхъестественно красива. То была особая красота, какой мне никогда прежде не удавалось ни встретить, ни даже вообразить. Гигантский Космос, таясь, набухал в ней, готовый взорваться своей безграничностью, – и в то же время он был жестким и сжатым до размеров ничтожного кристаллика льда. Вселенная вокруг нас раздувалась в надменном величии – и тут же корчилась в робкой покорности и бессилии. Это превосходило все известные мне понятия и представления. Она и ее уши слились наконец воедино и покатились новорожденным чудом по склону пространства-времени.
– Да от тебя просто с ума сойти можно!
– Я знаю, – сказала она. – Это и есть – состояние разблокированных ушей.
Сразу несколько посетителей, повернув головы, заскользили по нашему столику нарочито рассеянными взглядами. Официант, подплывший с добавкой кофе, не смог налить его как положено. Все смолкло – не было слышно ни звука. Только магнитофон неторопливо шуршал бобиной, проматывая вхолостую. Она достала из сумочки ментоловые сигареты, вытянула из пачки одну и зажала в губах. Спохватившись, я торопливо поднес горящую зажигалку.
– Хочу с тобой переспать, – сказала она.
И мы переспали.
3
РАЗБЛОКИРОВАННЫЕ УШИ. Продолжение
Впрочем, ее настоящий звездный час еще не пробил. Два-три дня после этого она держала уши открытыми, затем вновь упрятала свои шедевры скульптуры за глухую стену волос – и опять обернулась в простушку. Так в раннем марте прямо на улице снимают пальто «на пробу»: не тепло ли уже? – и поспешно надевают снова.
– Понимаешь, открывать уши еще не сезон, – объяснила она. – Мне пока трудно справляться с собственной силой...
– Да мне, в общем, все равно, – не стал спорить я. Поскольку даже со спрятанными ушами она была совсем, совсем недурна.
* * *
Иногда она все-таки показывала свои уши, и почти всегда это было связано с сексом. Стоило ей открыть уши, секс с ней сразу приобретал какие-то загадочные свойства. Если в это время шел дождь – все вокруг пахло настоящим дождем. Если щебетали птицы, то щебет раздавался чуть ли не прямо в постели. Трудно объяснить как-то понятнее – в общем, так все и было.
– А в постели с другими ты свои уши никогда не показываешь? – спросил я ее однажды.
– Конечно, нет! – ответила она. – По-моему, никто даже не подозревает, что они у меня есть...
– Ну, и какой же он – секс со спрятанными ушами?
– Очень... по обязанности. Я вся как будто в газету завернута, ничего не чувствую... Ну и пусть! Обязанности выполняются – и слава Богу.
– Но с открытыми-то ушами – в сто раз лучше?
– Конечно!
– Ну и открывай тогда! – удивился я. – Зачем специально думать о чем-то плохом?
Она посмотрела на меня в упор, потом глубоко вздохнула.
– Похоже, ты действительно не понимаешь...
* * *
Пожалуй, я и в самом деле слишком многого не понимал. Прежде всего, я не мог уяснить, почему она относились ко мне по-особенному. Как ни старался, я не мог найти в себе ни замечательных черт, ни просто странностей, которые хоть как-то отличали бы меня от остальных. Когда я сказал ей об этом, она рассмеялась.
– Очень просто! – сказала она. – Все потому, что ты сам меня захотел. Это – основная причина.
– А если бы тебя захотел кто-то другой?
– Ну, по крайней мере сейчас меня хочешь именно ты. И уже от этого становишься гораздо интереснее, чем сам о себе думаешь.
– А почему я сам о себе так думаю? – осторожно спросил я.
– Да потому, что ты живой только наполовину! – ответила она неожиданно резко. – А другая твоя половина так и остается нетронутой...
– Хм! – только и выдавил я.
– В этом смысле мы в чем-то похожи. Я блокирую свои уши, ты – живешь вполовину себя. Тебе не кажется?
– Даже если ты и права, то все равно – другая моя половина не так... ослепительна, как твои уши.
– Наверное! – улыбнулась она. – Я смотрю, ты и в самом деле ничегошеньки не понимаешь!
Утопая в улыбке, она подобрала волосы наверх и одну за другой расстегнула застежки на блузке.
Лето ушло. В выходной день, на закате уже сентябрьского солнца я валялся в постели, поигрывал пальцем с ее волосами и размышлял о китовом пенисе. Угрюмо-свинцовое море бушевало снаружи, свирепая буря ломилась в оконные стекла. Высокие потолки выставочного зала, вокруг – ни души... Китовый пенис, навеки отрезанный от кита, потерял всякий смысл китового пениса. Постепенно мои мысли вернулись к ночной сорочке жены. Как ни старался, я не мог вспомнить, была ли у нее вообще хоть одна ночная сорочка. В уголке мозга маячил образ – призрак ночной сорочки, свисающей со стула на кухне. Вспомнить, что это значило, у меня тоже не получалось. Было лишь странное чувство, будто уже очень долгое время я живу жизнью, принадлежащей кому-то другому.
– Слушай, а ты не носишь ночных сорочек? – спросил я у своей подруги, сам не зная почему.
Она приподняла голову с моего плеча и рассеянно посмотрела на меня.
– А у меня и нет ни одной...
– А! – сказал я.
– Но если ты думаешь, что так будет лучше...
– Нет-нет! – перебил я ее торопливо. – Я не к тому спросил.
– Нет, погоди, ты только не вздумай смущаться! Я на работе ко всему привыкла, стесняться не буду...
– Ничего не надо, – сказал я. – Мне совершенно достаточно тебя и твоих ушей.
Разочарованно покачав головой, она снова уткнулась мне в плечо. Но чуть погодя опять подняла лицо:
