— Как? — не поверил я.
— Не знаю. Технических подробностей не выспрашивал…
— Но почему?! — Я был настолько поражён, что даже Лёхины беды отодвинулись на второй план.
— Наверное, справедливости захотелось. У одних есть воротник, у других нету…
— Откуда знаешь?
— От неё.
— И ты ей поверил?
— Н-ну, во всяком случае, из всех её автобиографий эта самая правдоподобная…
Я моргал, переваривая услышанное. Да ерунда это всё! Мало ли что правдоподобно! Если на то пошло, как раз правда невероятна, а правдоподобнее вранья вообще ничего не бывает. Наверняка оговорила себя — под настроение…
Лёха смотрел на меня с усталым пониманием.
— Тебя-то, Володя, с чего сюда занесло? — повторил он. — А то ведь так и не узнаю…
Я кое-как передал в двух словах свою историю. Алексей кивнул шершавой серой головой.
— Что-то в этом роде я и предполагал… По-другому с тобой просто быть не могло…
Речь его звучала неторопливо и отрешённо, словно он уже не принадлежал нашей мути.
— А тебя с чего? — вновь преисполнившись жалости, спросил я.
Алексей слегка оживился.
— Ты не поверишь, — сказал он, как бы сам себе удивляясь. — Из высоких соображений. Нет, были, конечно, и житейские трудности, иначе бы Карина ко мне не подкатилась. Но в целом…
— Высокие соображения — это?..
— Ну как же!.. — язвительно выговорил он. — Такой шанс! Осознать место человека во Вселенной… Идиот!
— Почему идиот?.. — невольно заступился я за Лёху прошлого перед Лёхой нынешним. Прошлый и впрямь казался мне понятнее и ближе.
— Потому что меньше знаешь — крепче спишь, — отрезал он.
И я наконец заподозрил, что не только моральный износ был причиной его срыва.
— Смысловая составляющая?.. — У меня даже голос сел.
Алексей молчал.
— Ты что… говорил со своим лохматым?..
— Чёрт его знает, — безрадостно откликнулся он. — Может, с ним, а может, с самим собой… Поди разберись!..
— И что? — с трепетом спросил я.
Лёха нахмурился, вздохнул.
— Помнишь, ты удивлялся, что здесь нет ни одного лицензионного андроида? А их здесь, оказывается, и быть не может…
Я ждал, что он скажет дальше.
— Видишь ли, Володенька, насколько я понял, запустить сюда хотя бы одного лицензионного — это всё равно, что запустить хорька в курятник. Лицензионные лохматых уничтожают.
Последние три слова проникали в сознание поочерёдно. Проникли. Сложились. И ослепительно взорвались. Бог ты мой, я ведь и сам мог об этом догадаться — из Мымриных страхов! Уничтожают лохматых… Этакие механические спецназовцы, как в американских фильмах: ищут очередную муть, тайное убежище нелюдей, находят — и жгут дотла.
— Почему?..
Наверное, я произнёс это вслух. Поскольку Лёха мне ответил. Спокойно, рассудительно.
— Наверное, потому что их так запрограммировали. Искать и уничтожать. Как клопов. Как крыс.
— Да, но… зачем их так запрограммировали?
— Затем что лохматые — наши враги.
— Наши?..
— Да, в том числе и наши… Ты ведь гуманоид, не так ли?
— Твари! — вырвалось у меня.
— Ну слава богу, — с насмешливым облегчением молвил Лёха. — Дошло наконец. Понял теперь, почему я не могу здесь больше оставаться? Хоть куда, хоть на свалку…
— Да не лохматые — твари! — взвился я. — Мы твари, мы!
Лёха был так озадачен, что слетели с него вмиг и траур, и обречённость — одна щетина бросала вызов общепринятым правилам. Он даже чуть отстранился, словно бы желая оглядеть меня как явление в целом.
— Они кого-нибудь убивают? — вопрошал я с пеной у рта.
— Кто?
— Лохматые!
— Кого?
— Кого угодно! Нас, друг друга!
— Видимо, да…
— Ах, видимо!.. А ты это видел?
— Нет, но…
— А мы?
— Во-он ты куда гнёшь, — сообразил он. — Под презумпцию невиновности подводишь…
— А мы?! — в бешенстве повторил я.
— Ну, убиваем… — вынужден был согласиться он. — Себя, других…
— Трупы убитых они едят?
— Чего? — не поверил Лёха своим ушам.
— Того! Ни разу в жизни говяжью котлету не пробовал?
— Да вы, батенька, толстовец, — восхищённо заметил Алексей.
На мелкую эту провокацию я не повёлся.
— Боятся нас и ненавидят, говоришь? Правильно делают! Мы сами себя боимся и ненавидим…
Лёха перестал улыбаться.
— Это наше право, — пропустил он сквозь зубы, причём левая щека его дёрнулась. — А у них такого права нет и не будет… Помнишь, у Пушкина? «Я презираю Отечество моё с головы до ног, но мне досадно, если иностранец разделяет со мной это чувство…»
— Стоп! — прервал я его. — Презирать — одно. Уничтожать — другое. В чём их вина? В том, что они на нас не похожи? В том, что они красивы, а мы уродливы?..
На этот раз ответа не было долго. Лёха сидел, опустив голову — серую, шершавую, будто посыпанную пеплом.
— Слушай, ты… — словно бы через силу произнёс он, так и не подняв глаз. — Либеральная обшмыга третьего разряда… Неужели трудно уразуметь: будь они ни в чём не повинны, с ними бы так не поступали…
Это был хороший профессиональный крюк в челюсть. Как тогда, на заснеженном январском тротуаре. Меня повело, однако на сей раз я удержался на ногах. В том смысле, что сохранил душевное равновесие. Кое-как.
— Да-да… — сипло выдавил я. — Если за тебя вступились добрые люди, а сама ты ничего не помнишь… значит твой супруг — подонок…
Алексей, естественно, ошалел.
— Ты о чём? — спросил он, вглядываясь в меня с тревогой.
Ещё минута — и я бы сорвался по-настоящему. Истерика — штука заразная. Слава богу, в следующий миг сработала спичка. Два укороченных местных дня, отпущенных мне на профилактику, истекли. Мымра жаждала лицезреть Володеньку Турухина.
— Прости, друг… — с натужной развязностью выговорил я, вынимая спичку из-за уха. — Служба…
* * *
Не знаю, что ей наплёл о моей исправности Обмылок, но нагрузку мне Мымра резко снизила. Лучше бы она этого не делала. Я к ней как на свидание спешил, а нарвался на супружескую размолвку в самой мерзкой её разновидности, когда муж мельтешит и суетится, не зная, как восстановить гармонию, а жена отворачивает нос, давая понять, что всё между ними кончено.
Главное, за что? В чём провинился? С лучшим другом разругался вдребезги, её же, Мымру, защищая, и вот тебе благодарность! Вы не поверите, но я оправдываться перед ней начал — припоминать лестные для себя подробности нашего с Лёхой раздора, кое-что даже преувеличивая, — до того понравиться хотел.
Ничего доброго из этого, разумеется, не вышло, и вскоре возненавидели мы друг друга до сладострастия. Что она из себя корчит? Лиана под хвост попала? Было очень обидно.
Потом пришло спасительное отупение. Машинально выполнял приказы, а мысли брели своим чередом.
Может, Лёха в чём-то и прав: бросить всё к чёртовой матери и потребовать расчёт… Обратите внимание, сам Обмылок, не отрицая факт существования свалки, ни разу не пригрозил никого туда отправить. Во всяком случае, при мне. Свалка… Ну есть такое место — и что с того? Наладчик, по его собственным словам, наведывается туда постоянно… Стоп! Зачем он туда наведывается? Что он там забыл, если работает исключительно с людьми?
Лёхе он сказал: перетрём… А Лёха человек въедливый, наверняка постарается воспользоваться такой оказией и выцедить из Обмылка максимум информации. Надо будет потом расспросить…
Но тут я осознал, что никакого потом скорее всего не будет. Лёха упрям. Настоит на своём и сгинет в неизвестном направлении. Домой ли он попадёт, на свалку ли — какая разница? Всё равно я его больше не встречу. Мы виделись последний раз — и поссорились на прощанье…
Осознал — и чуть не взвыл.
Я готов был Мымру на лианы раздёргать. Из-за какой-то твари лохматой взял и обидел хорошего человека. Да, представьте, хорошего! Ранимого, честного… Ну наплёл чёрт знает чего — так нужно ж учитывать, в каком он был раздрае!
Может, ещё не поздно, а? Может, он ещё сидит там, на рабочем пятачке, свесив бедовую свою, словно пеплом посыпанную голову, Обмылка ждёт… Изобразить очередной сбой программы — и к нему… Нет, неловко. Я же только что с профилактики…
* * *
Наконец Мымра скомандовала отбой, и я со всех ног метнулся к Лёхе. Пятачок был пуст, футляр закрыт, и никакие морозные змейки-искорки по нему не гуляли. Неужто опоздал? Побежал к Вадиму, к Лере. Леры тоже на месте не обнаружилось, а Вадим работал. Прервать производственный процесс я на сей раз не отважился…
Кляня себя за всё сразу, побрёл домой. Улёгся в выемку, долго не мог уснуть, с горечью перебирал Лёхины доводы. Умница-то он умница, а в чём-то разочаровал. Самый примитивный способ придать жизни видимость смысла — это найти себе врага. Ей-богу, я ожидал от Лёхи чего-то большего… Или, может быть, в нём просто сработал основной инстинкт русского интеллигента: никогда ни при каких обстоятельствах не верить властям. А власть в нашем случае кто? А лохматые! Другого источника информации здесь просто нет, следовательно, источник этот недостоверен… Хотя есть ещё Обмылок, но информации от него — как от козла молока…
