– Конечно не спят, до заката еще часа два. Давай причалим, у берега вроде достаточно глубоко. Есть одна идея…
– И какая?
– По крайней мере узнаю, правильно ли я выучила местный язык.
– Так Кира-то из другого города, ты думаешь у них язык одинаковый?
– Надеюсь что да. Точнее, уверена, ведь Киру-то именно сюда собирались замуж отдавать. Если бы язык был другой, то или бы научили, или бы… нет, те, кто на другом языке говорят, почти наверняка враги… причаливаем. Только я одна пойду.
– И куда ты пойдешь? Тебе еще дочь растить, или забыла?
– Я, надеюсь, на их языке хоть как-то, но говорю, а значит я точно не враг. Вы же кроме подозрения ничего не вызовите.
– Ясно. Но если что, то я их всех перестреляю. А ты на всякий случай броник надень, и вообще…
Полтора километра до "города" – если этим словом можно было назвать небольшую деревеньку, окруженную плетнем – корабли проплыли минут за десять. Как Ира и предполагала, у берега глубина была достаточной для катера с осадкой в полметра, так что сойти на берег для нее оказалось нетрудно. И сошла она, одетая так, что даже Леночка удивилась, а уж что подумало местное пейзанское население…
Наверное не зря Ира долго обсуждала с Лерой потенциальные нравы хроноаборигенов, но приоделась она явно с целью их поразить. Молодая женщина ростом под метр-восемьдесят в болотно-зеленых брюках (от старой рабочей формы электриков, которую Михалыч запас для работ на природе) поверх броника еще надела оранжевый рабочий жилет со светоотражательными полосами и яркой надписью "Тулэнерго" на спине, а на голову напялила полицейскую каску – правда, с поднятым забралом. На поясе у нее висел топор, нож – из тех, что кузнечихи отковали из старых (и совершенно некондиционных) роликов от вагонных подшипников, попу прикрывала малая пехотная лопатка в брезентовом чехле из запасов Лизы. Еще – Леночка даже не поняла, когда и откуда Ира его достала – ПМ в кобуре.
Ну, если ее целью было произвести фурор, то она ее достигла. Местные поначалу столпились было на берегу – ведь даже просто чужая лодка наверняка не каждую даже неделю здесь появлялась. Но когда Ира сошла на берег, небольшая толпа отхлынула и замерла, а Леночка, судорожно сжимая в руках карабин, пыталась понять, что же там, на берегу, происходит.
Ира что-то произнесла, помолчала несколько секунд, затем снова что-то явно спросила. Какой-то мальчишка бегом бросился в "город", а через пару минут оттуда вышел высокий мужик… по сравнению с остальными пейзанами высокий, все же ниже Иры сантиметров на семь. Мужик подошел к Ирине, они о чем-то недолго поговорили… Ирина достала топор, протянула мужику. Затем подняла с земли камешек, огляделась, положила камешек на воткнутое у берега бревно к которому были привязаны лодки и, взяв топор обратно, рубанула по камню. И снова протянула топор мужику.
– Похоже, она ему топор толкнуть хочет – прошептала над ухом Леночки Надя. Вообще-то Надежда Егоровна "в той жизни" была преподавателем младших классов и некоторые ее "школьные привычки" Леночку несколько раздражали. Например, привычка пояснять очевидные вещи – но, вероятно, без таких привычек трудно маленьких детишек обучать. Ведь вещи-то эти очевидны взрослому человеку, а чтобы они стали очевидны и малышу, нужно чтобы ему кто-то это объяснил, причем объяснил неоднократно. Спокойно и без раздражения, поэтому Леночка тоже старалась "не раздражаться":
– Вот только зачем?
– Может у них что-то очень для нас нужное есть?
В этот момент Ирина, выслушав собеседника, повернулась и поднялась обратно на катер.
– И о чем вы поговорили? – поинтересовалась Леночка.
– Потом. У тебя вроде был стакан от джема Махеевского?
– Почему был? Он и сейчас есть.
– Давай его сюда. Вернемся – я тебе свой отдам.
– Ладно, бери. И свой себе оставь, только зачем он тебе?
– Потом! – и Ира со стаканом в руке сбежала обратно на берег.
– Сдается мне, что она теперь твой стакан им продать хочет, – не удержалась от актуального комментария Надя.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– Пусть продает, главное, чтобы она это с пользой проделала.
Мужик стакан разглядывал куда как дольше, чем топор, но затем что-то сказал, повернувшись к своим соплеменникам, и тот же мальчишка снова ускакал в "город". А минут через пять из "ворот" этого города вышла женщина в расшитой одежде, несущая небольшой мешочек. Ирина его развязала, сунула туда палец, облизала его и, довольно кивнув, медленно пошла к катеру. Но через пару шагов вернулась, сняла с пояса нож, отдала его мужику и радостно, чуть ли не бегом поднялась на борт:
– Так, девочки, мы им дали напрокат топор и стакан. Точнее, в залог за соль. Тут ее килограмма полтора, на обратном пути мы им соли вдвое больше вернем…
– Ир, ты точно не дура?
– Дома соли килограмм, и эти полтора нам дают фору минимум в месяц. А нам, между прочим, плыть три тысячи километров вниз по реке, а потом три тысячи вверх. При том, что носимый запас дров на катере у нас на неделю плаванья. Так что вы сейчас быстро плывете обратно, отдаете Марине соль… она паршивая, грязная – но Марина очистит, это не сложно. А мы – я имею ввиду меня и экипаж баржи – на дизеле скатываемся вниз по реке километров на десять-пятнадцать и там дожидаемся вас.
– В следующем городе?
– Нет. Этот местный вождь сказал, что следующий в двух днях пути. Если Кира не ошибалась в своих рассказах, то это километров сорок-пятьдесят получится. Только учти: вам нужно нас будет догнать не позднее завтрашнего полудня, а лучше раньше, часиков так в восемь. Потому что эти – Ирина показала рукой на берег – завтра нам вслед на лодках своих рванут. Мы для них все равно чужие, могут попробовать и пограбить. Мы-то отобъемся, но надо ли это?
– Понятно. Ир, а ты чего мужику нож отдала?
– А это просто подарок. За то что понял меня и помог. Я ему сказала что соль нужна срочно, для беременных женщин… без этого он не соглашался, говорил что через месяц-полтора можно ее на торге легко купить.
– А потом мы такие тут с солью приезжаем…
– Я сказала, что мы на дальний торг едем, туда где наш товар люди брать готовы.
– И какой же такой наш товар, который ему не нужен и на ближнем торге не нужен?
– Я ему показала, – улыбнулась Ира, – он согласился, что здесь такой товар никому не нужен. Бумажку нашу туалетную…
С бумагой все вообще случайно получилось. Так как дети в школе должны не только читать, но и писать, им требовалась бумага – а тратить «книжные» запасы было очень жалко. Так что вопрос о ее производстве возник практически сразу. И сразу же и "решился": в какой-то книжке нашли упоминание о том, что газетная бумага делается якобы просто из истертой в пыль древесины. Михалыч попыхтел, достал откуда-то два новеньких точильных круга толщиной по пять сантиметров – и за неделю сделал из них, ржавой водопроводной трубы, старого детского велосипеда и пластикового бака механизм, который истирал в пыль деревяшки и делал из нее некую "бумажную массу". Больше того, оказалось, что эта "масса", налитая на тонкую капроновую штору, действительно превращается в некое подобие бумаги. Только рыхлой и не очень прочной –"просто промокашка какая-то", как ее охарактеризовала Марина, однако для гигиенических нужд вполне годной и в женском коллективе весьма востребованной именно из-за "промокашечных" свойств. Поскольку в движение "механизм" приводился деревянным многолопастным пропеллером, обслуживания практически не требовал а "продукции" выдавал достаточно для удовлетворения всех соответствующих потребностей коллектива, он так и работал почти без перерывов. Просто чуть позже на него обратила внимание Вера Сергеевна, которая предложила "промежуточный продукт" сначала слегка поварить в щелоке, а затем в уже промытую массу добавить еще кой-чего – и тогда уже получалась бумага годная хотя бы для письма в школе. Но это требовало лишних усилий, так что именно «туалетная бумага» оставалась наиболее массовым продуктом. Никому, понятное дело, кроме уже существующих потребителей, не нужная, а потому у большинства женщин постоянно лежащей «на всякий случай» в кармане.
