конца сентября начала отходить, его положение выглядело все более странным. В начале ноября последние русские части стали отходить из Адрианополя на север, а шальной албанский паша все еще упорно сидел со своей армией в турецком тылу. С кем он там воевал, даже султану было решительно непонятно. Наконец, уже в январе, по зимним дорогам паша уполз к себе в Албанию.
Что же касается условий заключенного мира, то они были насквозь дурацкие. Убогость формы в этом лапидарном документе хорошо сочеталась с узколобым кретинизмом содержания. Такова «великая сермяжная правда» исторического момента. Почти отовсюду мы уходили, оставляя захваченные земли султану в обмен на пустые обещания. Мазохизм чистой воды.
Мы сейчас полностью контролировали «Дунайские княжества»: Валахию и Молдавию. Казалось, присоедини их к России и дело с концом. И местные жители будут не против. Но нет, их надо обязательно вернуть султану.
Мы сейчас занимали все побережье Черного моря, от Добруджи до пригородов Стамбула. На разную глубину. В Шумле сидели турки, но зато южнее далекая София была нашей. Все отдавали. Владели первоклассными крепостями: Браилов, Силистрия и Варна. Все возвращали, чтобы, наверное, в следующий раз через 20 лет опять их было интересно штурмовать.
И при этом даже вернули крепости, не разрушив укрепления до основания. Чтобы туркам не трудиться и деньги не тратить для их восстановления. Особенно обидно было отдавать Варну. Так как именно этот город станет основной базой интервентов во время приближающейся Крымской войны. Даже питьевую воду отсюда будут возить для нужд захватчиков в засушливый Крым.
Всего здесь прибытку и было, что нам отдали никому не нужную, заболоченную дельту Дуная, пристанище комаров. Менее 1% от территории, которую мы заняли в Европе в результате этой войны.
Почти тоже самое произошло и в Азии. Мы занимали Карс и Эрзурум, то есть фактически могли угрожать Анкаре в центральной Анатолии. Вместо этого нам только оставили ранее занимаемые турками на черноморском побережье маленькие порты, оплоты работорговцев, откуда толпы кавказцев отправляли в цепях в рабство. Анапу, Геленджик, Сухум, Поти — все то, что и так уже было у нас. Плюс наш же Ахалцихе. Султан щедро подарил нам Черкессию, которая ему никак не принадлежала.
Ее нужно было еще завоевать. То есть начавшаяся в прошлом году Кавказская война, как этап турецкой войны, будет продолжаться. Шестьдесят лет. А султан, надутый так, словно проглотил купол Айя-Софии, просто сказал: «Я отказываюсь от притязаний от Черкессию» и ему тут же вернули огромные турецкие территории, уже захваченные русскими. И еще светозарный султан соизволил милостиво признать русскими, захваченные у персов земли Грузии и Армении. Ай, какой молодец!
И при этом мы отдавали Карс — ворота в Закавказье, то есть сами приглашали турок нападать на нас! А как же горделивые слова про русский флаг, что город, над которым он однажды поднят, никогда не спустит его? Не понимаю… Плох тот военачальник который не может воспользоваться благоприятным исходом событий. А Николай I был просто ужасен.
«Ты — придурок, спору нет! Но живет на белом свете вот таких еще — две трети!»
То есть наши завоевания были чисто метафизическими. Мы отдавали реальные территории в обмен на пустые обещания султана. Так-то: турки теперь будут лучшими друзьями русских; турки прекратят подстрекать против нас кавказских горцев; турки теперь будут уважительно относиться к балканским христианам и христианам Святой земли. «Свежо предание, а вериться с трудом…» Все это показной шик, не более того. Безумные, обреченные на провал планы.
Для самодура-султана все эти положения договора были не более, чем узоры на туалетной бумаге. Использовал и забыл. Даже более того, Кавказская война разгорелась с новой силой, а христианам дали жестко почувствовать, что они впали в немилость.
Еще обещали нам деньги как контрибуцию, но особо ничего не заплатили. Нет денег. Таков закон природы, одни люди обманывают, другие позволяют себя обманывать. За великодушие царя Николая I, у которого в заднице играло ненужное благородство, заплатили, сложив головы на этой войне, 80 тысяч русских солдат. В том числе и донских казаков.
Поверить не могу в подобный идиотизм. Какой ужас!
Но мне свои мнения приходилось тщательно держать при себе. Так как, власть, которая не бьет сапогом по морде, не сечет шпицрутенами, не высылает людей тысячами в Сибирь, посчитали бы у нас «ненастоящей властью».
Все эти глобальные события я пережил в лагере под Адрианополем. Казаки, как обычно, составляли линию аванпостов. Такова уж наша судьба — первые мы наступаем, зато последние отходим. Мы же тут выполняем роль команды быстрого реагирования на нештатные ситуации.
Если бы в Русской императорской армии единственным критерием производства в следующий чин была личная храбрость, то я быстро дослужился бы до главнокомандующего. А так я по-прежнему оставался простым хорунжим. То есть, подпоручиком. Я, конечно, уже заработал много баллов, чтобы претендовать на чин сотника, но мне его обещали только на следующий год. Не раньше.
Да и то сказать, по штату в нашем полку полагалось 500 человек, включая нестроевых. То есть обоз, квартирмейстера, писаря, лекаря и прочего люда. И 450–480 бойцов, включая офицеров. А сейчас у нас бойцов оставалось всего 220.
Правда, и офицеров тоже был некомплект. Так хорунжих вместо пяти было только четверо. Но сотников было целых трое, как и есаулов. И это на фактические неполные три сотни. Кстати, сотник — не командир сотни, это просто заместитель есаула, который и командует казачьей сотней.
А сейчас на каждый чин должна быть вакансия. То есть хорунжего могут поставить помогать есаулу командовать сотней, а со временем и повысят в звании. Но не бывает есаула без сотни. Как и сотника. Нет вакансии — гуляй лесом.
И кроме того, меня вяло поругивали в штабе армии за безыдейность. Оттого, что я не дарил, доказывая свою лояльность, начальникам при штабе позолоченных портсигаров с памятными надписями: «Тайному советнику Святоворскому, в память о окончании сенаторской ревизии, в благодарность за содействие от общества Защиты Полинезии».
Нет, знаете, во мне этакого накала «патриотического монархизма». К тому же, я не был сыном графа или служителя культа. И мог понимать реальную природу вещей. А так же, в отличии от большинства русской элиты, был внутренне согласен не только на Крестьянскую реформу 1861 года, но даже на социализм. С человеческим лицом. Шведского типа. Поэтому, я всегда имел по «политграмотности» три с минусом. Чувствуешь себя каким-то изгоем.
Хорошо хоть тут никто пока не додумался обвинять меня в том, что я «недостаточно хороший коммунист». И
