собственная точка зрения. Которую они считали единственно верной.
И им было плевать, что даже по армейским уставам от казаков требовали чтобы они превосходили солдат регулярных полков в стрельбе на все дистанции, в быстроте седловки и выходе в строй по тревоге, в быстроте спешивания и посадки на коней, в продолжительности движения рысью и наметом, в рассыпном строе и лаве, в сторожевой и разведывательной службе. А так же в плавании через реки посотенно, в стрельбе верхом на всем скаку в мишень и в прочих военных дисциплинах. Это считалось само собой разумеющимся.
Опять начались от компании, подзуживаемой князем Мещерским, насмешки, подколы, интриги и закулисные движения. С прилежанием крысы, собирающей зернышки на зиму, они искали обрывки компрометирующих сведений обо мне.
А надобно вспомнить в какое время мы живем. «Николаевской реакции», когда с извращенной логикой исключительно по внешнему виду судят о человеке. И при этом от казака требовалась такая же точность и исполнительность как и от дрессированного в верности монархическому пути солдата.
Сейчас в фаворе были утонченные космополиты, люди светские, умеющие вести за ужином витиеватые беседы. К которым я не относился ни ухом, ни рылом. Или же бессловесные роботы, управляемые начальственными операторами.
В эти времена, когда идеалом становился деревянный болван на шарнирах, механическая марионетка, казаку приходилось очень нелегко. Требовалась исправность в одежде, гораздо более чем когда-либо. Казаки и в походе были затянуты в мундиры и не снимали даже в самую сильную жару своих папах и киверов.
Особенно ужасна была служба в лейб-гвардейском Атаманском полку. Вот уж где можно было сразу вешаться. Там казаков гоняли под лозунгом: «Лучше тяжкое ранение, чем Государя неудовольствие». В общем, придраться при желании у нас могли даже к столбу.
К счастью, в этом году государь благоразумно воздержался от «экскурсии в Болгарию». По экономическим соображениям. Так как на одно лишь обслуживание царской квартиры, в окружении генералов, флигель и просто адъютантов, штатских лиц, ординарцев, обслуги во главе с церемониймейстером и прочей кодлы ( прозванной «Золотой Ордой») требовалось 10 тысяч лошадей — число достаточное для двух кавалерийских дивизий.
О деньгах тут и говорить нечего. А военный бюджет в этом году с грехом пополам профинансировали только наполовину. Все в хроническом дефиците. Русская армия уже ощущала острую нехватку в оружии, снаряжении, продовольствии. Наступать было некем, да и наше наступление проходило в условиях массового падежа конского состава от бескормицы. Про страдания бедной пехоты я уже не раз говорил.
В качестве лирического отступления, надо признаться, что о навязчивом, но бестолковом контроле государя Николая I за различными мелочами в нашей армии ходят легенды. Приведу лишь один случай. Как-то раз приехал царь Николай в Пажеский корпус, над которым он шефствовал. А это было нечто вроде кадетского суворовского училища для молодежи.
Надобно сказать, что времена нынче стоят не совсем цивилизованные. В плане бытовых удобств: водопровода и канализации. Туалеты сейчас преимущественно деревенского типа «сортир», воду носят в ведрах, при помощи коромысла, а жидкие отходы с кухни собирают в «поганых ведрах», а затем выносят и выливают.
Но я уже не раз упоминал, что здешние начальники, подобно сорокам, любят все блестящее. Даже ружья, в ущерб делу, заставляют кирпичом чистить. А в военном училище на эти пристрастия налагались еще и свои славные традиции. Шаловливую молодежь, чтобы отвлечь от каверз, заставляют заниматься тяжелым и монотонным трудом. А поскольку «залетчиков» сейчас не заставишь «унитазы драить», за неимением таковых, то они драили «поганые ведра». И те блестели как новенькие. Что и ввело царя в заблуждение.
Когда государь вошел в помещение Пажеского корпуса, то увидел как двое кадетов тащили в тяжелой бадье помои, чтобы их вылить. Но Николай I отчего-то решил, что это кадетам тащат на обед с кухни суп и решил «снять пробу».
— Стоять! Ставь бадью. Сейчас продегустирую, что тут у вас! — приказал государь.
Кадеты остановились и поставили свой груз. Придворный лакей, всегда сопровождающий государя, тут же достал из-за голенища своего сапога серебряную ложку, протер ее припасенной льняной салфеткой и, почтительно склоняясь, подал царю.
Николай I попробовал «варево» и возмутился:
— Черт знает что такое! — закипятился побагровевший император. — Да это же натуральные помои!
— Так точно! Помои и есть! — доложили царю молодцеватые кадеты. — Несем выливать эти отходы с кухни!
Возвращаясь к основной теме, скажу, что к тому же, в верхах вызывал явное раздражение и «казачий сепаратизм». А как тут не быть сепаратизму, когда казаки яро желали «взять город Константина, посечь басурман и утвердить там православную веру», а наши штабные немцы, дубы паркетные, решили совсем наоборот?
И снова я наткнулся на группу этих дрессированных обезьянок во главе с князем Мещерским. Расшитая бранденбурами «золотая молодежь». Аристократия, элита… В основном, так называемые патентованные «фазаны» с берегов Невы ( термин получивший широкое распространение во время Кавказской войны), переваривающие недавний обед «штабные». Откушавшие шашлык из молодого верблюда.
— Ой какой грозный пан! — завидя меня вступил в игру один из прихлебателей Мещерского, выполняющий в их компании роль мальчика на побегушках, судя по внешнему виду и акценту -ясновельможный поляк.
А после недавнего (в 1815 году) присоединения Польши, где шляхты было как инфузорий в капле воды под микроскопом, и они теперь тоже считались дворянами, не хуже российских, оттого дворянское сословие в Российской империи увеличилось на добрую треть. Хотя я бы лично приравнял вонючих польских шляхтичей к дворникам.
И то им этого много будет. Ведь у них любой алкаш, который находит деньги, чтобы каждый день напиться, а потом лежать в обнимку со свиньями в луже и пускать пузыри, уже считает себя благородным шляхтичем. Настоящие мерзавцы!
Впрочем, тут можно сказать: у всякого свой вкус. В основном, главное занятие польской шляхты ( и зачастую единственное) — чистка сапог. Целый день они с видом комической глупости чистят только один единственный сапог, нежно дышат на него и трут его так, что поневоле удивляешься, как не протрется кожа. И все-таки никак не могут навести на него глянец.
— А может, пан козаче и на войне быв?- не унимается поляк-офицер, подмигивая умирающей от смеха своей компании штабных бездельников. — А верна ли пословица, что если казак чего в руки возьмет, так обязательно разобьет?
— Был, как не быть. Всю жизнь воевал, — я старался быть вежливым. — А руками я владею не хуже вашего.
Не тут-то было.
— Так может пан-козак и пули бачив?
Нет, Вы
